Пусть всегда светит солнце
(Рассказы) - Панферов Ким Федорович - Страница 22

Лацис с тревогой смотрел на помрачневшее, словно окаменевшее лицо Феликса Эдмундовича.

— Что случилось?

— Ранен Мирбах! — коротко бросил Дзержинский, проходя за ширму, отгораживающую узкую железную койку, где он обычно спал, если только вообще приходилось спать.

— Кем? — нахмурив брови, спросил Лацис.

— Из посольства сообщили — Блюмкин и Андреев, — ответил Дзержинский, выходя из-за ширмы с фуражкой в руках.

— Блюмкин? — растерянно переспросил Мартин Янович и разозлился: — Вот сукин сын! Провокатор!.. Задержали?

— Скрылись. В переулке машина ждала, — резковато бросил Дзержинский и попросил: — Мартин Янович, поинтересуйтесь, где сейчас находится Александрович.

Лацис ушел, но скоро вернулся и доложил:

— Уехал в отряд Попова.

— Так, понятно, — проговорил Феликс Эдмундович, направляясь к выходу. — Я поехал в посольство. Вышлите туда следователей и оперативный отряд.

— Слушаюсь, — сказал Лацис и вместе с Дзержинским вышел из кабинета.

Феликс Эдмундович быстро спустился во двор, где его уже ждала машина.

В Денежный переулок, к посольству, — сказал он, усаживаясь рядом с шофером. На заднем сиденье устроились трое чекистов.

Автомашина, выскочив из ворот дома ВЧК на Большой Лубянке, резко набрала скорость. Недавно прошел дождь, и булыжная мостовая блестела, словно смазанная. Солнечные зайчики прыгали в лужицах.

Дзержинский, откинувшись на спинку сиденья, угрюмо молчал. Настроение было отвратительное.

«С таким трудом удалось заключить Брестский мир, — тревожно думал он. — „Союзнички“ палки в колеса вставляли. Троцкий напакостил… И надо же — покушение на Мирбаха. Дали повод немцам опять развязать военные действия. А воевать нам сейчас — смерти подобно. Правильно Владимир Ильич на съезде говорил: нам нужна передышка. Как хлеб, как воздух нужна…»

Машина, взвизгнув тормозами на крутом повороте, свернула в переулок, едва не задев оторопевшего извозчика. В другое время Феликс Эдмундович обязательно бы сделал замечание шоферу за лихачество, но сейчас, погруженный в свои невеселые думы, он не заметил ни крутого виража, ни брани перепуганного ломового.

«Блюмкин, Блюмкин, — вертелось в голове. — Как же мы сразу не раскусили этого мерзавца? Он же совсем недавно был принят в ВЧК по рекомендации и настойчивому требованию ЦК левых эсеров. Ах, какую промашку мы допустили! Ведь поступили же сведения, что Блюмкин в разговорах похвалился: „Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни…“ — Дзержинский заворочался на сиденье, зло сжал зубы. — Арестовать надо было предателя. А мы его только от работы отстранили. Александровичу поручили разобраться и подготовить материалы для суда. Да, видно, ворон ворону глаз не выклюет…»

Феликс Эдмундович глянул на тротуар. Пропуская машину, стояла женщина — держала за руку мальчика. Что-то в ее лице и во всем облике привлекло внимание Дзержинского. Он даже повернулся на сиденье, стараясь в заднее стекло машины разглядеть ее.

«Чем-то на Зоею похожа», догадался вдруг Дзержинский и на мгновение затосковал. Почти восемь лет он не видел ни жены, ни сына Ясика. Сам он сидел в тюрьме, а Софья Сигизмундовна, бежав из сибирской ссылки, жила за границей.

«Надо бы съездить к ним, — подумал Феликс Эдмундович, — да забрать к себе в Москву. Ясик, наверное, уже совсем большой…»

Рука сама потянулась к карману гимнастерки, где лежала карточка жены и сына. Захотелось посмотреть на них. Но предаваться мыслям о семье было не время.

Машина остановилась у двухэтажного особняка, обнесенного невысокой, на каменном фундаменте железной оградой. Не успел Феликс Эдмундович открыть дверцу и выйти из автомобиля, как сопровождавшие его чекисты уже стояли у парадного — портиком, с колоннами — подъезда германского посольства. На их требовательный стук в дверях показался седовласый швейцар в ливрее с позументами. Увидев Дзержинского и чекистов, он растерянно затоптался на месте, не зная, что делать. Но навстречу уже опешил исполнявший обязанности военного атташе лейтенант Миллер — молоденький, холеный, с ниточкой черных усиков над губой.

