Тот, кто меня убил (СИ) - Платунова Анна - Страница 54

— Я поняла, приходили за мной...

— Ничего не бойся, я не дам тебя в обиду.

Я верила ему, конечно, верила. Скай не обманывал. И все же какая-то мысль, какая-то неясная тревога мучила меня.

Глава 48

Почему-то запахи обладают способностью воскрешать наши воспоминания, делая их яркими и живыми. Помню, в детстве я всегда любила аромат сосновых веток, который возвращал меня в тот день, когда папа катал меня на плечах в бору. Я привыкла, что папа строгий и всегда занят, но не в тот день — самый счастливый в моей жизни. Тогда я чувствовала только любовь.

А сейчас, когда мы вошли в спальню, совсем иные чувства охватили меня. Страх, отчаяние, ненависть, боль... Я даже зажмурилась: так внезапно все это обрушилось на меня. Ощущение, что я в ловушке. В мышеловке...

— Ри! Маргарита! Голова болит? — Скай коснулся губами лба и, осторожно поддерживая меня, довел до постели. — Приляг, радость моя.

«Радость моя»... Я на ощупь нашла его руку. Он не причинит мне вреда. Все в прошлом. Это просто дурной сон, который со временем забудется.

— Ляг со мной.

Скай послушался, устроил мою голову на здоровом плече, положил ладонь на мою макушку, тихо перебирая волосы.

— Спи спокойно. Я не уйду.

— Когда мы улетим отсюда? Пожалуйста, давай поскорее улетим.

Стены спальни давили на меня. Я всегда буду вспоминать свою беспомощность и танец теней на потолке.

— Очень скоро, неари. Как только заживет крыло. Верь мне!

— Я верю...

Драконы быстро излечиваются. Скай за несколько дней оправился от куда более жутких ран, а уж один укус выверны одолеет за сутки. Скоро мы будем далекодалеко отсюда.

Я чувствовала себя совершенно разбитой и сама не заметила, как задремала в объятиях мужа. Все самое страшное позади: мы сняли осаду с замка, прогнали вывери, а главное — поняли за эти дни, что можем простить и полюбить друг друга.

Мне снился маленький дом, выкрашенный ярко-желтой краской, стоящий в тихом, сонном, нагретом солнцем переулке. По стене его вился плющ, а у калитки, немного скрипучей, — Скай, сколько раз я просила тебя смазать петли! — рос пышный розовый куст. Я знала, что если пойти дальше по дороге меж таких же маленьких уютных домов, то обязательно выйдешь к морю. Идти лучше босиком, чтобы ноги чувствовали щекотку травы, маленькие острые камни и мягкость песка, которого становилось все больше с каждым шагом: ветер за годы постепенно все дальше разносил его с пляжа. «Вот только плавать я не умею», — смущаясь, говорю я мужу, а он, улыбнувшись, целует меня в губы. «Ничего, неари, я буду держать. Я не отпущу тебя». Мы шли, взявшись за руки, но чем дольше шли, тем темнее становилось небо, камни под ногами резали ноги, холодный ветер пробирал насквозь. И вот впереди появился не уютный песчаный пляж, а каменный, бесприютный и пустынный, где на берегу лежали обломки скал. И само море было грозовым, пугающим, таким, каким оно становилось на севере от Небесных Утесов. И я понимаю, что никуда мы из Небесных Утесов не ушли. Они не выпустили нас. Холодное море вдруг хлынуло на берег темной волной, поглощая меня, накрывая с головой. «Скай!» — закричала я, захлебываясь.

Проснулась и никак не могла отдышаться. Мне всё чудилось, что мои легкие наполняет черная вода. Скай безмятежно спал рядом все в той же позе, в которой обнимал меня. Лицо его разгладилось во сне. Когда он бодрствовал, то казался взрослее, чем сейчас. Когда я села, он неосознанно перехватил правой рукой под локоть раненую левую руку, привязанную к груди, и поморщился: больно, наверное.

Тихо, стараясь его не потревожить, я поднялась на ноги. Очень хотелось пить, но графин в комнате оказался пуст. Придется спуститься на кухню и налить воды. За окнами уже наступил вечер: из-за битвы мы перепутали время суток и проспали весь день.

Я надеялась, что драконы во главе с королем убрались восвояси или хотя бы разбрелись по гостевым спальням. Приоткрыла дверь и прислушалась: в доме царило молчание. Хорошо бы и на кухне никого не застать. Я соскучилась по Гвен, и по кухарке, и даже по молчаливой Урхе, но сейчас не было сил разговаривать с ними. Завтра, все завтра.

Я почти поверила в успех, когда по дороге не встретила никого из слуг, но едва переступила порог кухни, как невольно вздрогнула. В очаге неярко горело пламя, а рядом на табурете сидела сутулая маленькая фигура. Экономка обернулась, услышав мои шаги, вскочила, всплеснув руками.

— Девочка!

И я тут же попала в объятия пожилой гоблинки, которая пахла печеньем и немного пылью.

— Ох, что мы тут натерпелись за эти несколько дней! Как жутко! С жизнью успели попрощаться!

Хотелось бы и мне рассказать, чего натерпелась я, но это получилось бы какое-то глупое соревнование, кому тяжелее пришлось. Я понимала, что Гвен действительно напугана, и в ответ только погладила ее по плечу, дожидаясь, пока добрая экономка придет в себя.

— Выпьем взвара? — спросила она, вытерев наконец слезы. — Ты, верно, устала. Мы поговорим завтра. А сегодня просто посидим у огня.

— Это отличная мысль! — искренне согласилась я.

Огонь, вкусный теплый напиток и доброе лицо рядом — что еще нужно для счастья? Я с удовольствием наблюдала, как руки экономки порхают над заварочным чайничком, насыпая сухие травы и соцветия, добавляя свежие лепестки. Скоро в воздухе стоял знакомый сладкий аромат, обещающий покой и радость. Гвен выложила на тарелку мою любимые рассыпчатые печенья, а следом протянула дымящийся напиток в чашке из тонкого фарфора. Я немного подождала, пока остынет, грея о чашку озябшие руки, а потом сделала большой глоток.

Рот наполнился такой горечью, что я даже закашлялась. С большим трудом я заставила себя проглотить взвар. А потом вздрогнула и посмотрела на смарагд на моем пальце — зеленый, как и был, не почернел. К тому же Гвен готовила напиток при мне, я ни за что не поверила бы, что она хотела меня отравить.

— Что случилось? — переполошилась гоблинка.

— Гвен... Ты, наверное, травку перепутала. Ужасная горечь.

Экономка растерянно поднесла свою чашку ко рту и сделала маленький глоток, пошлепала губами, прислушиваясь к ощущениям. И вдруг на ее лице отразилось понимание, а следом лицо озарила радость.

— Для меня он не горчит, Ри, — улыбнулась она. — А ты попробуй-ка вот эти лепестки. Как на вкус?

Она протянула мне горсть бледно-лиловых лепестков, которые перед этим добавляла в напиток. Я пожала плечами и взяла один лепесток. Смарагд не чернел, значит, это не яд. Положила на язык, прожевала и вновь ощутила ту невероятную горечь. На этот раз я не выдержала и принялась плеваться.

— Фу, гадость! Горько же!

Гвен вместо ответа вдруг обняла меня, прижалась к моей щеке своей гладкой зеленой щекой.

— Наша девочка!

— Чего ты? — опешила я.

Гвен опустилась на стул, украдкой вытирая глаза краешком фартука.

— Столько горя было, столько страха, но зато какая теперь нас ждет радость! Отчего-то мне делалось все страшнее с каждой минутой.

— Ты толком объясни! — сурово попросила я.

— Ри, извини старую за вопрос. Давно ли миновали твои алые дни?

Алые дни? Ой! Я догадалась. И похолодела. Гвен говорила про недомогание, которому девушки подвержены каждый месяц. С этими событиями я совсем сбилась со счета и теперь сидела, выпрямившись на стуле, и считала, загибая пальцы. Экономка наблюдала за мной с теплой улыбкой, будто заранее знала ответ.

Мне было страшно. Очень, очень страшно! Как бы я ни считала, по-любому выходило, что срок ежемесячных недомоганий миновал. Я положила ладонь на живот и сильно надавила, будто могла сквозь кожу почувствовать что-то инородное, поселившееся во мне.

— Нет, Гвен, — покачала я головой и заплакала. — Нет, пожалуйста...

Но та кивала и улыбалась.

— Да, да, девочка. Цветок Женской Радости никогда не лжет. Только та, что понесла в себе дитя, ощущает горечь.

Горечь... Вернее не скажешь. Я чувствовала себя так, будто у меня по венам текла чернота. Темные волны Небесных Утесов все-таки захлестнули меня. Мне не выбраться. Я иду ко дну.