Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей - Страница 36

Когда за старостой закрыли дверь, то глава деревни не поспешил проходить вперёд. Я сидел на лавке напротив печки и наблюдал за происходящим.

— Что медлишь, старик? — спросил его Вандегриф. — Проходи. Расскажи нам, как своих продавал.

Дряхлый старик сделал несколько шагов вдоль стены и остался в тёмном углу. Когда Вандегриф снова прикрикнул на него, старик заговорил.

— Простите великодушно, господа рыцари, но мы народ бедный и слабый. Ничего-то у нас нету. Бандиты да разбойники бесчинствуют который год. А мы только терпим. Из года в год урожая всё меньше. Люди мрут, словно подёнки на закате. Что нам остаётся? Воевать мы не умеем. Вон, в прошлый год Сопку сожгли. А деревня жила в десять семей. Кузнец там — и того не пожалели. А у нас что? Скотину забрали. Одну чахлую корову оставили. Овёс увезли дней с десять назад. Мольбами только выпросили себе часть. Тёмные твари оставили не более пяти мер. А с этим разве зиму протянешь?

— Сегодня господин Ломпатри оценил ваш стол, — перебил его Вандегриф. Рыцарь сидел рядом с Ломпатри и чистил свой мизерикорд от запёкшейся крови. — И птица, и плоды, и брага. Не рассказывай нам сказки.

— Мы уже с десять лет не рассказываем сказок, господин, — ответил Бедагост.

Вандегриф грозно посмотрел на старосту. Воська остановился посреди комнаты, так и не поставив на стол очередную горелку.

— А ну повтори? — тихо и грозно сказал Вандегриф.

— Десять лет, с тех самых пор, как упал Дербенский Скол, мы не рассказываем сказок, мой господин. Даже деткам нашим рассказываем только о том, что в мире делается. Про Скол, про разбойников, про мага.

— Про мага? — переспросил Вандегриф.

— Вы с главарём Акошем, как бы сказать, беседовали о нём. Разбойники промеж собой кличут его волшебником.

— Какая невероятная досада! — выругался Ломпатри, сидевший до этого в безмолвии. — Ну ладно бездари, бегающие по лесам и убивающие друг друга! Но вы-то так можете верить в эту ерунду? Вы же крестьяне. Вы должны верить только в дождь, солнце, урожай, тепло домашнего очага и в свои пенаты. Ты хоть знаешь, кто такие маги, старик?

— Конечно, я знаю, кто такие маги! — обидевшись на вопрос, ответил староста Бедагост. — В нашей деревне, может, и не бывало кузнеца, но у нас жил свой собственный звездочёт. В вашем большом и защищённом рыцарском замке есть звездочёт? А у вашего короля во дворце? Навряд ли! А у нас был! У него учились мальцы. И гостей он принимал разных. И маги к нему приходили и жрецы. А один раз к нему из-за моря приплыл один Серый монах. Так вот! Эти братии я хорошо знаю. Благо Мирафим, светлого ему бытья, человек был общительный и всегда рассказывал нам о своих гостях.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

В горницу вошёл Закич. От него шёл пар, а красно лицо расплывалось в довольной улыбке.

— С молодым жаром! — сказал ему Бедагост.

— Чёчи пачи! — ответил ему Воська, как, видимо, полагалось отвечать в его родных краях, и тоже улыбнулся.

— С лёгким паром! — сказал Вандегриф.

Я поднялся с лавки, слегка поклонился вошедшему, и уже открыл рот, чтобы произнести: «Ни дирими ну ари?» Тут я понял всю глупость своего намерения и снова сел. Окружающие это заметили. Они уставились на меня, будто бы поняли, что я только что хотел сделать. Но я вспомнил не только вежливое приветствие выходящего из бани человека, но и его ответ: «Ар пар дирим», — что означает: «счастье, оно в самой бане». Закич поклонился мне в ответ и отправился в одрину. Там он бухнулся на кровать, ближнюю к горнице. Как странно всё же, что память возвращается мне такими незначительными осколками былого, не являя ничего существенного, что облегчило бы мне понимание своего прошлого! Возможно, я не готов вспомнить ни одной из важных деталей? Ведь, вспомнив что-то одно, я тут же ухвачусь за это, и моему разуму откроется и всё остальное. Я уверен, что, вспомнив хоть что-нибудь из прошлого, что-нибудь столь важное, без чего невозможно существовать, я смогу вспомнить всё.

— Маги — это сборище никчёмных бездельников из богатых домов Илларии и Местифалии, — произнёс Ломпатри.

