Гопак для президента
(Аполитичный детектив) - Легат Алекс - Страница 24

— В какой мастерской? И с кем вы были? — уточнил Лопес и приготовился записать ответ.

— У меня в мастерской. Называется «Днипро», это почти в конце Гери, в Ричмонде, — вступил в беседу Олег, показал на Дениса: — У него бензонасос полетел и термостат отказал, пришлось ехать покупать… Пока купили, пока привезли, пока поставили… Работяг своих я не трогал, выходной же… сам занимался.

— А потом? — не отставал Лопес, переводя взгляд с журналиста на его гостя.

Журналист виновато улыбнулся:

— Потом приехали сюда, ну и…

Лопес понимающе кивнул. Картина в общем-то была ясна. Один русский починил другому русскому машину, потом они приехали домой к хозяину машины отметить это дело, как у них принято. И засиделись до утра. Оснований не верить сказанному Лопес пока не видел. Он неодобрительно обвел взглядом комнату, хмыкнул.

Журналист, заметив это, настойчиво глянул на него, потом на МакКормика:

— В чем, собственно, дело? Что-то случилось с Зоей? Вы можете сказать?

— Действительно, — возмущенно поддакнул Олег. — Что происходит?

Детективу Лопесу не впервые приходилось сообщать людям о смерти их друзей или родственников, и каждый раз он испытывал при этом неловкость, смешанную с чувством вины.

— Видите ли, — сказал он негромко, — Зоя Рафалович умерла. Ее убили.

Реакция Дениса, по мнению детектива, была очень русской. Он не стал вскакивать, заламывать руки и вопить, как это сделал бы итальянец, не застыл неподвижной мумией, как китаец, он даже не выругался, как это сделал бы американец.

Не глядя на детектива, журналист взял со стола на треть опустошенную бутылку дорогого виски, запрокинул голову и влил все, что было в бутылке, в себя. Не глотая. Поставил пустую бутылку на ковер рядом со столиком и закурил. Руки его при этом не дрожали.

— Как это произошло? — после небольшой паузы спросил он.

Что при этом происходило у него в душе, мозгах или где там оно происходит у русских, для детектива осталось неизвестным. Но реакция русского впечатляла.

У МакКормика глаза стали совсем круглыми, уж на что ирландец не был человеком впечатлительным.

— Ее убили у нее дома, — сказал детектив, — жестоко убили.

— Ограбление? — выдохнув дым, спросил журналист.

— Пока непонятно. Может быть, — неопределенно пожал плечами детектив Лопес и, в свою очередь, спросил: — Скажите, у нее были враги?

Денис затянулся сигаретой, помолчал:

— Не знаю. Не думаю… Она никогда не говорила… Да нет, откуда им взяться? Обыкновенная молодая женщина… Дом, бизнес, парикмахерская, фитнес-центр… магазины дорогие…

— А что вы знаете о ее личной жизни? Вы ведь были близки?

Журналист отрицательно покачал головой:

— Одно время мы были любовниками… давно… С тех пор как она приехала в Сан-Франциско, мы просто друзья… Ну, вы понимаете, у нее свой круг общения, у меня свой. Но встречались довольно регулярно.

Лопес все-таки решил уточнить:

— Так был у нее постоянный приятель?

— Насколько я знаю, — ответил Денис, — в последние полгода у нее никого не было… Она еще шутила, просила найти для нее пару… У вас есть уже какие-нибудь версии? Как я понимаю, тех… того, кто это сделал, еще не нашли?

— Мы работаем, — сказал детектив, встал с дивана и протянул Денису визитную карточку. — Если вы вдруг вспомните что-то или узнаете, позвоните мне или детективу МакКормику.

Денис положил картонный прямоугольник на стол.

— Я… я могу увидеть Зою? Нужно же организовать похороны, ну и вообще… У нее никого нет близких в Америке…

Детективы понимающе закивали.

— Я вам позвоню, как только будет можно, — сказал Лопес. — Проблем не вижу.

— Спасибо, — поблагодарил журналист.

Детективы направились к выходу из комнаты, но в этот момент в прихожей раздался шум, что-то с грохотом упало, и в комнату ввалился молодой мужчина в стоптанных кроссовках на босу ногу, джинсовых шортах, с оттопыренными карманами и немыслимой расцветки гавайской рубашке. В растрепанной рыжей шевелюре запуталось что-то похожее на солому. Под мышками он зажимал две упаковки пива, а третью прижимал к груди, придерживая подбородком так, что казалось, будто он приготовился кого-то боднуть.

