Сонька Золотая Ручка
(Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль) - Рапгоф Ипполит Павлович "Граф Амори" - Страница 8

— Софи! — крикнул барон. — Я полагаю, уходя, прощаются!

— Ты был занят.

Барон вскочил, схватил обе руки Софьи Владиславовны и умоляюще взглянул ей в глаза.

— Я положительно тебя не понимаю. Ну что тебе стоит меня успокоить? Я две недели не спрашивал твоего адреса, а ты продолжаешь меня мучить.

— Оставь меня, — вырывая руки, капризным тоном проговорила она.

Барон взорвался:

— В таком случае, твоя любовь — один только миф!

— И твоя тоже!

Софья Владиславовна хлопнула дверью.

Барон бросился на диван, закурил папиросу и стал себя уверять, что Софи ему совершенно безразлична. Разрыв так разрыв! Но внутри его все кипело и бурлило. Он не мог примириться с тем, что Софья Владиславовна первой порвала их связь. Да к тому же с такой резкостью.

Впоследствии, уже спокойно анализируя эту сцену, барон очень жалел, что не пошел следом за Софи, чтобы узнать желанный адрес. Самолюбие его было уязвлено. Самолюбие мелкого лавочника, ибо, как верно подметила юркая Сонька, никаким бароном, отпрыском древнего аристократического рода, он не был!

Но даже Соньке не пришло в голову — да и откуда? — что ее возлюбленный — аферист международного класса, гастролирующий по Европе под разными вымышленными именами: пана Золотницкого, виконта Трабзона, помещика Гуся, барона д'Эста…

А на самом деле был он ростовским мещанином Яшкой Альтшуллером, гимназистом-недоучкой, старшим сыном Баруха Альтшуллера, владевшего парикмахерским салоном на одно кресло неподалеку от рынка.

Но об этом Сонька узнает позже.

Глава VII

НАШЛАСЬ И ПОТЕРЯЛАСЬ

Софья Владиславовна пошла прямо в гостиницу. Она несколько раз оглядывалась из опасения, что барон ее преследует.

В «России» было уютно и неожиданно тепло. Зарывшись в пуховую перину, Сонька читала уголовную хронику в «Фигаро». Это ее интересовало больше, чем политика.

Ей не прошло даром столкновение с любимым мужчиной. Напрасно она уверяла себя, что вовсе его не любит, что это был только взрыв страсти к самцу, не более того. Сонька признавала власть тела и готова была объяснить этой властью любовную страсть.

Но чувственная Блювштейн ощущала не только отсутствие грубой ласки. Ей недоставало человека, с которым она могла бы по душам поговорить о волнующих ее вопросах. Без такого человека ей было одиноко.

Но самолюбие не позволяло ей сделать первый шаг к примирению. Она бы охотно, как бы невзначай, встретила барона на бульваре. Она бы прикинулась обиженной, а он бы как мужчина пошел на уступки, и они бы опять зажили, сжигаемые любовной страстью.

Софья Владиславовна искала встречи с бароном. И барон искал встречи с ней.

Но судьба удивительно распорядилась желаниями этих двух лиц. Как назло, они не попадались друг другу, и тщетны были старания той и другой стороны встретиться на нейтральной почве.

Так прошло около месяца.

Однажды барон после ужина в «Одеоне» с одной очаровательной шансонеткой, чем-то напоминающей Соньку, отправился домой к своей даме.

Девица занимала небольшую квартирку, состоявшую из двух комнат и ванной. Это было обыкновенное жилище парижской кокотки. Первая комната была роскошно убрана и являла собой мягкий будуар, а вторая была наполовину занята неимоверных размеров кроватью. На кровати было не менее десяти подушек разной величины. Одно это уже указывало на развратный характер обстановки.

Едва переступив порог, шансонетка принялась раздеваться и игриво разбрасывать свои вещи. Через десять минут, совершенно голая, она стояла перед бароном и торопила его последовать своему примеру.

А он лениво стаскивал ботинки, сюртук, брюки… В последний момент, когда она уже лежала в кровати и капризным тоном призывала его, барона вдруг охватило такое омерзение к телу этой женщины, что он испросил разрешения улечься в будуаре.

— Ты болен? — спросила она участливо.

