Круги ужаса
(Новеллы) - Рэй Жан - Страница 42

— Кюммель… анисовка… абрикотин, — вполголоса пробормотала она, разглядывая на свет грани трех пузатых графинчиков.

Немного поколебавшись, она достала из буфета жестяную коробку, из которой пахло ванилью.

— Вафли… соломка… леденцы… — перечислила она с видом кошки-лакомки. — Сегодня не очень холодно. Кстати, большая бежевая лампа в люстре привносит тепла.

В тиши улицы послышались шаги. Мадемуазель Буллус осторожно приподняла край золотистой шторы.

— Это не он… Интересно…

Поскольку она жила одиноко в маленьком доме на улице Прачек, она привыкла разговаривать сама с собой или обращаться к привычным вещам своей обстановки.

— Станет ли это великим изменением в моем существовании?

Она повернулась к керамике, которая бледно-желтым цветом выделялась на фоне кирпичной стены. Это было простоватое и улыбающееся лицо, которое художник назвал «Элали». Вопрос не затуманил безмятежности маски из темного кирпича.

— Не знаю, у кого спросить совета!

Она наклонилась к шторам, но услышала лишь ветер, который нес из порта первые сухие листья осени вдоль тротуара.

— Час еще не пришел…

Паулине показалось, что по тяжелому лицу Элали пронеслась тень иронии.

— Он может прийти только поздно ночью! Поймите, моя дорогая, как быть с соседями? Одним махом разрушится моя репутация!

Проведя дрожащей рукой по худой груди, она прошептала:

— Я впервые позволяю мужчине нанести мне визит. И тем более поздним вечером! Когда большинство людей уже спит! Господи, неужели я дурная женщина?.. Не впаду ли я в самый ненавистный грех?

Ее взгляд застыл на круглом пламени лампы.

— Это — секрет… Я не убереглась, чтобы не проболтаться об этом.

— Ах!

Она не расслышала шума шагов, но крышка почтового ящика легонько стукнула. Она открыла дверь гостиной, чтобы осветить темный вестибюль.

— Это вы… — прошептала она, вздохнула и приотворила дверь. — Входите!

Тонкая дрожащая рука указала на кресло, графинчики и печенья.

— Кюммель, анисовка, абрикотин, вафли, соломка, леденцы…

Послышался один мощный глухой удар.

Твердая рука поставила на место напитки и жестянку с печеньями, потом гость опустил лампу и, дыхнув на пламя, загасил ее. На темной улице поднялся ветер и теперь с яростью терзал плохо прилаженные ставни старых домов.

— Хе, хе! Ни криков, ни красных пятен на пеньюаре с цветами… хе, хе… воспоминаю, однако… но это была неправда, архинеправда… ни криков, ни красных пятен… Хе, хе!

Ветер унес к близкой реке эти визгливые слова.

Это было в среду вечером, когда господин Теодюль Нотте, не принимал в гости Ипполита Баэса. Он сидел, сжавшись в кресле, в гостиной капитана Судана рядом с буфетом с клавесином и медленно переворачивал страницы красной книги.

— Ну и ладно, — пробормотал он, — ну и ладно…

Он словно ждал чего-то, но ничего не произошло.

— Стоило ли это трудов? — произнес он.

Его губы горько скривились. Он вернулся в столовую, чтобы выкурить трубку и почитать при свете лампы одну из своих любимых книг Приключения Телемаха.

— Два преступления за две недели, — простонал комиссар полиции Сандерс, нервно расхаживая по своему кабинету на улице Урсулинок.

Его секретарь, толстяк Портхалс, подписал длинный раппорт.

— Уборщица мадемуазель Буллус утверждает, что из дома ничего не пропало, даже подушечки для иголок. Она поддерживала отношения только с соседями и никого у себя не принимала. Кстати, никаких следов взлома нет… и других тоже. Задаюсь вопросом, а было ли преступление!

Комиссар окинул секретаря яростным взглядом.

— Ну не сама же она пробила себе голову! Может, щелчком пальца?

Портхалс пожал толстыми, округлыми плечами и продолжил:

— Что касается бедняги Мейера, то вообще непонятно, что и подумать. Его труп извлекли из сточной канавы Мельницы в Фулоне. Крысы основательно попортили его физиономию.