Сквозь стекла дорогущих очков в платиновой оправе мужчина оглядел молчаливо взирающую на него компанию и радостно завопил по-русски:

— Что, суки? Не ждали? А вот и я!

— Эти русские… — спускаясь по ступенькам, задумчиво сказал детектив Стив МакКормик. — Один русский — это русский, два русских — это неприятности. Три русских — это водка, крупные неприятности и труп неподалеку. Если русские соберутся впятером, они способны обчистить Форт Нокс.

— Нет, — буркнул Лопес. Они вышли из подъезда, он сел за руль, дождался, пока МакКормик займет свое место, и выехал на дорогу. — Нет, — повторил он, — ты не прав. Русский в одиночку может обчистить Форт Нокс, а четверых приятелей он возьмет с собой только потому, что развлекаться привык в компании.

Детектив Лопес давно работал в полиции Сан-Франциско и слов на ветер не бросал.

Глава 15

Валерий Куприянов положил мобильный телефон на стол, почесал затылок. Воскресный вечер, единственный на этой неделе выходной, майор Куприянов планировал провести у телевизора, наслаждаясь сочной таранью, которую с оказией передал из Мариуполя приятель и которая так замечательно идет под пиво «Оболонь». Но, видимо, не судьба. Озадачил брат, озадачил… Хорошо хоть Оксаны нет, а значит, не будет обычных сумрачных и укоризненных взглядов, всегда сопровождающих его поздние или вовсе ночные уходы из дома после очередного звонка с «проклятой» работы. Отдыхала жена Оксана с дочкой Надькой у бабушки на Кубани.

Майор Куприянов был высок, широк в кости и очень похож на брата, только что звонившего из далекого Сан-Франциско. Наверное, так же будет выглядеть и младший брат через шесть лет, когда ему стукнет тридцать восемь. Братья, несмотря на разницу в возрасте, походили не только друг на друга, но и на отца — Степана Куприянова, родившегося за день до войны и выросшего в условиях партизанского лагеря.

Степан в труднейших условиях войны не только выжил, но со временем превратился в статного парня. После срочной службы пошел работать в милицию участковым, женился на красавице односельчанке, с перерывом в шесть лет родил двух сыновей, перебрался в Киев, успел закончить школу милиции, потом академию МВД и за сорок лет работы в уголовном розыске дослужился до звания полковника, гордясь тем, что сыновья пошли по его стопам. Генералом мог бы стать, но его острый язык и неумение выражаться экивоками начальству не нравились, а потому был Куприянов с почетом отправлен на заслуженный отдых.

Уйдя на пенсию, Степан Игнатьевич, в свои шестьдесят три отнюдь не выглядевший пенсионером, тем не менее вел вполне пенсионный образ жизни. В рыночную экономику вживаться желания не имел. А знакомым пояснял: «Всю жизнь ворье и жуликов ловил, а теперь самому в жулики подаваться? Ну уж хрена!» А потому вместе с женой проживал на даче, выращивал всякие овощи-фрукты, а в последнее время увлекся пчелами.

Отъезд младшего сына в Америку, а главное, его уход из уголовного розыска Степан Игнатьевич пережил тяжело. Долго не хотел разговаривать с «изменником», но потом смирился, и даже, поскольку всегда был легок на подъем, в прошлом году съездил к Олегу в гости.

Вернулся мрачнее тучи.

На все расспросы отвечал односложно, ничего рассказывать не хотел. Валерий позвонил Олегу, поинтересовался, что там с отцом в этой Америке произошло. Олег расхохотался: «Ты его спроси, как он с работой местной полиции знакомился».

После двух недель сумрачного настроения старший Куприянов все-таки заговорил, когда они с сыном дегустировали свежую «буряковку», гнал которую Степан Игнатьевич мастерски. Оказалось, что Олег, конечно же, постарался показать отцу все местные достопримечательности. Особенно доволен был отец визитом в усадьбу своего любимого писателя Джека Лондона, книги которого знал чуть не наизусть. И у простого деревянного заборчика, ограждавшего могилу, старый опер преклонил колени, чем вызвал удивление случившихся поблизости японских туристов. Однако притомившись от множества впечатлений, Степан Игнатьевич в один из дней, рассматривая проезжавшую мимо полицейскую машину, задумчиво спросил у сына: