Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Захвачненные (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 15


15
Изменить размер шрифта:

Как она со всем этим справляется?

С одного того места, где я стою, я вижу выше крыши того, что необходимо сделать. Несколько выпавших досок из забора, ступеньки крыльца, изношенные и нуждающиеся в замене, повсеместно облупившаяся краска. К тому же, в конце сезона нужно собрать урожай, сено и хлопок собрать в тюки и продать.

Из-за горизонта выглядывает солнце, омывая землю золотисто-красно-оранжевым светом. Местность открыта взору, насколько хватает глаз. Мирная. Тихая. Я могу понять, почему Том любил свою ферму. После мертвой пустыни Ирака и часто бесплодного ландшафта Афганистана, мили зерновых культур и пышные зеленые пастбища Техаса – долгожданная перемена. Я не принадлежу мирной жизни, но близок к ней настолько, насколько могу быть. В данный момент, по крайней мере.

Хотя я всё ещё неспокоен. Голоден. Измучен недоступностью нормального сна.

Я обнаруживаю несколько досок, торчащих из ржавого синего пикапа. Пересекаю двор и заглядываю в кузов. Около пятидесяти новых досок из обработанного дерева, большой ящик шурупов. В кабине – шуруповёрт. Ключи... под солнцезащитным козырьком. Завожу грузовик и подъезжаю к тому участку забора, который больше всего нуждается в ремонте. Выдираю сломанные штакетины, отбрасывая их. Прикручиваю новую доску. Ещё одну. И ещё одну. И так двигаюсь вдоль забора, заменяя сломанные штакетины новыми. Солнце поднимается высоко, разогревая меня, и, в конце концов, я сбрасываю рубашку. Это кропотливая работа, но она даёт мне возможность быть занятым. По пути к северной оконечности забора есть сгнивший столб, и, что очень вовремя, есть новенький столб и лопата в кузове грузовика. Я ворчу и чертыхаюсь, вытаскивая сгнивший столб, но мне это удаётся; я выкапываю лунку поглубже, устанавливаю новый столб и креплю к нему забор. Я уверенно пробираюсь вдоль линии забора, ограждающей Северное пастбище с востока; к счастью, забор здесь, в основном, целый. Я сильно вспотел, борясь с упрямой планкой и свёрнутой головкой шурупа. Я не слышу шагов Рейган, пока она не оказывается рядом.

— Дерек, что ты делаешь? — у неё в руках термос с кофе и гора из яичницы-болтуньи, тостов и бекона на бумажной тарелке, обёрнутой полиэтиленом.

Я отодвигаюсь от неё. Она слишком близко – и это заставляет меня нервничать. Она хорошо пахнет, слабым ароматом парфюма. Когда я, наконец, выдёргиваю старую штакетину, рискую взглянуть на Рейган. Волосы цвета солнечного мёда, распущенные и блестящие, волнами спадают ей на плечи. Глаза у неё светло-голубые, всего на тон темнее неба над нами. Она одета в красную футболку с V-образным вырезом, джинсовые шорты, а на ногах – высокие чёрные болотники, хорошо защищающие от грязи после вчерашнего дождя.

Я демонстрирую шуруповёрт:

— Укрепляю забор.

— Почему?

Я пожимаю плечами:

— Это необходимо было сделать. Я уже проснулся.

— Ты хорошо спал? — она переступает с ноги на ногу, нервно моргая. — Я обещала принести тебе подушку… Прости, что не принесла. Просто… к тому времени, когда я уложила Томми…

Это ложь. Я могу утверждать это, потому что она не смотрит на меня. Я напоминаю ей о Томе. Что она потеряла. Я здесь, а он нет, и ложь покрывает тот факт, что она не могла заставить себя прийти, чтобы увидеть меня снова.

Я качаю головой:

— Не беспокойся. Я спал в местах и похуже, нежели свежее сено, — конечный смысл этого заявления оказывается наполнен более глубоким смыслом, чем я хотел.

Она принимает позу утки-со-склонённой-головой, позволяя вязкой паузе повиснуть между нами.

— Ты должен поесть, — наконец, произносит она, поднимая тарелку.

Я забираю у неё тарелку, занимая место у нижнего порога задней двери грузовика.

— Спасибо.

