Круги ужаса
(Новеллы) - Рэй Жан - Страница 46

Эл рос в этой шумной и приятной атмосфере.

Орудуя резко хлопающим кнутом, он подгонял старую клячу, которая приводила в движение карусель; он подкрашивал деревянных зверей и даже изготовил пару новых, поскольку он был мастер на все руки. Ему исполнилось двадцать пять лет, когда умер старик Сайлас, оставив ему в наследство неплохо идущее дело.

Уже поговаривали о его браке с Бетти, которая во время праздников крутила лотерейный барабан.

Но незадолго до свадьбы красавица вдруг продала свое дело и сбежала с капитаном на половинном жалованье. Элертон утешился, когда узнал, что Рыжуха Бетти была обычной потаскухой, которую матросы, гуляющие по Коммершал-род, могли взять за несколько стопок джина и горсть сигарет, но с тех пор сохранил некое недоверие к прекрасному полу и остался холостяком.

Он взял на службу мрачного и молчаливого старика Джила Баркера, бывшего клоуна, которому поручил собирать деньги, гнать в шею любителей дармовщины и крутить ручку поворотного механизма.

Однажды утром старую клячу нашли мертвой в загоне, и ее увез живодер.

Эл купил бывшую беговую лошадь, которая предпочитала ржать и брыкаться, но не служить крутящимся дервишем. Он продал ее с убытком одному проходимцу, который занимался извозом и имел экипаж.

И тогда ему пришла в голову великолепная мысль модернизировать карусель. Речная полиция сняла с эксплуатации двухтактные двигатели, работающие на газойле, которые уже не подходили для их катеров. Эл приобрел один из них, заплатив, как за лом.

Иллюзионист, который немного разбирался в механике, показал ему, как с помощью ремня и шкива приводить в движение поворотный механизм и саму карусель. Все пошло как по маслу. Карусель теперь вращалась быстрее, механический орган производил больше шума, чем фанфары, но клиентуре нововведения пришлись по вкусу.

Увы, со временем дела шли хуже и хуже, и другие, более современные развлечения отвлекали молодежь квартала. Эл был человеком с малыми запросами и держался на плаву без особых забот.

До того дня, когда Харрикан сломал круп и ноги.

Харрикан был чудесной лошадью коричневой масти с мягким фетровым седлом и позолоченной уздечкой, украшенной камнями. Он производил хорошее впечатление и редко оставался без седока, когда начинала вращаться карусель.

Какой-то толстяк, до горла налитый пивом и бренди и весящий к тому же все двести двадцать фунтов, выбрал Харрикана и запрыгнул в седло. Но также быстро рухнул на пол под градом осколков и щепок бывшего Харрикана.

Эл с трудом выбил из толстяка несколько шиллингов возмещения убытков и отправился к изготовителю ярмарочных принадлежностей, чтобы найти замену бедному Харрикану. Но времена изменились, и конструктор заломил за работу немыслимую цену. Эл вернулся с пустыми руками.

Отсутствие коричневой лошади не мешало карусели вращаться, но пустота в цепочке животных терзала сердце Эла Бласса. Вскоре он не смог больше выносить эту тоску.

Джил Баркер был старым ворчуном и дураком, но он ощутил боль хозяина. Однажды он явился, сгибаясь под тяжелым грузом.

— Вот, — проворчал он, — из чего можно изготовить нового Харрикана!

Эл увидел, что груз состоял из огромного куска дерева.

— Где ты это отыскал, Джил? — спросил он.

Старик пожал плечами, махнув рукой в сторону доков, и глухо сказал:

— Да… Там!

Потом набил трубку и, молча, раскурил ее.

— Никогда не видел подобной древесины, — пробормотал Эл. — Она не очень твердая, но тяжелая, словно залита свинцом. И какой странный запах!

Действительно, сладковатый, почти отталкивающий запах исходил от куска дерева, а его зеленоватый цвет был совсем непривлекательным.

Но поговорка мидлендцев, а может быть, и других говорит, что не стоит смотреть на зубы дареного коня. Эл взял резец и молоток и тут же взялся за работу. Дерево хорошо поддавалось обработке, и вскоре родился новый скакун.

Это была умелая работа. Прекрасно получился корпус с его гибкими и твердыми обводами. Только голова не отвечала пожеланиям Эла Бласса, хотя он неоднократно пытался изменить ее форму.

Но все же это была голова лошади, но выглядела она отвратительно из-за выражения дьявольской свирепости, больше присущей львам, похожим рядом новой лошадью на бедных испуганных овец.

Последняя попытка исправить голову почти обернулась крахом.

Неверное движение, и резец надрезал губы животного так, что пасть широко раскрылась в какой-то ужасной угрозе. Скульптор из осторожности убрал инструменты, опасаясь ухудшить положение дел.

Но дела пошли совсем неладно, когда в работу вмешался Джил Баркер.

Старик хотел быть полезным и, пожертвовав частью ночного отдыха, выкрасил нового обитателя карусели.

Он выбрал ужасный пунцовый цвет и сверкающую белую эмаль для устрашающего ряда зубов, украшающих широко раскрытую пасть лошади. Остаток красок пошел на малевание пары громадных, неправдоподобных глаз, которые как бы висели на ножках, как у чудовищного краба.

Эла сотрясла дрожь при виде этого шедевра, но ни за какие деньги в мире он не хотел огорчать старого служаку, критикуя и отбрасывая его произведение. Так новый скакун занял место предыдущего.

Но имя ему дали другое, потому что Джил заявил, дружески похлопав чудовище по крупу:

— Сью… почему бы назвать ее Сью?

— Почему? — осведомился Эл.

— Когда я был дрессировщиком хищников… — начал Джил Баркер.

Действительно, до того, как старый бедняга стал развлекать публику жалкими фарсами и неловкими кульбитами, он показывал в цирках диких животных.

— Я работал с одной тигрицей, настоящим чудовищем. Она прикончила четырех дрессировщиков, но мне не причинила ни малейшего зла. Ее звали Сью.

— Пусть будет Сью, — со смехом согласился Эл, — и мы представим себе, что это кобыла.

Сью вступила в игру, она следовала за львом Рабо и очень понравилась юным седокам, гордым от того, что сидят на столь чудовищном звере, не опасаясь, что их разорвут на куски или сбросят на пол.

Элертон Бласс был любителем одиночества, а мысли его вращались по кругу, как и звери его карусели.

Иногда он пытался обменяться мнениями с Джилом Баркером, но тот в ответ лишь ворчал или притворялся глухим, как ковбой из басни, который слышит лишь то, что хочет слышать.

Но однажды утром Джил нарушил свое молчание, чтобы с гневом вскричать:

— Хотел бы я знать, что за сучий сын так отделал Рабо!

Рабо, лев, потерял хвост, а часть его бедра зияла глубокой раной.

Старик еще поворчал и сообщил, что подтянет гайки Сью, а то ее голова сильно наклонилась.

Пока он занимался делом, Эл расслышал его бормотание:

— Проклятая дьяволица… Ты, вероятно, слишком сильно вытянула шею!

А через несколько минут услышал:

— Будь поумнее, красотка… Нельзя кусать остальных зверей… Нельзя… Нельзя…

Началась буря, которая длилась трое суток подряд. Лондон растворился в тумане воды и дыма. Порывы ветра превратили деревья парка в дрова и сорвали множество крыш.

«Французская ярмарка» закрыла свои палатки, и все попрятались в свои фургоны или отправились заливать печали в соседние кабачки.

Кроме несколько опрокинутых прилавков, особых повреждений не было, и праздник не был нарушен дурной погодой. Нормальная жизнь возобновилась.

Перед тем как включить карусель, Джил осмотрел ее, чтобы удостовериться, все ли нормально.

Вдруг он вскричал:

— Черт подери! Мы три дня не работали, а гайки этого проклятого животного совсем ослабли!

Джил оглянулся, но не увидел Элертона, стоявшего в стороне за перегородкой.

Бласс чувствовал, что должно произойти что-то необычайное.

Старик с раздражением пнул Сью и буквально прорычал:

— Гадина… Будто я не знаю, что это ты и никто другой превратил Радо в щепки!

Было темно, поскольку тент еще не убрали, и Эл мог разглядеть в полумраке только призрачные формы деревянных скакунов и жестикулирующую фигуру своего помощника.