Сонька Золотая Ручка
(Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль) - Рапгоф Ипполит Павлович "Граф Амори" - Страница 21

Недолго думая, Сонька набросала письмо:

«Многоуважаемый барон!

Зная, что вы едете экстренным поездом через Варшаву в Вену, я решила обратиться к Вам с чрезвычайно важной для меня просьбой.

Моя любимая мать опасно захворала. Она лежит при смерти в одной венской клинике. Поехав обыкновенным курьерским поездом, я рискую не застать ее в живых.

Вот почему я прошу уделить мне маленький уголок в Вашем обширном вагоне-салоне. Я не требую никакого комфорта, лишь бы так али иначе добраться как можно скорее до Вены».

И подписала: «Княгиня Гагарина».

Глава XVI

ПОПАЛАСЬ

Отослав письмо, Софья Владиславовна находилась в лихорадочном состоянии. Она металась по комнате, не находя себе места. В ожидании ответного послания она не хотела уходить из дома. К тому же она боялась наткнуться на сыщиков, деятельных подручных прославленного Путилина. Но пребывание в четырех стенах ее раздражало, нервировало. Она несколько раз одевалась, выходила в салон гостиницы и каждый раз возвращалась в номер. Ответа не было. В пять часов должен был отправляться экстренный поезд миллиардера.

Софья Владиславовна решила, что, несомненно, барон чрезвычайно занят, не успел прочитать ее письмо. Она себя успокаивала. Все, что угодно, ожидала Сонька, кроме неудачи. Жизнь ее была полна сказочными победами. Она всегда имела успех у мужчин. Особенно она нравилась престарелым сластолюбцам. Легкие успехи в любви и удачные кражи развили в ней удивительную смелость и самонадеянность. Она безапелляционно шла навстречу своей жертве. И жертва сама падала в ее объятия.

Так было всегда, не считая маленьких недоразумений и осложнений, которые неизбежны в жизни такой авантюристки. И тут в дверь постучали. На пороге стоял лакей с серебряным подносом, на котором лежало письмо значительных размеров с вензелем барона Ротшильда.

Оно было на французском языке:

«Мадам!

Я сочту за особое удовольствие оказать Вам просимую услугу. Благоволите не опоздать к поезду.

С истинным почтением, преданный Вам барон Ротшильд».

Софья Владиславовна возликовала. Она приказала немедленно собрать вещи, подать счет и заказать ландо к Варшавскому вокзалу. До отхода поезда оставалось еще более трех часов. Блестящий вагон-салон стоял в ожидании короля золота. Барона еще не было, и Софье Владиславовне пришлось нетерпеливо ждать на перроне. К ней подошел элегантный господин в богатой шинели. Он приподнял цилиндр и справился, не она ли княгиня, о которой он получил от барона надлежащую инструкцию?

— Я самая! — ответила радостно Сонька.

— В таком случае благоволите занять место, барон имеет обыкновение являться к поезду за пять минут.

По приказу Софьи Владиславовны в вагон внесли маленький кожаный саквояж и туалетный несессер. Чемоданы она предусмотрительно оставила на хранении на вокзале. Уверенной поступью она вошла по ковру в элегантный вагон и заняла в салоне одно из многочисленных кресел. За несколько минут до отхода в сопровождении группы лиц к вагону подошел тот самый спортивного вида джентльмен, которого она хорошо запомнила по Парижу. Только ей показалось, что он был немного выше ростом. Поезд двинулся. Миновав Гатчину, он понесся с неимоверной быстротой. Шло время, но в салон никто не входил.

— Барон, очевидно, отдыхает у себя в кабинете, — решила Сонька.

Часа через полтора легкой походкой вошел господин в дорожном костюме.

— Позвольте представиться, — сказал он, — барон Ротшильд.

Заняв кресло против Софьи Владиславовны, барон завел речь о своих трудных обязанностях по защите интересов дома Ротшильдов:

— Вы думаете, легко быть миллиардером? О, нет. Это очень сложно. Все человечество только и помышляет о том, как бы втянуть чужие капиталы в свои дела. Меня осаждают не только частные лица, <но и> акционерные общества, и даже главы правительств разных государств.

— Но все же сознание быть вершителем судеб, — кокетливо вставила Софья Владиславовна, — безусловно, должно примирять вас с той нервной деятельностью, которую вам приходится проявлять в вашей жизни.

— О, да, — согласился польщенный барон. — Это прекрасно, но нервы не выдерживают. Переутомляюсь.

Затем разговор перешел на интимные темы и сердечные отношения. Софья Владиславовна, рассказывая о любви к матери, соблазнительно расстегнула плюшевое манто, обнажив довольно открытое декольте.

— Княгиня, вы не можете себе представить, как мало на свете женщин, которые бы понимали истинное свое призвание. Женщина должна вносить красоту в мужскую жизнь, дарить лаской, сеять доброе и нести, так сказать, умиротворяющее начало…

Собеседник придвинул свое кресло поближе, взял ручку мнимой княгини, поцеловал.

— Неужели вы при ваших миллиардах не находили таких женщин? — спросила Софья Владиславовна и еще более расстегнула манто.

В вагоне царил полумрак. Большие абажуры красовались на лампах и создавали интимную атмосферу сумерек.

— Нет, не находил. Быть может, жизнь моя не бросала меня в те слои общества, где есть такие женщины, которые могли бы создать мое счастье.

— Это удивительно! — воскликнула Сонька и, как бы нечаянно, закинув ножку на ножку, задела колено барона.

— Вы долго пробудете у вашей маман?

— О, нет. Я еду только на несколько дней.

— А потом?

— Право, не знаю. Может быть, поеду в Париж…

— В Париж? — переспросил барон. — Но это же великолепно! Нам надо обязательно встретиться в Париже.

Беседа принимала все более фривольный характер. Поезд подошел к какой-то станции, постоял несколько минут и помчался дальше.

— Не расслабляйся! Приготовься! — мысленно приказала себе Сонька.

Она раскрыла ридикюль, делая вид, будто ищет носовой платок. Шприц лежал наготове.

— Руки на стол, или стреляю! — раздался властный голос.

Господин не шутил. Его револьвер был направлен прямо на Софью Владиславовну.

— Что вы, барон, опомнитесь, я…

Ответом был издевательский смех:

— Барон… Я такой же барон, какая ты княгиня, Золотая Ручка.

Не опуская револьвер, мнимый Ротшильд извлек из кармана полицейский свисток, и через минуту четыре дюжих руки держали мускулистой хваткой лже-княгиню. Софья Владиславовна побелела. Она не могла оторваться от черного зрачка револьвера.

— Ты все еще думаешь, Сонька Блювштейн, что я — Ротшильд. Ошибаешься, я — Путилин.

Вальяжный минуту назад господин снял парик. И перед Софьей Владиславовной предстал сам знаменитый начальник сыскного отделения. Поезд тем временем подъехал к Динабургу. На станции он повернул обратно в Петербург и повез Софью Владиславовну прямиком в тюрьму. При обыске у нее нашли шприц, наполненный цианистым калием.

Оказалось, что настоящий барон Ротшильд, получив письмо, заподозрил неладное и обратился к начальнику сыскного отделения. Путилин сразу понял, с кем имеет дело. Давненько он и его зарубежные коллеги следили за вояжирующей Софьей Владиславовной, но схватить ее за руку не могли. По просьбе Путилина барон отложил поездку, а свой роскошный вагон-салон уступил для облавы на опаснейшую преступницу.

Недаром Софья Владиславовна с таким суеверным страхом относилась к Петербургу, недаром отказывалась до поры, до времени от стольких блестяще задуманных комбинаций в пределах русской столицы. Пока ее везли, она всю дорогу металась, как в лихорадке. Бешено страдало ее самолюбие авантюристки высшего класса. Потом заныло от боли сословное самолюбие: теперь все узнают из газет, что графиня Миола — на самом деле шкловская еврейка Сонька Блювштейн. Спадет весь ореол, весь блеск, вся наносная мишура, и обманутые, обобранные люди возжаждут отмщения. Посыплются новые и новые жалобы. Всю ночь она бодрствовала под монотонный стук колес. Сон бежал ее вежд. Все помыслы о бегстве были парализованы усиленной стражей, удвоенным конвоем. Мало того, что в отдельном купе находились двое стражников, сам начальник сыскного отделения не смыкал глаз. Несколько раз он пробовал заговорить с арестованной, чтобы нащупать предварительную канву для дознания. Но Софья Владиславовна молчала. Она боялась проронить лишнее слово — только бы не дать фараонам новую нить.