— Не сборище, а гильдия, — донёсся из одрины голос коневода.

— Закич! — прикрикнул на него рыцарь. — Отправлялся бы ты за конями ходить, а не в перёд господ в бане сидеть.

— Да коль затоплена! — спорил Закич. — Остынет ведь, пока вы тут лясы точите. А мне после этой заварухи и врачевания выживших, ой как охота помыться!

— Старый Мирафим всегда говорил, что неважно, кто в конце окажется прав — маги или жрецы. Стремление к неведомому обеих братий должно служить на благо людям, — сказал Бедагост.

— Тогда твой Мирафим ещё глупее, чем я о нём разумел, — фыркнул Ломпатри.

— Пока ты, господин рыцарь о нём думал, я читал его труд «Размышления о перенаправлении солнечных лучей», — снова заговорил Закич.

— Закич! — рявкнул Ломпатри.

— Хотите, я его стукну? — спросил Вандегриф. Но Ломпатри как-то странно посмотрел на своего черноволосого товарища.

— У господина Ломпатри, из благородной провинции с благородным вином, особое отношение к простолюдинам, — язвительно заметил Закич.

— Не надо его бить, — спокойно ответил Ломпатри.

— Вот-вот, — снова отозвался Закич. — Не поднимай бич на кормящих тебя.

В горнице повисла тишина. Ломпатри, Вандегриф, Закич и Воська, как и все, кто бывал в Атарии, ни раз слышали прозвище Бич Кормящих. Эта странная кличка, стараниями провокаторов, стала для рыцаря Ломпатри вторым именем. Даже другое имя — Белый Единорог — доставшееся Ломпатри тяжёлой кровью на полях сражений за короля, не смогло заменить ему в народе эту нелицеприятную кличку. И даже стяг, с изображением белого единорога заставлял крестьян перешёптываться не о великом генерале последней войны, а о терзателе и мучителе людей.

Никто ничего не говорил достаточно долго. Наконец, Вандегриф закончил чистить мизерикорд и стал выводить кончиком клинка рисунки на залитой воском столешнице.

— Разбойники увели семь чад, — начал черноволосый рыцарь. — Ни восемь, ни шесть, а ровно семь. Они не взяли мужиков, которых можно использовать на тяжёлых работах в штольнях. Они не надругались над девушками и женщинами. Бандиты выбрали детей, одну девку, и забрали их с собой. Для разбойников — это не просто рабы. Это особый груз. И уважаемый всеми господин Ломпатри, в прошлом генерал королевского войска, стяжавший славу на ратных полях всего Троецарствия, считает, что в деревне есть кто-то, кто помог бандитам осуществить подобный план.

Воська поднёс рыцарям по чашке с брагой.

— Пойди в общий дом, Воська, — сказал ему Ломпатри. — Найдёшь там мой кафтан. Принеси мне как есть. Не чисти, не зашивай. Немедленно!

Воська откланялся и вышел прочь.

— Мы люди бедные… — снова начал староста Бедагост, но не успел продолжить: Ломпатри выхватил у Вандегрифа мизерикорд, подскочил к старику, схватил его за грудки и приставил острый клинок к горлу.

— Ты не бедный старик! — закричал он. — Ты трус и обманщик. Они вели с тобой переговоры. Ты сдал им детей. А когда увидел, что появилась парочка рыцарей на горизонте, решил стравить нас. Когда бы мы перерезали друг другу глотки, ты бы забрал с поля боя своих детей, а нас и в могилы бы не положил.

Староста, вначале испугавшийся, вдруг нахмурился. Глаза у него загорелись блеском слёз, а морщинистое лицо покраснело.

— Не положил бы! — гневно ответил Бедагост. — Завтра утром на нашем погосте на две могилы больше будет! И всё из-за вашей пирушки! Мы не воины! Разбойники перебили бы всех в деревне и всё равно забрали бы то, за чем пришли. И вы бы сейчас не в деревне сидели, а среди головёшек, пожарищ и печных труб под открытым небом. А наши головы, насаженные на копья, смотрели бы на вас с околицы! Всю деревню загубить или откупиться несколькими детьми? Хорош выбор для старика, который уже не каждый день из дому нос кажет, всё сидит у пенат, смерти ждёт. Но в могилу я бы тебя не положил, потому что ты не лучше этих разбойников. Думаешь, я с ними закодычничал? А я скажу, что это, может быть, и ты сам их на нас навёл. Уж больно скоро ты появился опосля этого происшествия. Я хоть и слеповат, но вижу более тебя, великий воитель.