Цой жив еще (СИ) - Ярцев Григорий Юрьевич - Страница 25

Он как бы безвольно выпустил Олю из рук, и все вокруг померкло - не осталось ничего кроме них: светлокожая девушка безмолвно улыбалась ему, приоткрыв рот. Дразнила пунцовыми губами. Пленила грацией движений, подходя обманчиво медленной, гипнотизирующей походкой. Соски выпирали на взмокшей рубахе - единственная одежда, скрывавшая непорочной белизной прелестное тело, - очередной соблазн, перед которым почти невозможно устоять. С каждым шагом рубашонка все больше оголяла босые ноги. Цой чувствовал, как она взывала к нему, и не спешил шевелиться.

Пепельноволосая подошла почти вплотную; он не ощутил дыхания за волосами, скрывающими лицо, смог различить только глаза и губы на бледной коже - единственное, что сохранилось в памяти. Он помнил, каково это, тонуть в них, помнил сладость мягких губ и только.

Противиться ей, ее зову стоило немалых усилий; мазь стекала по нему, будто таяв от ее красоты. Рано. Пепельноволосая коснулась его ноготком, провела им вверх по руке. Ее след расплывался по предплечью, а затем и по всему телу приятной дрожью. Прислонилась со спины; он закрыл глаза, ощутив твердые соски. Дразнила, давая понять, сколько удовольствия может доставить, прежде чем... Еще нет. Легко касаясь, провела линию по плечам и вновь оказалась перед искателем, пряча лицо в переплетении серебряных нитей волос, готовая влиться в него всем своим естеством, а когда с губ сорвался блаженный стон, он пронзил ее насквозь когтистой рукой. Белая рубаха липла к телу и чернела на глазах. Цой ощутил, как ослабли волокна, обвившие руку, и как перестало биться сердце в ладони. Разжал кисть, и оно плюхнулось куда-то в темноту.

Опуская тело к земле, спрашивал себя, кем она была: мучился вопросом с момента их первой встречи у скалистых берегов Черни и не нашел ответа даже пленив ту, что пыталась высушить Лиса. Именно ее заточил в своем убежище за толстым стеклом с крохотными отверстиями, через которые наебаба пускала токсин, позволявший перевоплощаться в пепельноволосую. Из раза в раз пытался вспомнить девушку, но не мог. Подкармливал тварь собой, просовывая руку по локоть в небольшой паз; вряд ли он предназначался для этого. Так и проходили их встречи: во мраке и тишине. За шесть лет пепельноволосая не проронила ни слова, как не проронила и та, чье тело успело отяжелеть в руках искателя. Не знал, почему молчат. Голос - первое, что забываешь в человеке, вспомнил слова Анны. Цой позабыл пепельноволосую, но не полностью. Такую не просто выкинуть из головы, признался искатель, не вынимая руки из хрупкого тела. Пепельноволосая въелась в сознание, разжигая интерес молчанием.

Токсин слабел и Цой наблюдал, как пепельноволосая вместе с жизненными силами теряла волшебную красоту, обретая истинный облик наебабы: голубые глаза поблекли, став отверстиями в бездонную пустоту, нити волос разбухли и превратились в толстые маслянистые пакли, а губы распылись в выступавшие акульи челюсти полные острых клыков, похожих на лес железных игл. Бледная кожа потемнела, оттенив бесчисленные поры, высвобождавшие яд.

Он вспорол наебабье брюхо, оторвал голову и вымочил в ее же внутренностях; волосы впитали кровь и утробную жидкость. Искатель вымазал ими стены, натерся сам. Запах умерших сородичей отпугивал наебаб не хуже мочи, а впереди ждало много. Знал это по усиливающемуся цокоту, по воплям, бродившим в узких коридорах. Осторожно выглянул, забравшись туда, где ждала наебаба, а внизу, как в котле, десятки их, варились единой массой в неведомом ритуальном обряде, вскидывая кверху тощие культи, зиявшие спорами.

Цой ощутил их присутствие и запах, проникавший под кожу; он взывал к мужскому началу, но Цой не поддался - его ум не обманешь, хотя какие-то уже чудились той самой пепельноволосой. Здесь, в замкнутом пространстве их зловония намного сильнее, чем в необъятных просторах Каторги.

Из центра котла раздался натужный крик. Глаза искателя чуть не вылезли из орбит, когда долговязые тела наебаб расступились, открыв взору рожавшую женщину. Лежала на пузыре, источавшим свечение вместе со змеящимися по полу корнями. Вся взмокла, лицо с выжженным отпечатком пятерни на лбу, сморщилось, как переспелый плод шиповника. Кожа лоснилась в прожилках света, расползавшихся по котловану. Сильно зажмурилась и испустила надрывный всхлип.