Был лейтенант Миллер предельно любезен и вкрадчив. Вот и сейчас, даже при таких трагических обстоятельствах, он остался верен себе и, увидев Дзержинского, поспешил ему навстречу с сияющей светской улыбкой на лице:

— Господин Дзержинский, прошу…

Он провел Феликса Эдмундовича в большую просторную комнату, служившую приемной. Из нее вели две двери: одна — в помещение, где жил Мирбах, другая — аркой, с портьерой — в кабинет посла. На паркетном полу зияла дыра от взрыва, рядом растеклась лужа крови. Стены были побиты осколками, стулья и стол перевернуты, стекла в окнах выбиты.

Осмотрев место происшествия и опросив свидетелей, Дзержинский ясно представил себе все детали покушения.

…Около трех часов в посольство явились Блюмкин и Андреев и, отрекомендовавшись представителями ВЧК, попросили провести их к послу для важной беседы.

Пришедших провели в приемную, где их встретили первый советник посольства Рицлер и лейтенант Миллер.

— Господин посол, — заявил Рицлер, — уполномочил меня вести переговоры по всем вопросам. Что у вас, господа?

— Нам необходимо лично переговорить с господином послом, — сказал Блюмкин и подал Рицлеру мандат.

«Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного Трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу. Председатель ВЧК Дзержинский. Секретарь ВЧК Ксенафонтов», — прочитал Рицлер и, внимательно рассмотрев большую печать, проговорил:

— Хорошо. Прошу немного подождать. Я сейчас переговорю с господином послом.

Вернувшись в приемную, Рицлер пригласил Блюмкина и Андреева в кабинет Мирбаха. Там Блюмкин предъявил послу документы, обличающие офицера австрийской армии Роберта Мирбаха в шпионаже против Советской России.

— Какое отношение ко мне имеет все это? — спросил Мирбах, откладывая в сторону бумаги.

— Это же ваш родственник, господин посол, — сказал Блюмкин.

— Ничего общего с этим офицером я не имею, — надменно проговорил Мирбах. — Родственником моим он не является, и дело это для меня совершенно чуждо.

Блюмкин пытался настаивать, но его прервал Рицлер.

— Господа, — сказал он, — предлагаю прекратить этот ненужный и ничего не дающий разговор. Полагаю, что господин посол сочтет нужным дать официальный письменный ответ через Наркоминдел.

Граф Мирбах, соглашаясь, наклонил голову.

— А не угодно ли господину послу, — спросил молчавший до сих пор Андреев, — узнать меры, которые могут быть приняты против него?

— Если господа будут так любезны, — развел руками Мирбах, — я буду им только благодарен.

— Это я вам сейчас покажу, — проговорил Блюмкин и, выхватив из портфеля револьвер, выстрелил в Мирбаха, а затем в Рицлера и Миллера.

Раненый посол, опрокинув стол, выбежал в приемную, намереваясь скрыться в своих покоях. Но в это время Андреев, достав из портфеля гранату, швырнул ее вслед убегавшему. Оглушительный взрыв потряс стены, отбросил Мирбаха в сторону, где он и остался лежать, истекая кровью.

Выбив окно в кабинете, преступники выскочили на улицу и кинулись в переулок, где их ждала легковая машина…

— Господин посол, — рассказывал лейтенант Миллер, — очень тяжело ранен. Его немедленно отправили в Солдатенковскую больницу.

Позвонив в приемный покой, Дзержинский осведомился о состоянии раненого. Ему ответили:

— Больной, не приходя в сознание, скончался…

Помрачнев еще больше, Феликс Эдмундович позвонил в Кремль. Владимира Ильича в кабинете не оказалось. Дзержинский попросил соединить его с Яковом Михайловичем и рассказал ему обо всем.

— Подписи — моя и Ксенафонтова — подделаны, но печать на документе настоящая. Ее мог поставить только Александрович, — сказал Дзержинский. — Собираюсь поехать в отряд Попова. По моим сведениям, там сейчас находится Александрович, и я уверен, что убийцы скрылись там же.