— Вы можете употреблять более подходящие выражения, — поправил его комиссар. — Бедный Жером, у него были только друзья! Перерезано горло. Мерзавец, который сделал это, не церемонился! Фу!

— Кого-нибудь арестуем? — осведомился секретарь.

— Кого именно? — рявкнул комиссар. — Проверьте журнал записей гражданского состояния и выберите кандидата среди новорожденных!

Он прижал побагровевшее лицо к оконному стеклу и коротким кивком головы поздоровался с господином Нотте, который шел мимо.

— Впрочем, наденьте наручники на этого славного Теодюля! — воскликнул он.

Портхалс расхохотался.

Господин Нотте пересек Песочную площадь, дружески посмотрел на высокую пожарную вышку и свернул на улицу Королька.

Его сердце екнуло перед особняком Минюса.

На мгновение мелькнула красно-медная дверь и горящие буквы «Таверна Альфа». Но, подойдя ближе, он увидел лишь обычные безликие фасады.

Когда он пересекал древнюю улицу Прядильщиков, то через открытую дверь заметил в жалком садике высокую худую женщину, которая кормила кур. Он на секунду задержался, чтобы посмотреть на нее, а когда она подняла глаза, он поздоровался с ней. Она, похоже, его не узнала и не поздоровалась в ответ.

«Интересно, — подумал Теодюль, — где я мог ее видеть, ведь я действительно где-то видел ее».

Следуя вдоль каменного парапета моста Кислого Молока, он хлопнул себя по лбу.

— Святая Пульхерия! — воскликнул он. — Как она похожа на святую с картины!

Сегодня он рано закрыл лавочку и решил пройтись по привычному Хэму.

— Вечером отведаем петуха в вине, — пробурчал он себе под нос, — и господин Ипполит возьмет с собой один или два хлебца с сосисками, которые мне поджарит булочник Ламбрехт.

Пульхерия Мейре с отвращением оттолкнула тарелку, на которой остывала малоаппетитная луковая кашица.

— Одиннадцать часов! — проворчала она. — Посмотрим, может, еще грошик удастся заработать.

С одиннадцати утра до часу пополудни она обходила ночные кафе, предлагая запоздавшим любителям выпить жалкий набор крекеров, крутых яиц и вареных бобов.

Некогда она была красивой девушкой, за которой приударяли мужчины, но эти счастливые годы остались далеко позади. Ее крайне удивило, что на выходе из улицы Булавок за ней увязалась какая-то тень.

— Могу ли я вам предложить… — донесся из тени дрожащий голосок.

Пульхерия остановилась и указала на розовые окна соседнего кабачка.

— Нет, нет, — запротестовал мужчина, — у вас дома, если пожелаете.

Пульхерия рассмеялась, вспомнив пословицу, что ночью все кошки серы.

— Если я не упущу вечернюю выгоду, — сказала она. — Иногда я зарабатываю до сотни су.

Вместо ответа мужчина позвенел серебряными монетами в кармане.

— Хорошо, — согласилась Пульхерия, — откажусь от работы на один вечер… У меня дома есть пиво и можжевеловка.

Они прошли вместе по совершенно пустой Рыночной площади. Разговор поддерживала только Пульхерия.

— У одинокой женщины тяжкая жизнь, мой муж бросил меня ради грязной сучки, которая торгует на провинциальных ярмарках. У меня есть право принимать гостей у себя дома, не так ли?

— Ваша правда! — кивнул мужчина.

— Но я не смогу оставить вас на ночь… из-за злобных соседей.

— Договорились!

Она открыла калитку крохотного садика и взяла спутника за руку.

— Позвольте провести вас. Осторожно, здесь две ступеньки…

Кухня, куда она провела ночного гостя, была бедной, но чистой. Красная плитка сверкала, а в алькове притягательно белела постель.

— Ведь чисто? — с гордостью заметила она.

Потом повернулась к нему и ворчливо продолжила:

— Значит, пристаешь к женщинам на улице, маленький злюка?

Мужчина что-то промычал, не отводя взгляда от двери.

— Пива или можжевеловки?

— Пива!

— Хорошо! И я выпью капельку!

Она направилась к игрушечному шкафчику и достала две кружки из синей керамики. В углу, накрытый мокрой тряпкой, стоял бочонок и ронял капли пива в большой фаянсовый сосуд.