Пусть всегда светит солнце
(Рассказы) - Панферов Ким Федорович - Страница 28

— Как вы сюда попали? — удивился он. — А ну, марш домой!

И быстро зашагал, догоняя ушедшего вперед учителя.

— Дяденька матрос, — затараторил Мишка. — Пустите, мы с Путиловского. Нам очень нужно к товарищу Ленину пройти.

— Сказано — марш отсюда! — прикрикнул матрос. — Вот и выполняйте приказ. Отойдите, не загораживайте проход.

Подошла группа солдат.

— Проходите, товарищи, — посторонился матрос и вдруг закричал: —А ты куда? Держи его!

Мишок, быстро шмыгнув за спиной солдат, стремглав взлетел по лестнице.

— Ах ты шкет! — засмеялся матрос. — Шустрый, дьяволенок.

Он посмотрел на расстроенного, готового расплакаться Виталия и вдруг, отставив в сторону винтовку, кивнул на освободившийся проход, а сам демонстративно отвернулся, что-то насвистывая.

Еще не веря своей удаче, Виталий сделал шаг, другой и припустил со всех ног.

Когда запыхавшиеся Мишка с Виталием влетели в приемную, Фомин спорил с секретарем.

— Что вы нам на наробраз указываете, — кипятился он, — мы и сами туда дорогу знаем! Были уже.

— Ох и характер у тебя, Александр Андреевич, горячий, — с укором проговорил Плотников. — Не шуми, товарищ разберется.

— Чего «не шуми»? — накинулся на него Фомин. — Раз путиловцы что решили, то добьются…

— A-а! Путиловцы пришли? — в дверях показался Владимир Ильич. Здравствуйте, товарищи! О чем спор?

— Доброго здоровья, Владимир Ильич, — первым нашелся Фомин. — Хотели бы к вам зайти, да вот секретарь…

— Вы же заняты сейчас, Владимир Ильич, — вспыхнув, проговорил секретарь, — почту просматриваете. Вот я и попросил товарищей немного подождать. А потом, может быть, их вопрос разрешит другой кто и помимо вас.

— Чем могу служить, товарищи? — приподнимая руку и успокаивая секретаря, — мол, все в порядке, спросил Ленин.

— Хотим мы, Владимир Ильич, детскую студию художественную организовать, — заговорил учитель.

— Минуточку, товарищи, — остановил его Владимир Ильич. — Что же это мы так, на ходу, говорим? Прошу в кабинет.

Ленин отошел в сторону и широким жестом гостеприимно показал на дверь кабинета. Оробев, Фомин и Плотников затоптались на месте.

— Прошу, прошу, товарищи, — подбадривающе повторил Владимир Ильич.

Фомин шагнул было к двери, но услышал:

— А эти молодые люди тоже с вами?

Александр Андреевич рассердился:

— Пробрались-таки! Ну, я с вами потом поговорю. А сейчас быстро по домам.

— Нет, зачем же так? — остановил его Владимир Ильич. — Мне очень приятно познакомиться с молодыми людьми. Тем более я вижу, — он показал на балалайку Виталия, — это ваши будущие ученики студии. Заходите, товарищи!

Усадив всех в кресла, Владимир Ильич прошел за стол.

— Значит, путиловцы, — не то спрашивая, не то утверждая, проговорил он, — хотят организовать детскую художественную студию.

— Точно так, Владимир Ильич, — подтвердил Фомин.

— Намерение хорошее, — сказал Ленин. — Прекрасное намерение. А что скажет об этом молодежь? Вам же учиться в студии, — он посмотрел на Виталия, на то, как тот сидел, прижимая к груди балалайку. — Замечательный инструмент. Всегда завидовал людям, умеющим на нем играть.

— Подумаешь, балалайка, — сказал Мишок. — Научиться на ней играть — пустое дело.

— Не скажите, — с улыбкой качнул головой Владимир Ильич. — Для этого способности нужны. Я вот сколько раз пытался, да ничего не выходит.

— Чего там! Да вас Витька за неделю научит, — не сдавался Мишок.

— Вот как? — приподнял брови Владимир Ильич. — Неужели он такой мастер?

— Еще какой! — с гордостью за друга заявил Мишок. — Как на двор выйдет да заиграет, все сбегаются слушать. Он и на гармошке может, и на гитаре. — И, повернувшись к дружку, потребовал: — Сыграй чего-нибудь, Витек.

