Путешествие на Запад. Том 3 - Чэн-энь (Чэнъэнь) У - Страница 79

Услышав это, Танский монах пал ниц и начал отбивать поклоны, отказываясь от своих слов. Гун восемнадцатый обеими руками стал удерживать его от поклонов, а Гун Чжи-гун помог встать. Тем временем Лин Кун-цзы громко расхохотался и сказал:

– Совершенно ясно, что Фу Юнь-соу наговорил много лишнего. Прошу тебя, премудрый монах, встань и не верь всему, что он тебе сказал. Давайте воспользуемся этой прекрасной лунной ночью, когда так ярко светит луна, и, вместо того чтобы вести рассуждения о нравственном самоусовершенствовании, будем беззаботно сочинять стихи и раскроем свою душу друг перед другом.

Фу Юнь-соу засмеялся и, указывая рукой на небольшое строение, сложенное из камней, сказал:

– В таком случае как вы отнесетесь к моему предложению: зайти в этот крошечный скит и попить чайку?

Тут Танский монах поднялся с колен и посмотрел на каменное строение. Над входом виднелись три иероглифа: «Скит лесных праведников». Затем все вместе вошли туда и только успели рассесться, как появился уже знакомый нам голый бес-слуга с целым подносом пирожков, приготовленных из фулина, и потом подал пять чашек ароматного бульона. Все четверо старцев стали просить Танского монаха первым приступить к трапезе, но он колебался, медлил, боясь рисковать. Тогда старцы сами принялись за еду, после чего Танский монах тоже отведал пирожков. После пирожков поели бульона и тогда убрали со стола. Танский монах украдкой осмотрелся вокруг и заметил, что помещение было украшено богатой блестящей резьбой и залито лунным светом.

Танскому монаху очень понравилась эта праведная обитель, и чувства радости и сердечного расположения раскрылись в нем. В состоянии полного восторга он не удержался и произнес:

– У меня случайно вырвалась одна строка нескладного стиха, – сказал Танский монах, – и обо мне поистине можно сказать, что я машу топором у дверей дома Лу Баня. Ваши же стихи, которые я только что услышал, свежи и изящны. Судя по ним, вы настоящие мастера поэзии.

– А ты, пожалуйста, не отвлекайся, – сказал старец Цзин-цзе. – Помни, что монахи начатое дело доводят до конца. Ты сложил первую строку, почему же не заканчиваешь стих? Прошу тебя, продолжай.

– Это мне не под силу, – стал отнекиваться Танский монах. – Очень прошу тебя, уважаемый гун, сделай это вместо меня.

– Ну и хорош, нечего сказать, – шутливо воскликнул гун, – ты ведь сам начал слагать стих, почему же отказываешься закончить его? У тебя нет никаких оснований скупиться на свои рифмы, они дороги нам, как жемчужины…

И пришлось Танскому монаху завершить начатое им стихотворение следующими двумя строчками:

– Какая великолепная строфа! – воскликнул гун восемнадцатый. – До чего хорошо звучит: «Чувством сладчайшим весны моя преисполнена грудь».

– Цзин-цзе! – обратился Гун Чжи-гун к правителю горного хребта, – ты прекрасно разбираешься в поэзии, потому и смакуешь последнюю строку. А почему бы тебе самому не начать следующее стихотворение?

Правитель горного хребта гун восемнадцатый был в ударе и не заставил себя упрашивать. Он сам предложил разыграть стихотворную игру:

– Я начну первую строку с последнего слова предыдущего стиха, а вы по очереди слагайте последующие строки таким же образом.

С этими словами он начал:

Танский монах слушал, беспрестанно восторгался, а под конец сказал:

– Какие блестящие стихи! Они сверкают, словно снег под яркими лучами весеннего солнца! Их утонченность возносится за облака. Вдохновленный вашими стихами, я осмелюсь предложить еще одно двустишие для начала, хоть и не обладаю никаким талантом.

Гун Чжи-гун перебил его:

– О премудрый монах! Ты такой добродетельный муж, так много положил трудов на воспитание в себе высоких качеств. Тебе не подобает играть с нами в эту игру. Прошу тебя, сложи нам лучше целое стихотворение. Может, кто-нибудь из нас в ответ тоже сложит стихи, созвучные твоим!

Танскому монаху пришлось согласиться. С улыбкой он прочел следующие стихи:

Четверо старцев выслушали это стихотворение с нескрываемым восторгом. Гун восемнадцатый воскликнул:

– Хоть я и стар и глуп и с моей стороны было бы дерзостью слагать стихи после вас, я все же попытаюсь: