В синих квадратах моря
(Повесть) - Золототрубов Александр Михайлович - Страница 12

На комсомольское собрание пришли свободные от дежурства и вахты. Крылов сидел на банке в третьем ряду и усмехался. Он то и дело косился в сторону Грачева, зная, что все это он затеял. Что ж, Игорь готов с ним сразиться. Когда избрали президиум собрания, установили регламент, комсорг Русяев коротко проинформировал моряков о проступке Крылова, а затем дал ему слово. Игорь встал и с напускной веселостью начал:

— Дело, значит, было так. Я чутко слушал эфир. Но вот приходит товарищ лейтенант и говорит — не та волна. Гляжу, верно, не та волна. Кто виноват — судите сами.

Все задвигались, зашептались. Капитан 3 ранга Скляров нагнулся к Грачеву и что-то сказал ему на ухо. Русяев, хмуря рыжие, как жито, брови, угрюмо смотрел себе под ноги. С места бросили реплику:

— Куда ж радиограммка делась?

— На Луну полетела, — съехидничал Крылов.

Русяев спросил, есть ли у кого вопросы. Из угла кубрика поднялся матрос Клочко.

— Чего ж тут гадать, ребятки? Наш комсорг — землячок Крылову, вроде броняшки. Днями вот Игорь опоздал с берега, но все осталось шито-крыто. Видите ли, у него любовь! Так что, службу по боку? А, может, товарищ Русяев персональную должность землячку найдет?

Виктор покраснел. Крылов хотел что-то возразить, но его опередил Федор Симаков.

— Игорь, ты глазки нам не строй. Скажи лучше, почему прохлопал радиограмму? Медведь на ухо наступил, что ли?

— Волна за сопку зацепилась, — съязвил матрос.

Раздался смех. Русяева его остроты возмущали, он уже жалел о том, что скрыл от лейтенанта правду. Крылову задавали вопросы, а он петлял как заяц. Тогда Виктор встал, и сразу все притихли, устремив на него взгляд.

— Крылов на вахте письмо писал, да еще фотокарточку женщины разглядывал.

— Ты что, Витя? — вскочил с банки Крылов, словно его укололи. Он пытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Отпираться станешь? — перебил его Русяев. — Я же заходил в радиорубку и все видел. Ты же сам просил — помолчи, Витя, а то лейтенант на берег не пустит, так? Да ты не ешь меня глазами, я невкусный.

Игорь побледнел. Ну и землячок, чтоб у него мозоль на языке вскочила! До его слуха, словно через переборку, доносился голос Виктора. А тот рубил начистоту — потачки давал другу, не одергивал, где надо. Слушая старшину, Грачев подумал:

«Стыд какой, на всю бригаду осрамились».

Потом слово взял старпом Скляров. Он говорил жестко. Разве не ясно Крылову, что вахта — это, по сути, выполнение боевого приказа? Если человек халатно относится к службе, на него нельзя положиться — он погубит и себя и других. К тому же зазнался Крылов. А зазнайство — черта характера слабых, но не сильных людей. Человек, который не привык давать отчета своим поступкам — человек безвольный, он не способен на большое дело. «У радара есть мертвая зона, но нет этой зоны у сердца», — заключил словами поэта Скляров.

— Я не дезертир, — огрызнулся Игорь.

— Извольте помолчать, товарищ Крылов, — сказал старпом, — не по душе мне ваше поведение. Однако я не назвал бы вас салагой. Службу знаете, и этим еще больше отягощается ваш проступок. Героя из себя корчите.

Скажите, кто на вас так отрицательно влияет? Это лицо не женского пола?

Крылов вздрогнул.

«Только бы Таню не трогали…»

В напряженной тишине раздался голос Русяева:

— Предлагаю объявить Крылову строгий выговор. Другие предложения есть? Нет? Голосуем…

Грачев долго ворочался на койке, но уснуть не мог. У причала швартовался буксир. Острые лучи прожектора плясали по стенам каюты, холодными бликами скользили по его лицу. Петр думал о Серебрякове. Пощадил командир, и от этого еще больше мучила совесть. Разве Петр нуждается в жалости? Ему не нужны сладкие пилюли. Петр повернулся на другой бок. Снова блеснул луч прожектора. «А Крылов все-таки хам».

В каюту вошел доктор Коваленко. Он включил настольную лампу, стал сетовать на холод.

— Озяб я на вахте. А ты о чем замечтался?

— О космосе, вот бы туда, — отшутился Петр.

— Что ж, стартуй, но только вместе со мной — здоровье твое беречь буду, — засмеялся Коваленко.

Он лег. Опять захрипел буксир.

— Миша, — позвал Грачев, — помнишь, ты рассказывал, как в походе штурман спутал курсы. Влетело ему от командира?

— Пять суток ареста штурману… В ту ночь он мог погубить всех. Серебряков отвернул корабль у самой скалы.

«А мне не всыпал», — подумал Грачев, но от этой мысли не стало легче. Он лежал не шевелясь.

— Петр, ты спишь? — окликнул его доктор.

— Думаю.

— О чем?

— О минере с лодки отца. Он служил где-то в Заозерске… Крылов же и тип, а? — с нервной дрожью в голосе добавил Петр.

Доктор привстал на локтях.

— Знаешь, этот тип пять суток держался в шлюпке. Штормом унесло ее в открытое море, а мотор отказал. Дюжий рыбак замерз — шутка ли, мороз тридцать градусов. А Крылов выдержал. Присмотрись к нему, парень стоящий.

На палубе пробили склянки.

Корабль погрузился в сон.

Дул сырой, леденящий ветер. Матросы делали приборку. Боцман Коржов обходил корабль. Вот он присел у камбуза. А, черт, опять коки не убрали бочку. Коржов заглянул в дверь, откуда клубами валил пар.

— Сурин! — окликнул боцман старшего кока. — Убрать бочку, ясно?..

Сквозь пар донеслось:

— Одна секунда!

А Коржов шел уже дальше. Он был суров и крут к тем, кто допускал беспорядок. Молодые матросы особенно его побаивались. Однажды Грачев на шкафуте чистил шинель. К нему подскочил комендор, делавший приборку у орудия, и вкрадчиво заговорил: «Товарищ лейтенант, идите на полубак, а то боцман заругается». Скупой на похвалу старпом Скляров и то иной раз говаривал: «У Коржова есть что-то от Ушакова!» А что — он и сам не знал.

Коржов услышал шлепок на воде. Подскочил к борту. Кусок ветоши заколыхался на волне. Мусор… Боцман глянул в сторону радиорубки.

— Вот салажата, — чертыхнулся Коржов.

Его голос услышал старпом, стоявший у трапа. Он тоже увидел за бортом мусор.

— Боцман, кто это сделал? Ко мне виновника! — приказал Скляров.

Коржов заглянул в радиорубку. Грачев возился с каким-то прибором. Он сообщил лейтенанту, что его требует к себе старший помощник.

Скляров заговорил спокойно:

— Лейтенант, вы полагаете, что загрязнять бухту — это романтично?

Грачев удивленно пожал плечами.

— Кусок пакли? Так ведь она намокнет и утонет, товарищ капитан третьего ранга.

Старпом так глянул на него, что Петру стало не по себе.

— Боцман, там в моей каюте Корабельный устав, принесите!

Коржов мигом сходил. Скляров сказал мичману: «Вы свободны», а сам дал Грачеву в руки синюю книжку и велел прочесть вслух статью двести девяносто восьмую. Петр читал, а у самого злость бушевала в груди. «При стоянке в портах и гаванях на якоре и швартовых мусор надлежит выбрасывать в специальные баржи или выносить на стенку и складывать в установленных местах, соблюдая меры противопожарной безопасности. Выбрасывать мусор за борт разрешается только в море и на открытых (необорудованных) рейдах».

— Уяснили? — Скляров сощурил глаза. — Кто это сделал? Накажите своей властью.

Петр, удрученный, стоял на палубе рыбацкого катера, весело бежавшего по заливу. Сыпал мелкий снег. Вода в бухте была темно-зеленой. Петр озяб. Усатый старшина в овчинном полушубке задумчиво стоял на руле. Катер, обогнув веху, поравнялся с островком. Сбавив ход, старшина нажал рукой на рычажок. Протяжно завыла сирена. Петр с удивлением глянул на парня — кому он сигналит, рядом нет ни кораблей, ни опасных подводных камней? Когда сирена утихла, он поинтересовался у старшины.

— Человеку… — ответил тот, не оборачиваясь. — Сизову. Пашке…

Катер прижался к скользким, как медуза, сырым валунам. Рыбаки сошли на берег, а старшина оставался на мостике. В его карих глазах все еще светилась грусть. Петру не терпелось знать, кто этот человек, где он. Парень угрюмо ответил: