Мой папа - плейбой (СИ) - Резник Юлия - Страница 21

Богдан сглотнул. Прикусил изнутри щеку и поднял лицо к потолку. С довольно современной люстры в стиле хайтек, состоящей из алюминиевых трубок и светодиодов, свисали модельки самолетов и шарф с эмблемой его хоккейного клуба. Сердце болезненно сжалось. И чем больше Богдан узнавал о прошлом Ритки, о том, как они жили, и как ей далось это все — тем невыносимее становилось. Если он не научится с этим справляться — ему точно грозит инфаркт.

Богдан подошел к письменному столу, на котором стоял пафосный эппловский комп, и взял в руки огромную рамку, состоящую из нескольких отдельных снимков, собранных в коллаж. Фото с последней игры Марка… А вот он выступает перед толпой школьников, а здесь — они с матерью корчат рожи, в обнимку с Мини Маус в парижском Диснейленде.

— Ты здесь? А я тебя потеряла.

Богдан обернулся. Ритка искупалась и вымыла голову, и теперь её шикарные волосы свисали длинными сосульками. Но это пока. Стоит им хоть немного подсохнуть, и те завьются в веселые тугие пружины. Он это точно помнил. В их единственное лето они много времени проводили на пляже…

— Он счастливый ребенок, да?

Рита чуть напряглась, но кивнула:

— Счастливый. Веселый, компанейский, умный… Да ты и сам, наверное, имел неоднократную возможность убедиться.

— Спасибо. Спасибо тебе за него.

Рита отвернулась. Все, что сейчас происходило, было очень опасно. Ей было проще, когда она его ненавидела. Это помогало держать дистанцию. Не давало шансов воскреснуть ее сумасшедшей любви. Но теперь, когда Богдан уже несколько раз извинился, когда она увидела и почувствовала его боль, как свою… Ей стало казаться, что, возможно, Связерский не так уж и плох. В конце концов, он действительно очень старается: уделяет Марку внимание, действительно уделяет, а не лишь только делает вид, слушает его трескотню, смеется над только им одним понятными шутками, терпеливо объясняет все, что Марик хочет узнать. Чего стоит только их вылазка в горы, где он столько всего показал сыну и рассказал…

Да чтоб тебя, Измайлова! Остановись!

Рита растерла ладонями бедра и неловко кивнула. Поблагодарил за сына! Эка невидаль. И толку, что с опозданием в двенадцать лет, так, выходит, Измайлова?!

— Знаешь, чему я больше всему удивился, когда мы с Марком стали общаться?

— Нет.

— Он меня не ненавидел. За это я благодарен тебе особенно, — сказал Богдан и осекся, — Что? Что не так?!

Прикрыв потрясенно открытый рот ладошкой, Рита медленно опустилась на стул.

— Твою ж мать! Твою чертову бабушку…

— Ты скажешь мне, что случилось?

Рита возбужденно вскочила. Заметалась по комнате:

— Послушай! — пробормотала она. — Это очень важно! Ты должен запомнить!

— Да говори уже!

— Не знаю, как это еще не всплыло в ваших разговорах, но… Ч-черт! Я общалась с ним от твоего имени! — выпалила на одном дыхании.

— Ч-что?

— Я общалась с ним от твоего имени! — проорала Рита. — А что мне нужно было говорить Марку?! Что его папаше нет до него дела? Я не хотела его травмировать, господи! — Рита обхватила голову. — Так… Первое! Запомни! Ты дарил ему подарки! На день рождения, Новый год… на первую игру и еще так… иногда, по мелочи.

— Ты что делала? — Богдан моргнул, как последний придурок, не в силах уложить в голове ее жертву… ее подарок. Теперь он понимал гораздо больше.

— Дарила подарки, — прошептала Рита, — иногда писала короткие письма. Якобы они приходили на мой электронный ящик.

В носу щипало. Связерский несколько раз вздохнул. Тяжесть в груди становилась неподъемной.

— Спасибо, — глотая половину букв, прохрипел он.

Рита отмахнулась.

— Просто, если он вдруг спросит, или как-то упомянет — постарайся меня не сдать. Это чудо, что мой обман до сих пор не всплыл.

— Хорошо… — кивал, как болванчик, Связерский, не замечая, как растирает горящую огнем грудь.

— Слушай, а как ты меня нашел? — вдруг опомнилась Рита и отвернулась, не в силах на него смотреть.