Одна из наебаб согнулась над кричавшей, мотала патлатой башкой над животом, лаская его локонами сальных волос. Затем провела конечностью над лицом женщины, и прыснула жидкостью, от которой рожавшая впала в безумие; напружинились мышцы, а на руках, вцепившихся в бесформенный пузырь, проступили вены, и она разродилась - сначала нечеловеческим криком, а потом и младенцем, заоравшим не хуже матери. Из кучи тел наебаб протолкнулась другая. Лихо и явно умеючи перекусила пуповину и съела часть, оказавшуюся во рту. Распробовав, протрещала что-то, от чего масса пришла в восторг и повторно вскинула культи, отстукивая звонкий мотив.

Издалека искатель не разобрал пол младенца: увиденное ошарашило, мысли путались, не желая выстраиваться ни в какую последовательность. Отвернулся и сел, тщетно пытаясь осмыслить случившееся безобразие.

Крик, переходящий в плач, заставил выглянуть еще: новорожденный ревел в цепких лапах чудища. В котле замелькали тени, проредившие бледную толпу наебаб. Тени тянулись к женщине обессилено лежавшей на пузыре. Фигура, подоспевшая первой, одним движением скинула с себя вытянутую маску и темные одеяния, скрывавшие коренастого мужчину с тем же клеймом руки на лбу, что и у женщины. Обхватив ее за руку, он склонился и поцеловал в этот самый отпечаток, и пролепетал что-то неразборчивое, вселившее спокойствие в женщину.

Когда клекот культей повторился, люди в балахонах издали клич, вызвавший улыбку на взмокшем лице коренастого мужчины и обессилившей женщины. Он поднял руки и, восхваляя, вознес их к нише, где притаился искатель.

Цой оглянулся, с досадой посмотрев в темноту, скрывшую собой тело наебабы. Быстро сообразил, что умертвил нечто важное для процессии. Выглянул еще раз: мужик распростер руки шире, ожидая неведомо чего. Вскоре на отмеченное рукой лицо опустилось замешательство, сменившееся подозрением; не случилось того, что уже должно было произойти.

Искатель посматривал то назад, то вперед. Отступать некуда. По периметру котлована тянулись другие ниши, связанные узким выступом, позволявшим перебраться от одного к другому обладая достаточной сноровкой. Внизу, где минуты назад царил шум и гам, струной натянулась тревожная тишина, которая с каждой секундой промедления, будто затягивалась на шее искателя.

Цой закрыл глаза, потряс головой, отгоняя ненужные мысли и страхи. Три коротких вдоха-выдоха выстроили организм в нужный ритм. Вдохнув пыльцу из капсулы, помчался вперед.

Мужчина одернул руки, увидев Цоя, ловко балансирующего на грани выступа. Он и его женщина провожали искателя взглядом полным смятения. Опешили и остальные плащи, поворачивая лица, скрытые узкими масками вслед за бежавшим. Наебабы, даже те, что в сознании искателя обратились пепельноволосыми, разинули огромные пасти, издавая глухой рев, всколыхнувший весь котлован.

Цой юркнул в ближайшую нишу, и едва не поскользнувшись, всем телом подался обратно, унося ноги от шести пар мелькнувших в темноте глаз; что-то зашипело позади, когда выскочил к обескураженному его появлением сборищу. Наебабы разом отпрянули, как от прокаженного. Мужчина, стоявший у женщины, указал на него пальцем, выкрикнув что-то нечленораздельное. Фигуры в плащах показали, что думают о чужаке, метнув сгусток, который расползся сотнями червей после удара о стену.

За пару скачков Цой добрался до следующей ниши; пустовала, прожилки света тянулись вглубь, куда и устремился искатель, спасаясь от звенящего в ушах ора наебаб. Ниша сужалась, пришлось пригнуться, а потом лезть ползком, перебирая локтями в узкой норе. Нити света ширились вдалеке, вселяя надежду на простор, но когда удалось выпрямиться, лучше не стало: следующий котлован мог похвастать дугообразными мостиками, перекинутыми через всю площадь, и был переполнен фигурами в темных плащах, которые, подобно паукам, карабкались по стенам, пытаясь добраться до чужака. Ускользнул через мостик, попутно отбиваясь от норовящих сцапать рук. Отбросил в толпу и преградившего путь; и сам чуть не отправился следом, чудом удержав равновесие. Бедолагу поймали и единым порывом вскинули вверх, но тот, запутавшись в одеяниях, угодил в ребро моста со страшным хрустом и безжизненно рухнул вниз.