КК 9 (СИ) - Котова Ирина Владимировна - Страница 92

— Ты переволновалась, детка, — осторожно говорил он, тихо подкрадываясь к ней вдоль кровати, как к взбесившемуся животному. Изо рта шел пар, сердце колотилось часто-часто, спина взмокла. — Я был занят. Убивал инсектоидов… это не оправдание, да… прости, что не уделял тебе внимания. Я так соскучился, Марина. Так хотел тебя увидеть…

— Трахнуть ты меня хотел, — зло бросила она ему в лицо, подхватила прикроватный столик и, развернувшись, швырнула его в сторону Люка. Он не долетел — с грохотом врезался в пол. — Не подходи. Лучше бы ты вообще не приезжал.

— Детка, не поднимай тяжести, — попросил он, выдыхая и отступая по ледяному полу. От сгустившейся в комнате ярости и его кровь начала закипать.

— А тебе есть до этого дело? — выплюнула она. — Ты вообще помнил, что я беременна, когда залез на меня? Убирайся. Убирайся из моих покоев, Люк.

— Марин, — сказал он тяжело, не способный справиться с ее истерикой, — оссстановиссь.

Она засмеялась, нервно, выпрямившись и глядя на него с превосходством, — красноглазая, с растрепанными волосами, некрасивая и измотанная. От нее волнами била агрессия, расцветая морозными узорами на стенах.

— Что, не нравлюсь я тебе такой, Люк? Не нра-а-авлюсь. Я говорила тебе. Говорила. Ты не сможешь меня любить. Да ты уже и сам это понял, да? Недаром ты эту сучку целовал. Хорошо она целуется, а, Люк? Хорошо? Может, ты меня и отослал, чтобы к ней сюда прилетать? Жалеешь, наверное, что спас меня тогда… — она снова засмеялась-зарыдала, запрокинув голову, раскачиваясь, обхватив себя руками, а он слушал этот бред, смотрел на нее и не находил в себе сил остановить ее. — Лучше бы я тебя никогда не встречала… видеть тебя не могу, не могу, не могу. Ненавижу тебя.

Люк выдохнул, сжимая зубы, развернулся и вышел, понимая, что еще немного — и он тоже сорвется на крик. Его трясло.

— Правильно, — надрывно кричала она ему в спину из спальни, — убирайся. Убирайся и не возращайся. Ты мне не нужен, — рыдания и вдруг приглушенное, отчаянное, молящее: — Люк. Люк. Прости… не уходи… Люк.

Он не мог вернуться — бежал оттуда, по коридору к черной лестнице, тяжело дыша, наполненный ее болью, тоской и яростным безумием до краев. Нужно было вымыть это ветром — но в таком состоянии нечего было и думать лететь змеем. Он не способен был сейчас собой управлять и точно либо устроит ураган, либо улетит на край света.

В Марининых покоях за его спиной что-то гремело, рушилось, раздавался звон разбитого стекла — похоже, она опять швыряла и ломала мебель. И нужно было вернуться, схватить ее, обнять и переждать, пока она успокоится, помочь ей справиться со срывом. Но он малодушно бежал — он тоже устал, вымотался, тоже ходил по грани все эти дни, и не хватало сейчас сил перешагнуть все то, что она ему наговорила. Не хватило сил отстраниться, пожалеть ее и простить.

Люк сунул руку в карман за пачкой сигарет, наткнулся пальцами на ключи от листолета и едва не бросил их в стену. Но передумал и быстро пошел вниз по лестнице. Вот и решение.

На настройку листолета он не стал тратить время. Прыгнув в него, нажал кнопку открытия гаража и, даже не пристегнувшись, понесся из замка к Третьему форту.

Этой ночью в Дармоншир, пользуясь темнотой, залетел раньяр с вооруженными людьми, одетыми в форму инляндских офицеров. Раньяр опустился в лесу, неподалеку от земель замка Вейн, люди выгрузили оружие и отпустили стрекозу со всадником обратно.

Им была поставлена задача, избегая охраны, прокрасться следующей ночью к замку, заминировать его и взорвать, чтобы нанести урон проклятому колдуну и выманить его. А потом расстрелять из гранатометов и его самого, и тех, кто будет спасаться на машинах, и тех, кто прибудет на помощь.

Но оказалось, что земли колдуна очень хорошо охраняются — за земляными валами, окружающими его владения, мелькали огни, то и дело виднелись патрули. Чужаки затаились, решая, как отвлечь охрану, чтобы пробраться внутрь.

Утром в розоватом сиянии рассвета один из иномирян увидел улетающий от замка листолет и растолкал остальных. Возможность отвлечь патрули летела прямо на них.

Люка все еще потряхивало после Марининой истерики — он то шипел от злости, сжимая рычаг управления, то дергался, чтобы вернуться и утешить супругу, — но упорно набирал высоту и скорость. Он не в состоянии сейчас был говорить с ней. Сердце колотилось как сумасшедшее.

Оглядываться он не стал.

Впереди дугой вставало дымчатое, зеркальное утреннее море. Его светлость на мгновение отвлекся от управления, достал сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся… как вдруг его ослепило белой вспышкой, и Люк, оглушенный, со взорвавшейся болью головой, инстинктивно вывернул рычаг, пытаясь спастись. Щиты его, сжавшись от чудовищного давления, защитили аппарат от мгновенного разрушения, но вызвали кровотечение из ушей и носа; Люк почти ослеп и оглох.

Листолет от наружного взрыва разваливался на части и горел, со свистом планируя к морю. Так велика была набранная скорость и запас прочности летного артефакта, что аппарат, оставляя дымный след, донесся почти до воды и, полыхая, с оглушительным треском вмазался в скалы.

Врожденные щиты спасли Люка от взрыва, но лопнули от крушения на огромной скорости. Он, еще живой, посеченный осколками и искалеченный от удара, задыхающийся от едкого дыма, обожженный до мяса, стонущий от капель расплавленного пластика, что лились с горящего аппарата, вывалился на валуны, окропляя их кровью, извиваясь от невыносимой боли, ничего не слыша и не соображая. Пополз, не чувствуя рук и ног, перевернулся на спину, попытался вдохнуть — но не получалось — и он захрипел там, на валунах у горящего листолета и подбирающегося приливом моря, забился в судорогах… и умер.

Марина

Я, разгромив спальню, упала на кровать и рыдала, пока не ослабла так, что в голове начало шуметь. Встать не было сил. Ко мне заглядывала Мария — но я приказала не заходить и не пускать ко мне никого. Я бы не вынесла сейчас кого-то еще.

Мне было мерзко и стыдно — за свое поведение, за безумную истерику, в которой вылились все обиды, вся моя усталость и злость. Я раз за разом звонила Люку, писала ему "прости", пыталась шутить и тут же понимала, как это неуместно и жалко выглядит. Он не отвечал, его телефон был вне зоны действия, и в конце концов я затихла, прижимая к себе трубку и всхлипывая.

Сейчас отойду, сяду на машину и поеду к нему.

Как он мог улететь.

Но я никак не могла встать — на меня накатилась апатия, как всегда бывало после истерик, я лежала и смотрела то на сапфировую нить, обвивающую мою ногу, то в сторону разбитого окна. Стало холодно, и я потянула на себя одеяло. Взгляд мой зацепился за мешочек с иглой Поли. Часы показывали половину десятого утра. Нужно было вколоть ее, но даже то, что игла последняя, не заставило меня сдвинуться с места.

Не было сил.

Через какое-то время в мое сознание вторгся шум машин. Я слушала его, слушала голоса, а затем встала и побрела к окну, придерживая на плечах одеяло. Возможно, опять нужна моя помощь?

Но внизу стояли не грузовики с ранеными, а военные автомобили — я видела такие в фортах. От них в сторону замка направлялось несколько офицеров.

Может, они думают, что Люк еще здесь?

Я вздохнула и приказала себе собраться — быстро умылась, поплескав в опухшее, красноглазое лицо холодной водой, переоделась и пошла вниз.

В холле, где размещались койки раненых, стояла гробовая тишина. Я в удивлении остановилась на лестнице. Военные о чем-то разговаривали с леди Лоттой, обернувшейся на звук моих шагов. Она была белой как полотно и плакала.

— Что случилось? — сипло спросила я, чувствуя, как сжимается сердце.

— Госпожа герцогиня, — один из военных поклонился мне. — Простите за плохие известия и примите мои соболезнования. Ваш муж, лорд Лукас, погиб, разбившись на листолете.

Он замолчал, а я поднесла руку к горлу — второй я крепко вцепилась в перила, — и засмеялась, всхлипывающе, громко. И так же резко перестала смеяться.