— Марик дал адрес.

— Он знает, что ты приехал?

— Нет. Но в курсе, что я хотел это сделать. Кстати, а где он сейчас?

— У деда на даче. У нас там большое хозяйство. Сад, огород, и даже куры… Вообще дед ботаник — любит возиться с землей.

— Выходит, вот в кого у тебя эта тяга.

— Может быть. Он мне вообще очень помог по жизни.

— А ты мне никогда о нем не рассказывала.

— Наверное, ты забыл, — пожала плечами Рита и со вздохом принялась убирать за своим двенадцатилетним сыном.

— Нет. Это вряд ли. Я о том времени помню все.

Рита оглянулась. Замерла с подушкой в руках. Она тоже многое помнила. Если не считать того, чем это все для нее обернулось, то время было самым счастливым в ее жизни. Телом пронеслась молния, жар разлился по низу живота, во рту пересохло. Стоящий напротив Богдан действовал на нее, как наркотик, и это здорово пугало.

— Зачем ты все же приехал?

— Я уже ответил на этот вопрос.

— Ладно. Ладно… ты сказал, что хотел бы узнать, что тогда случилось. Отлично. Слушай. — Дерганным движением Рита стащила с подушки грязную наволочку и отбросила ту в сторону. — Когда ты уехал, я не сразу поверила, что это конец. Еще рассчитывала на что-то, дура наивная. А мать так на меня давила с этим абортом, и твой агент давил…

— Что значит — давил?

— Как что? Предлагал деньги, чтобы я избавилась от ребенка. Ты и этого не знал, хочешь сказать?

Богдан с такой силой сжал челюсти, что казалось, еще немного, и зубы стерлись бы в порошок. Веко дергалось, а он задыхался. Отрицательно качнув головой, Связерский оттянул ворот футболки, как будто бы именно он его душил, а не происходящее.

— Да, ладно… Теперь-то что. Может быть, он решил, что лучше сразу устранить проблему, чем потом разгребать последствия.

— Я этого не хотел. Да, я сбежал, но я не хотел, чтобы ты убила ребенка.

— Ясно…

Пододеяльник трещал по швам, когда Рита вытаскивала из него одеяло. У Марика была странная особенность. Он не мог уснуть, не завернувшись с головой в тяжелый плед. Даже когда на улице была адская жара, он спал только так — укрывшись. А совсем маленьким — он засыпал на ней. Рита думала, что это было как-то связано с гибелью его близнеца. Марик привык, что он не один. Что с ним всегда кто-то рядом… В горле зародился истерический всхлип. Она выждала несколько секунд, чтобы не дать ему вырваться наружу, и, жадно вздохнув, продолжила:

— Как бы то ни было, у меня начался токсикоз. Очень тяжелый. Я уже говорила, что провела в больнице практически всю беременность?

Богдан кивнул. Оперся задницей о край стола и растер широкой ладонью затылок. Огромный бицепс напрягся, от чего проходящая через всю его руку татуировка будто бы ожила.

— Ну, вот, а где-то на тридцать пятой неделе стало понятно, что один плод замер. В таких случаях обычно вызывают искусственные роды. Это давало шансы на жизнь второму малышу. Я была измучена и истощена. И была очень напугана. Мне хотелось, — Рита сдернула простыню с дивана и запрокинула голову к потолку, — мне хотелось… чтобы меня кто-то обнял и сказал, что все будет хорошо, но… — она облизала губы и покачала головой из стороны в сторону.

Богдан не выдержал. Ругая себя последними словами, в два шага преодолел разделяющее их расстояние. Обхватил ладонью голову поверх уже чуть подсохших волос и прижал Риту к груди. Прямо туда, где его сердце отчаянными рваными ударами разгоняло по телу боль. Прижался губами к макушке:

— Прости меня…

— Да, что уже… — всхлипнула Марго, и ее плечи дрогнули. Обычно женские слезы не вызывали в Связерском ничего, кроме легкой досады. Он не верил им. Слишком свежи были воспоминания о бьющейся в истерике пьяной матери, которая обещала исправиться, да так ничего для этого и не сделала, или… наигранные слезы любовниц, надеющихся выплакать что-нибудь для себя. А Риткины слезы — они ему кислотой по загноившимся ранам…

— А ты поплачь… Я ведь только тогда идиотом был, да. А сейчас поплачь… Я рядом.