— Да, милая, я болен.

Утром он проснулся рано и в первые мгновения не мог понять, как он очутился в такой обстановке. Барон давненько не ночевал у кокоток. Мало-помалу вспомнил он про кафешантан, ужин и про то, как сказался больным.

Вскоре проснулась и шансонетка. Она в полном неглиже, в туфлях на босу ногу вбежала в кухню, чтобы сварить кофе. Прислуги она не держала и, видимо, сама убирала квартиру, как делает большинство кокоток среднего пошиба во Франции. Через полчаса возле кушетки стоял кофейник с ароматным напитком.

Барон поспешил одеться.

Шансонетка поражала его своей любезностью, подавая ему воду для мытья и стакан для полоскания зубов.

Уходя, барон сунул ей в руку двадцать франков. Но она их возвратила.

— Когда ты будешь здоров, тогда и заплатишь, — заявила она с гордостью парижской кокотки. — А за кофе я не возьму — ты меня вчера угощал шампанским.

Барону, как иностранцу, такое отношение кокотки было непонятно. Он привык к наглому вымогательству варшавских, московских и ростовских проституток. Но парижская проститутка имеет свое самолюбие. Она никогда не примет подачки, если ею не воспользовались.

Со сконфуженной миной барон спускался с лестницы, а в голове у него стоял хаос.

— Что это со мной? Неужели я действительно влюбился в эту маленькую евреечку? Неужели после ее тела меня не влечет никакая другая женщина?

Эта мысль его раздражала.

Он снова принялся разыскивать Соньку по Парижу.

Поздно вечером на бульваре барон познакомился с каким-то субъектом, который попросил у него папироску. Субъект был пьян и сбивчиво рассказывал, как ему удалось поймать вора, которого парижская полиция тщетно искала три месяца.

— Ба, так вы — сыщик! — обрадовался барон. — В таком случае, не будете ли вы любезны принять от меня частное поручение?

— Отчего же нет, если вы мне за него заплатите.

Барон кратко рассказал, что ищет любимую женщину.

— Значит, она русская?

— Да, русская еврейка. Насколько я мог заключить по ее акценту.

— Хм, это интересно. И вы искали целый месяц?

— Ну да, в Париже найти очень трудно.

— Это вам трудно, а я берусь ее разыскать за три дня, если вы заплатите мне сто франков. Половину — вперед.

Тут Яшка Альтшуллер призадумался. Его вдруг охватили сомнения и страх: а вдруг сыщик начнет копать и до него доберется? Хотя во Франции он гешефтами не занимался — проживал деньги, добытые в России. И все же…

Агент между тем продолжал:

— Вы мне еще раз опишите ее наружность. Говорите, что она просила вас называть ее Софи? По всей видимости, это ее настоящее имя. Впрочем, я могу ошибаться. Одно мне странно: почему она не дала вам своего адреса? Или она имеет еще одного любовника, или по каким-то причинам соблюдает конспирацию. Это мне тем более интересно.

Тут Альтшуллер испугался не на шутку: зацепит, ей-Богу, зацепит.

— Господин агент, — сказал он просительно, — дайте мне слово, что вы останетесь моим другом до конца. Я буду платить вам за ваши услуги, но вы уж ни меня, ни ее никому не выдавайте.

— А вы разве преступник?

— Да нет же, никакой я не преступник. И она, конечно, не преступница. Но бывают основания скрываться политического характера. Вы меня понимаете?

Агент промолчал. Затем махнул рукой:

— Будьте спокойны. Жалованье мы получаем грошовое и, если бы не гонорары от таких, как вы, жить было бы не на что.

Три дня спустя, рано утром, позвонили в квартиру барона. В одном белье барон открыл дверь и был приятно удивлен, увидев перед собой знакомого сыщика. Агент вошел и тщательно прикрыл за собой дверь.

— Видите, как я аккуратен. Если не ошибаюсь, я напал на след вашей Дульцинеи.

— Сомневаюсь. Трудно за такой короткий срок найти человека в Париже.

— Кому трудно, а кому и нет. Вы, мсье, оденьтесь и удостоверьтесь сами.

Барон не заставил себя ждать. Через пять минут он уже стоял перед агентом в щегольском прогулочном костюме с залихватской папироской в зубах.