Виталий в смущении глянул на Владимира Ильича. Ленин подбадривающе кивнул головой.

— Давай, Витек, шпарь, — поддержал друга и Мишок.

— Как, как? Шпарь? — засмеялся Владимир Ильич.

— Шпарь, наяривай, — подтвердил Мишок.

Фомин хотел было вмешаться и приструнить разошедшегося мальчишку, но Владимир Ильич легким жестом остановил его.

— Шпарить так шпарить, — с улыбкой сказал он. — Послушаем.

Виталий на мгновение задумался, и вдруг рука сама заходила по струнам. «Ах вы, сени, мои сени, сени новые мои» — лихо запела балалайка. Плотников в ужасе замахал руками, шепча:

— Что он играет, что он играет!

Виталий в растерянности остановился.

— Что же вы, молодой человек? — спросил Владимир Ильич.

Виталий, красный от смущении, молчал.

— Ему Михаил Александрович не велит эту песню играть, — пришел на выручку другу Мишок.

— Почему же? — улыбнулся Владимир Ильич. — Хорошая народная плясовая песня. Я с удовольствием ее послушаю.

Долго еще путиловцы были в кабинете у Владимира Ильича. Ленин расспрашивал о заводе, о настроении рабочих, о семьях. Много говорили и о детях.

— Это наша надежда, наше будущее, — задумчиво проговорил Владимир Ильич. — Им строить коммунизм. И очень хорошо, что вы сами, без подсказки сверху решили заняться их эстетическим воспитанием. Будущие строители коммунизма должны владеть не только точными науками и техникой, но и быть высококультурными, разносторонне развитыми людьми.

— А нам в наробразе говорят, чтобы подождали годок, — не вытерпел и пожаловался Фомин.

— Вон оно что? — удивился Владимир Ильич. — Какая близорукость! Путиловцы хотят создать свою трудовую интеллигенцию, а им говорят: «Подождите годок!» Никаких промедлений, студию надо организовать, и организовать немедленно.

Ленин потянулся к одному из стоявших на столе телефонов, снял трубку и попросил соединить его с наробразом.

— К вам придут путиловцы, сказал он, — дайте им все, что нужно.

— Вот так с легкой руки Владимира Ильича я и стал музыкантом, закончил свой рассказ Виталий Валентинович. — Студня была открыта через несколько дней. Нам подобрали особняк, достали инструменты. А потом она была преобразована в первую музыкальную школу Ленинграда.

Виталий Валентинович заторопился в парк, где должен был выступать флотский ансамбль песни и пляски, которым он уже много лет руководил.

Стемнело. На освещенной сцене военные моряки под аплодисменты бергенцев исполняли номер за номером. Русские песни сменялись норвежскими, советские — классикой. И конечно, было много плясок, лихих матросских плясок.

— Вы разбудили бергенцев, — сказал стоявший рядом со мной за кулисами норвежский журналист. — Известно, что они большие домоседы и вечером их трудно вытащить на улицу. А смотрите, что делается, — он показал на склон горы, заполненный сидящими и стоящими людьми. — Да здесь почти весь Берген собрался.

— Определенно, — решительно сказал другой журналист, — вы привезли с собой артистов Большого театра, переодев их в матросскую форму.

А я слушал концерт, все еще находясь под впечатлением рассказа Виталия Валентиновича.

— Кантата о Владимире Ильиче Ленине! — громко и торжественно объявил ведущий.

Я встрепенулся. Это была последняя работа Виталия Валентиновича, которую мне не удавалось послушать.

Как-то просто, задушевно заиграли оркестранты, запел солист. Слышались интонации старинных русских песен. Зрители затихли, а я подумал: «Какой большой жизненный путь у Виталия Валентиновича! Окончив музыкальную студию, он ушел в армию. И с тех пор связал свою жизнь с нею. Много песен и маршей Виталия Валентиновича приняли воины на вооружение. Он стал народным артистом СССР, одним из ведущих военных композиторов…»

А музыка уже торжественно гремела, мощно звучал хор. Я смотрел на притихших бергенцев, зачарованно слушавших кантату. В первом ряду сидела седенькая старушка в пенсне, она старательно отбивала рукой такт.

«Наверное, учительница музыки, — мелькнула мысль. — Молодец Виталий Валентинович, — радуясь за своего нового друга, с которым мы как-то близко и хорошо сошлись за время похода, думал я. — Глубокая, сильная музыка…»