Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей - Страница 35

Ломпатри жестом приказал Вандегрифу и Закичу схватить главаря. Те подняли его за руки и поставили на колени перед Ломпатри. Рыцарь взял мизерикорд Вандегрифа и приставил к горлу Акоша.

— Ну как, холоп, пахнет тебе жареным? — тяжело дыша, спросил Ломпатри. В ответ он услышал только крик: главарь бился в агонии. — Да, да. Это тебе не крестьянских детей воровать.

— Провались ты в бездну, Белый Единорог! — заорал Акош.

— Ах, вот оно что? — удивился Ломпатри. — Я думаю, пальцев маловато. Нам стоит отрезать ему язык. Что скажете, господин Вандегриф?

— Вы поразительно изобретательны, господин Ломпатри, — ответил Вандегриф, удерживая брыкающегося Акоша. — Нам незамедлительно стоит провести это полезнейшее действо.

— Однако, раз уж он пленный, то, выходит, его нельзя подвергать истязаниям, господин Вандегриф, — заметил Ломпатри.

— Насколько я могу судить, господин Ломпатри, этот человек пока не сдался нам, а поединок до сих пор не окончен. Тем более, как вы сами не раз говорили — сражение выигрывает тот, кто использует все доступные средства, не гнушаясь ничем.

— Чтоб вы все провалились! — кричал Акош. — Забери вас тьма!

— Язык необходимо вырезать сию же минуту, — сказал Ломпатри и поднял с пола столовый нож для нарезки мяса, измазанный в крови и с прилипшими к лезвию волосами.

— Полностью согласен, господин. Однако, возможно, господин рыцарь, нам стоит сначала выведать у него, куда же разбойники спрятали деревенских детей? — спросил Вандегриф, обеспокоившись тем, что Ломпатри и в самом деле оттяпает язык этому верзиле.

— Пустое, господин Вандегриф, — отмахнулся Ломпатри, хватая Акоша за челюсть. — Я знаю, куда они их дели. Выяснить это оказалось не так и сложно. Видите ли, господин, простолюдины донельзя предсказуемые. Все их решения можно просчитать на несколько шагов в перёд. Будучи командующим в королевском войске, я предсказывал действия неблагородных каждый день. И весьма успешно. Возьмём, к примеру, хорошего, сильного мужика. Природа одарила его большими руками, и широкими плечами. Такому молодцу работать и работать! А тут возьми, и начнись война! Но если наш мужик обладает хоть толикой разума, то он и в ратном деле проявит себя. И не чуть не меньше, чем в мирном созидании. А если же мужик глуп, как впрочем, большинство из его слоёв, то на войне от него не будет проку. Пусть он выше остальных на голову и способен голыми руками раздавить череп врагу — если он простофиля, то не поднимется до сотника ни в жизни. Да и в десятниках не задержится, ибо в первой же атаке поведёт себя непредсказуемо и глупо. И что же ему останется делать по окончании войны, спросите вы? Вернуться к полю, к тяжёлому труду? Научившись убивать, наш верзила наверняка подастся в разбойники. Причём где-нибудь подальше от родных краёв. Примкнёт к какой-нибудь шайке и станет наживать добро на чужой беде. Верно я говорю, главарь?

Акош уже не кричал. Он тяжело дышал, но всё же слушал Ломпатри, державшего его за челюсть. Слушал внимательно, хмурился. Потом он дёрнул головой, и рука рыцаря слетела с его подбородка.

— Кончай свой трёп, Единорог, — прохрипел Акош. — Я знаю, что не выйду живым отсюда.

Тут Вандегриф заломил главарю руку так, что тот скривил лицо до неузнаваемости.

— Сначала ты скажешь, куда спрятал девчонок, гнусный червь, — крикнул Вандегриф.

— А это ты у Единорога спроси, — сквозь боль, ответил Акош, — он у вас всё лучше всех знает.

— Умри достойно, атарийский солдат! — снова крикнул Вандегриф.

— Был солдатом! Но не теперь! Я служу не королю, а кое-кому посильнее и важнее. Хотите убить — убивайте. Живым мне не быть. А если скажу, где ваши отпрыски, то смерть мне покажется счастьем. Мой хозяин знает, как наказывать неверных.

— У грозного главаря бандитов Акоша есть хозяин! — рассмеялся Ломпатри. — И давно ты стал послушным псом?

— Наверное, с тех пор, как прибыл в собачью Вирфалию, — предположил Вандегриф.

— Мой хозяин не подстать тебе, Белый Единорог. Моли богов, чтобы не встретить его на своём пути.

— Он боится гнева своего хозяина больше, чем смерти, — разведя руками, сказал Ломпатри. — Он превратился в безвольного раба!

— В безвольного раба калеку, — заметил Закич.

— Вы все вскоре будете рабами, — сказал Акош, ослабевший на столько, что Закичу и Вандегрифу приходилось удерживать его не от побега, а от падения. Они держали его за влажные руки, пытаясь не скользить по залитому кровью полу. — Мой господин возьмёт своё! — не унимался Акош. — Вы будете служить ему или умрёте. Его гнев и сила велики. Он видит всё, знает всё, слышит всё и шаг за шагом приближает своё владычество в этом мире. Мне всё равно убьёшь ты меня или нет. Смерть настигнет вас всех. Но вы даже не будете знать, что вы уже мертвы. Вы будете жить только в своём разумении, а мир даже не будет замечать вашего существования.

Коневод и рыцарь с трудом удерживали обессилевшего пленника. Руки Акоша, залитые потом и кровью как большие скользкие рыбы, выскальзывали из объятий Вандегрифа и Закича. Кровь буйно струилась из беспалых кистей. Бандита крутило и клонило вниз. Ещё чуть-чуть и сознание вот-вот покинуло бы его.

— Решай, рыцарь, будешь его убивать или нет. Чтобы этому кабану выжить, придётся мне чуток поврачевать, — заметил Закич, тщетно пытаясь ухватиться получше, чтобы не дать Акошу упасть. — Решай, господин, а то поздно будет.

Ломпатри выкинул столовый нож. Он поднял скамью и сел, смахнув испарину со лба. Теперь его лоб рассекала полоса из сажи и крови.

— Хорошо, главарь, — начал Ломпатри. — Можешь не говорить, куда дел детей. А раз твой хозяин столь силён, что ты боишься его пуще смерти, то будет тебе смерть.

— Он волшебник! — выкрикнул Акош и залился громким, злодейским гоготанием.

— Значит, волшебник, — спокойно произнёс Ломпатри. — В таком случае, тебе стоит умереть незамедлительно.

— С превеликим удовольствием оставлю вас гнить в этой поганой провинции в ожидании гнева моего хозяина, — сказал Акош, шепелявя, от обилия кровавых слюней.

— Мот, Молнезар, Влок, Кер, — обратился рыцарь к мужикам. — Зовите остальных. Этот человек причастен к похищению ваших детей. Даю голову на отсечение, что он один из тех, кто вёл их по степи, издеваясь и унижая. Кто знает, может быть, этот разбойник самолично совершил с ними… Впрочем, делайте с ним, что хотите. Мне он больше не нужен.

Мот, Влок и Керр, занимавшиеся тем, что приводили в сознание парнишку Молнезара, переглянулись. Не нарушая своего безмолвия, они направились к Акошу, подбирая по пути, кто кочергу, кто палку, кто красный уголёк из камина.

— Нет! — тревожно проговорил Акош, всё ещё находившийся в сознании.

Закич и Вандегриф отпустили скользкие руки пленника. Тот рухнул на пол и тут же стал отползать в дальний угол горницы. Он перебирал беспалыми руками по скользкому полу, где брага, кровь, пот и еда перемешались в блестящую жижу.

— Что же вы делаете? — ревел он надорванным голосом. — Не надо! Пощадите! Это неправда! Я ничего не делал! Мужики, почто же вы! Родные! Братцы, миленькие!

— Будет тебе заместо смерти и гнева волшебника, гнев народный, — сказал Ломпатри, выходя из горницы. — Сам из людей, знаешь, что почём.

— Не надо, родненькие! Будь проклят мой хозяин! — кричал Акош, отползая от надвигавшихся на него мужиков в дальний угол горницы. — Я всё скажу, всё, что просите! Всех гадов продам — пощадите! Свет с вами! Свет с вами, братцы!

Но Ломпатри уже не слышал этой мольбы. Выйдя из общего дома, он приказал привести в дом звездочёта старосту, а также приготовить баню. Так же он назначил дозорных, которые отправились по двое наблюдать за окрестностями и, если что, предупредить рыцарей о приближении врага. Закича Ломпатри попросил подготовить коней, чтобы завтра утром отправиться в путь.

Староста к Ломпатри идти не хотел, но деревенские, не занятые главарём разбойников, силком притащили старика в дом звездочёта. Рыцари уже сидели за столом, где догорали последние свечи. Воська бегал от печки к господам, устанавливая на стол то жировые горелки, чтобы стало светлее, то подавая рыцарям снедь с брагой.