Под обёрткой обнаруживается металлическая вилка. Я снимаю плёнку и закапываю её; заставляю себя есть медленно. Мои инстинкты до сих пор волчьи – я хочу всё съесть так быстро, как смогу, но не позволяю себе этого. Я должен сделать всё от меня зависящее, чтобы дистанцироваться от всего, что было со мной в плену. Возможно, я и ненавидел программу постепенной адаптации к жизни, которую военные врачи вынуждены были ко мне применять, но я признаю её необходимость. Я не в порядке. Мне не комфортно среди людей. У меня есть воспоминания. Я становлюсь жестоким, когда я раздражён, переношу приступы гнева, которые не имеют никакого смысла. Реагирую на мелочи. Как прозвучавшее только что указание. Если бы оно исходило не от…

Я не должен позволять себе срывы. Мне надо научиться контролю.

Я аккуратно откусываю небольшие куски еды, пережёвывая её медленно и тщательно. Держу вилку как цивилизованный человек: между указательным и средним пальцами и большим пальцем, а не в кулаке. Рейган садится на багажник рядом со мной, и моя грудь сжимается. Становится трудно дышать. Я перестаю есть, поворачиваюсь и смотрю на неё. Она находится на противоположной стороне задней двери, между нами добрый фут, но это всё ещё слишком близко.

Когда люди располагаются ко мне слишком близко, я напрягаюсь, подсознательно ожидая насилия.

Рейган откручивает крышку термоса, наливает в неё кофе и подаёт мне. Я беру её, стараясь держать свои пальцы подальше от её руки. Чашка кофе. Густого, чёрного, крепкого. Она просто тихо сидит, пока я ем, и моё напряжение медленно уходит.

Умом я понимаю, что она не представляет никакой угрозы, но моя реакция на людей рефлекторная, бессознательная. Я ничего не могу с собой поделать, независимо от того, насколько сильно я стараюсь.

Когда я съедаю всю эту гору еды, которую Рейган наготовила, она забирает у меня тарелку, сминает её и забрасывает далеко в кузов. Я держу вилку, трогая кончиками пальцев блестящие от жира зубчики. Опять повисает пауза, долгая, неловкая, хрупкая. Она поднимает одно бедро, показывает письмо. Я бросаю на неё взгляд, вижу на её загорелой шее цепочку с жетонами. Мой пристальный взгляд сосредотачивается на письме.

Она собирается задать мне вопрос.

— Он не читал письмо до тебя, и он… — Рейган прерывается, не произнося дальше ни слова.

— Попал в плен, — досказываю я за неё. — Да, он не читал письмо до плена.

Она не отвечает, но кажется обеспокоенной.

— И к тому времени, когда ты читал его ему, он уже… — другая пауза, где Рейган должна произнести слово, вытеснить паузу — «умирал».

Я могу только кивнуть. Думаю, я знаю, чего она добивается. И я точно знаю, что я совершенно не в состоянии справиться с этой беседой. Не сейчас. И, может быть, никогда. Есть такие факты, которые обладают слишком сильным воздействием, чтобы их открывать, они слишком разрушительны. Слишком перегружены виной, чтобы увидеть свет.

Я резко встаю, бросаю вилку в кузов.

— Я должен идти. — Хватаю свою рубашку. — Спасибо за завтрак.

— Ты… ты не должен уходить, Дерек. Мне жаль, что я стала спрашивать. Знаю, для тебя, должно быть, нелегко говорить… о том, что произошло. Я просто…

— У тебя есть вопросы. Гадство, что только я могу на них ответить. Я понимаю. Всё в порядке. Но некоторые вещи... есть некоторое дерьмо, о котором я просто ещё не могу говорить. — Я извиняюсь, — я качаю головой. — Я должен идти. Я не принадлежу этому месту. Это его мир.

Я совсем забыл про свои шрамы. Чувствую, как она смотрит на меня, на моё плечо, на два морщинистых скукоженных шрама. Врачи говорят, что я был безумно, невероятно удачлив, что пережил свои раны. В фильмах показывают, как будто настоящий герой, словив пулю плечом, продолжает действовать как ни в чём не бывало. На самом деле всё не так. Меня надо было срочно оперировать. Я мог потерять руку. Мог истечь кровью, если бы пуля попала в артерию. Могло случиться что угодно, но каким-то чудом я выжил. Правда, рука до сих пор плохо слушается. Тебя подстрелили, ты ранен. Всё просто и понятно. Но, в целом, я в порядке. Я забываю про свои шрамы, особенно, когда один, а сейчас я был сосредоточен на дискомфорте от близкого присутствия Рейган. И теперь она их увидела. Её глаза движутся по ним, изучают. Находят шрамы, оставшиеся от Ирака, – на спине и ногах от осколочной гранаты. След на бицепсе, который оставила пуля, чиркнув по мне, от чего остался жив Хантер.