Цепные псы пантеонов - Чубаха Игорь - Страница 9

Дальше Антона ввели в умеренно благоустроенный кабинет: массивный стол из белого дуба, на столе вдоволь всякого хлама, самая диковина – лакированный человеческий череп. Стены обшиты гобеленом, какое под ним дерево – не угадать. А вот стул для «посетителей» все из того же неправедного орешника.

Антона под руки усадили на дежурный стул, и он почувствовал, как холщевая дрянь взялась за него всерьез, не только бровь не позволила почесать, а даже дышать давала с большим одолжением. И все таки Петров в меру сил срисовывал обстановку.

Кроме зияющего пустыми глазницами черепа пленник отметил на столе обгоревший по краям пергамент с гримуарной латиницей, пачку «Орбита» без сахара и безжалостно лысую зубную счетку. А еще здесь ждали внимания какие-то распринтованные и сброшурованные доклады, какие-то мази в венецианского стекловыдувания баночках и изгрызенные зубочистки. А в углу кабинета на колченого-трехногой вешалке кормил моль парадный (без вопросов), весь в золотых мульках, мундир из черного шерстяного сукна. Шевроны стилизованы под ножовочное полотно, на обшлагах пиратские косточки, на вполне эсесовской фуражке вместо кокарды золотой скарабей – насколько Антон любительски врубался: салют Гермесу Трисмегисту, покровителю всяческой магии.

– Тебе позволяется отвечать на заданные вопросы, запрещается вставать с места, подавать жалобы в устной и письменной форме, просить снисхождения, поминать православного бога и сотворять крестное знамение, – казенно отбубнил один из конвоиров. Второй в это время высыпал в общую кучу хлама на стол вещички, которых Петров не досчитался в карманах, очнувшись в стоунхеджевском концлагере.

Возникла дурная пауза, которую Петров посвятил все тому же разглядыванию территории. Теперь он уделил внимание и отгороженному начальственным столом креслу. Тоже готическое, резными химерами оно крепко косило под собор Нотердам де Пари, и автоматом в мозгах Антона зазвучал заезженный лазерник с одноименным мюзиклом. Петров мысленно поставил двадцать копеек, что хозяин этого бедлама – жутко похожий на Квазимоду горбун.

Но вот скрипнула дверь, и спустя пару ударов пульса вошедший стал видим лишенному удовольствия вертеть головой Петрову. Длинный костлявый заостренный подбородок, постоянно поднятые уголки губ, крючковатый нос, но не горбун. Антон сам себе проспорил двадцать копеек.

– Что это вы по росту построились? – через голову Петрова аукнул вошедший конвоиров, устраиваясь в кресле. И, мельком взглянув на Антона, черт возьми, конкретно облизнулся.

Милиция шутку не поддержала:

– Операция «Север-Норд» накрылась. – Не то, чтобы этио прозвучало давяще-трагично, но и умеренно похоронного тона хватило остудить атмосферу.

Вошедший посуровел:

– Кардинально?

– Чтоб мне крест носить!

– Потери? – снова чиркнув взглядом по Антону, хозяин кабинета, черт побери, опять облизнулся.

– Пятеро навсегда и трое без вести.

– И было у отца три сына, двое умных... – ни к кому не обращаясь, загадочно резюмировал костлявый подбородок, – Ладно, бойцы, свободны.

Дверь не хлопнула, но Антон был готов поклясться, что они остались в кабинете только вдвоем.

– Итак, Антон Владленович Петров собственной персоной? – хищно прицелился в Антона крючковатым носом хозяин кабинета.

Антон вместо ответа заерзал шеей в попытке оглянуться на тему «Куда делись серые товарищи?», но холщевый воротник нагло распрямился до скул и не пускал ни в какую.

– Не дергайся, – надменно отчеканил хозяин кабинета, – сие были одноразовые големы[4] . – На самом деле Эрнст фон Зигфельд испытывал легкий мандраж перед предстоящим разговором, что-то вроде, как на первом свидании. Увидев пациента воочию он был вынужден послать к едреням заранее проархитектуренный план беседы. По визуальной оценке Зигфельда с этим клиентом игра в «давайте договоримся» оказалась бы ошибкой стратегической, а свежую тактику присобачить к ситуации Эрнст еще не успел.

– ?

– Не морщи зря лоб, смертный, одноразовые исполнители создаются из праха для решения простой задачи, и по ее выполнении возвращаются в прах, – хозяин кабинета, кажется, играл с Петровым, как кошка с мышкой. – Эти служаки были созданы в твою честь и по твою душу. Я бы на твоем месте сейчас крепко задумался о другом, уважаемый Антон Владленович.

– Здесь какая-то ошибка, – инстинктивно почувствовав, что лучше не смотреть в глаза хозяину кабинета, Антон уставился на ботинки, шнурки которых не сами по себе исчезли еще при захвате на дороге. – Да, меня зову Антон, и фамилия у меня – Петров. Только отчество – Викторович. Да, признаюсь, ваши... големы поймали меня, когда я скрывался... Но не от вас ведь скрывался. Я не знаю, куда попал, и не очень спешу узнать, ведь «многия знания – многия печали», я хоронился от вполне обычных бандитов, только с очень большими деньгами... – нечаянно взгляд Антона задел лацкан вальяжно развалившегося напротив шустрика, и, как продвинотому биологу, пленнику не понравилось ржавое пятно – характерный след брызнувших эритроцитов.

Хозяин кабинета презрительно хмыкнул и стал перебирать изъятое у Петрова развеянными големами. Правду говоря, Зигфельд так и не сподобился выстроить план «вербовки», и его педантичная душа уже бунтовала.

Зигфельд между делом засек взгляд пленника, посвященный парадному кителю. Конечно, было бы куда внушительней, если бы Эрнст явился пред очи смертного не в пахнущем ночным лесом плащике, а при полном военном параде. Но ведь не мог же он, даже ради знаменитого Петрова, отложить встречу с провокатором Фрязевым, та ситуация зашла слишком далеко...

– По паспорту ты даже не Антон, а некий Александр Логачев... – Эрнст, будто карточный шулер, красиво процедил сквозь холеные пальцы реквизированный паспорт, – только работа дружка, который смаклачил фальшивый мандат, халявная. По эмвэдешным распорядкам номер паспорта имеет четкий отсыл на место выдачи, у тебя же серия «сорок – ноль два», а местом выдачи указан Звенигород, хотя эту серию ксив выдавали исключительно в Питере.

– Я и не пытаюсь закосить под Александра Логачева, сознаю, что угодил в клетку к опытным людям-нелюдям. Я – Антон Петров, только не Владленович, я же объясняю, мне пришлось скрываться...

– Тут и не такие сознавались, – почти добродушно остановил Антона хозяин кабинета, – Ты не пообедал на «помидорной грядке», есть хочешь? – Эрнст облизнулся в третий раз, от предвкушения у него трепетно-счастливо раздувались ноздри.

– Работа под «доброго следователя»? – признаться честно, Антон тоже не успел придумать, чего он добивается глупыи отпиранием.

Определим так, для начала Петров был не прочь сбить этого расфуфыренного крючконосого блондинчика с накатанных рельс. Авось удастся вывести из равновесия, авось сболтнет этот инфернальный эсесовец не предназначенное для Антоновых ушей. Конечно, Петрова учили на институтских факультативах и другим техникам. Например, отвечать односложно и перед каждым ответом выдерживать пятнадцатисекундную паузу. Но в мире самоликвидирующихся големов такая методика казалась чересчур наивной.

– Это ваши – мирские – приемчики, поверь, в моем арсенале есть более эффективные средства убедить тебя перестать выкобениваться. Ты – Антон Владленович Петров, бывший старший научный сотрудник Псковского закрытого научно-исследовательского института прикладной биохимии. Месяц и двадцать восемь дней тому в нидерладском журнале «Био» появилась интервью с начальником твоей лаборатории. Истинная и не афишируемая причина публикации – одним вашим открытием заинтересовалась служба безопасности вертикально-интегрированной компании «Ред-Ойл», – ублаженный маникюрщицами ноготь мизинца рассредоточил страницы и остановился под интересной строчкой в распринтованном докладе. – Месяц и пять дней тому умерла от сердечной недостаточности твоя близкая знакомая Анастасия Медведева двадцати двух лет от роду.

Второй рукой Эрнста завладела расческа Антона, кстати, тоже деревянная, и тоже из почитаемого здесь орешника. Эрнст хитро ухмыльнулся и поднял следующий предмет – обрывок билета в питерский ботанический сад (Антона этот клочок ни в чем не компроментировал). А вот интересно, отметил ли блондинчик, что у Петрова отсутствовала такая деталь туалета, как мобильник? И задал ли себе вопрос – почему?