Мой друг, покойник
(Новеллы, Роман ) - Рэй Жан - Страница 26

— Мадам, — произносит герр Хубич, расставаясь с ней на пороге «Гостиницы Кабана», — мадам, я знаю кое-кого, кто готов умереть ради вас только ради того, чтобы занять крохотный уголок в ваших светлых воспоминаниях.

Он оттачивал эту фразу во время всего обратного пути, который они безмолвно прошли под ироническим взглядом звезд.

Красавица-певица рассмеялась.

«Верно, — подумал герр Хубич, — она считает меня лжецом. Посмотрим…»

Дома, стоя перед открытым окном, он сказал себе, что отныне его жизнь не что иное, как любовные волнения. Он видит четыре желтых дома напротив, наполненных зловонным сонным дыханием дам Апфельстильхен и их соседей. Он думает о постоянных вечерах в «Приюте Кабана». Он думает, что так будет всегда, до тех пор, пока он не уснет на кладбище на берегу реки в семейном склепе рядом со склепом герра Пфаффеля, колбасника и мясника.

На ночной тумбочке лежит маленький револьвер довольно старой модели, похожий на бульдога.

— Да, — бормочет герр Хубич, — мысль, которую она сохранит навечно… Навечно… Мужчину, умирающего от любви к вам, забыть невозможно.

И с презрительным выражением лица к площади, к четырем желтым домам, к увенчанной луной колокольне, составлявшими всю его жизнь до настоящего дня, он закрывает окно.

Залаяло несколько собак. Бьене, полицейский, внезапно очнулся ото сна.

— Черт подери, война, — бормочет он, снова проваливаясь в сон.

Сон Клейнштадта нерушим.

Сверкающий автомобиль увозит певицу.

За рулем бритый парень. Они забыли о прежней ссоре и улыбаются. Они улыбаются желтому утреннему солнцу и смелым пируэтам ласточек. Восемь часов утра. Автомобиль несется с головокружительной скоростью…

Тело герра Хубича нашли в десять часов утра.

ЧЕРНЫЕ СКАЗКИ ПРО ГОЛЬФ

72 лунки…36…72

Когда прибыла телеграмма: «Кубок Сифелл будет разыгрываться в 36 лунок», а мячик лежал у девятнадцатой лунки на поле клуба Блю Сэндз, в клуб-хаузе возник шум.

— Если обезьянничать, так уж лучше по-людски, — промолвил полковник Ридинг.

Каждый понял резкую реплику, но никто его не поддержал. Ридинг намекал на знаменитый Кубок Принца Уэлльского, который некогда разыгрывался в 72 лунки, а теперь в 36…

Произнося эти оскорбительные для многих слова, Ридинг думал не о себе, а о своем друге Джильберте Хее.

Шансы Джила Хея были весьма высоки, если предстояло совершить четыре круга. Он относился к тем классным гольфистам, которые не в силах показать истинную форму в начале соревнования. Он был даже психологом гольфа и во время выступлений вышучивал соперников:

— Гиганты, идущие на убыль после тридцать шестой лунки[1] и превращающиеся в карликов после пятьдесят четвертой.

Хею было необходимо примерно три круга, чтобы начать блистать, а вернее — взорваться, как говорили его поклонники.

Ридинг обернулся к секретарю:

— Стоун, вы можете сообщить мне имена тех, кто записался на Сифелл?

— От нас будет только Джильберт Хей, — ответил Стоун.

— Знаю… А другие? Такая лисица, как вы, могла бы вытянуть нужные сведения из своих коллег.

— Н…ет, — проворчал Стоун.

Но Баттинг, юнец, только что принятый в клуб и с трудом переносивший виски, воскликнул:

— Он крутит хвостом, а вернее — врет! Попросите показать клочок розовой бумаги, на котором записаны имена!

Стоун скривился, выдавая гримасу за улыбку. Он ненавидел Джильберта Хея и ненавидел Ридинга, но боялся их. А Баттингу не следовало произносить этих слов, ведь молодой человек уже задолжал ему двадцать фунтов.

— Если это вас интересует, полковник Ридинг, вот они, эти имена, — сказал он, вытаскивая из кармана розовую бумажку. — Но должен заметить, что официальный список еще не опубликован, а жеребьевка состоится лишь на будущей неделе.

— Конечно, — проворчал Ридинг.

Он пробежал глазами список.

— Торп, Гилхрист, Этви, Уэсли, Бейрд…

Он вернул листок Стоуну, и тот снова скривился.

— Хей не поедет на Сифелл, — сказал он.

Сзади раздался тихий, но твердый голос президента клуба Госкетта:

— Простите, полковник Ридинг, но Хей поедет на Сифелл.

Ридинг медленно развернулся вместе со стулом, и его взгляд встретился с глазами Госкетта. Молчаливая дуэль продолжалась несколько секунд, затем президент опустил глаза.

— Что, Ридинг, молчим? — усмехнулся Баттинг.

— Господин Баттинг, — произнес Госкетт, — попросил бы вас…

— Просите святых, а не меня, — вскинулся юный упрямец, — я вас и слушать не буду. Я голосую за Ридинга и Хея. И Хей не поедет на Сифелл, поскольку их треклятые 36 лунок дают шанс только тем ничтожествам, которые перечислены на розовой бумажке Стоуна, а Хей становится королем только с тридцать седьмой лунки.

— Хотя вы и недавно играете в гольф, однако, в курсе дела, господин Баттинг, — в голосе президента звучала ирония.

— Ну и ну! — воскликнул юнец. — Я разбираюсь в этом не лучше зебры, но мне об этом сказал Крофтс. Итак?

Стоун побледнел. Среди ненавистных гольфистов, Крофтс, секретарь Тауэр Гольф-клуба, был самым ненавистным.

Воцарилась тяжелая тишина; четыре гольфиста, сидевшие за дальним столом, встали, быстро попрощались и покинули зал.

— Доброй ночи, Фринтон! — крикнул вслед им Баттинг… — Привет Мэйзи, и не разрешайте красавцу Майку садиться в свой чудный моррис, купленный по случаю, иначе придется возвращаться в Лондон на такси.

Его слова были обращены к молодой женщине — она, облокотившись на стойку бара, курила длинную сигарету.

— Предпочитаю возвращаться на бентли, — ответила она.

— Боже, Ридинг, она обращается к вам, а вернее к вашей машине, — комически простонал Баттинг. — Назови она ягуар, она была бы моей клиенткой.

— Баттинг, — негромко сказал Ридинг, — на такси придется возвращаться вам. Вы оставите свой ягуар в гараже, ибо первое же дерево превратит вас в бифштекс.

— Никто здесь не имеет права приказывать мне, — икнул молодой человек, — за исключением Ридинга-мудреца.

Я подчиняюсь… Эй, Джимми, рыбье отродье, быстро такси. Мне надоело лицо пикового валета нашего президента!

Госкетт пропустил оскорбление мимо ушей: отец Баттинга был владельцем поля Блю Сэндз и не скупился в расходах на клуб.

Когда Ридинг прогревал двигатель, на его руку легла ладонь.

— Поскольку вы, полковник, возвращаетесь в Лондон, могу ли я попросить подвезти меня? — спросила Мэйзи Даунер.

— Охотно, — ответил Ридинг, отводя взгляд.

И про себя подумал: «Она сегодня в форме. Чем же ей сегодня насолил Фринтон?» Майк Фринтон, элегантный красавец-гольфист, открыто ухаживал за Мэйзи Даунер, и это ей, похоже, нравилось. Словно прочтя его мысли, она сказала:

— Я разозлилась на Майка за то, что он не встал на вашу сторону, когда вы так твердо заявили, что Хей не поедет на Сифелл.

— Благодарю вас, мисс Даунер, — холодно ответил Ридинг, — но мне это, напротив, нравится. Поддержи он меня, это было лицемерием с его стороны — он ненавидит Хея и радовался бы его поражению.

— Хея ненавидят все, — пробормотала девушка.

— Поскольку он — личность, а Сэндз вместо истинных гольфистов стал прибежищем фанфаронов, снобов и краснобаев.

— Но вы не фанфарон, не сноб и не краснобай, — возразила она.

— Увы, я не играю в гольф, — горько ответил полковник.

…С войны он вернулся на протезе и с простреленным легким, иногда его подводило и сердце.

Мэйзи Даунер мечтательно добавила:

— Кубок Принца Уэлльского… Чемпионат Шропшира… Кубок Дальтона… Кубок Миллэнд Роя…