Подземные дворцы Кощея
(Повести) - Маципуло Эдуард - Страница 40

…Впереди случился какой-то затор. Многие несчастные легли без сил прямо на камни, другие присели на корточки или на скальные выступы. Я пробивался вперед, расталкивая потные тела.

— Что случилось? Отчего остановка?

Никто не пытался мне ответить. Люди покорно ждали, когда все разрешится само собой.

Тропа была перегорожена завалом из камней и срубленных деревьев арчи. Рослые, красивые джигиты в добротных чекменях, перетянутых ремнями и пулеметными лентами, были верхней надстройкой завала. Они вроде бы отдыхали, равнодушно или с легким недовольством поглядывая на нас.

Ближе к завалу сидели на корточках незнакомый старик и тот самый оборванец, который приглядывался ко мне в чайхане.

— Денег, что ли, требуют? — спросил я их. — Разве они не знают, что у нас ничего не может быть?

Старик хотел что-то сказать, но еще не отдышался и беспомощно махнул мне рукой. Оборванец болезненно скривился, обнажив ржавые зубы.

— Поговорите с ними… — прошептал он, мучаясь. — Может, вас послушают…

— Не надо говорить, — сказал плечистый чернобородый нукер, по-видимому, старший в команде. И выстрелил в воздух, заставив всех разом вздрогнуть. — Слушайте меня! — начал выкрикивать он рублеными гортанными фразами. — Уходите прочь! В этом году не будет для вас лечения!

— Почему не будет? — испугался я. — Работник табиба…

Бородач глянул на меня зверем.

— Уходи, проклятый аллахом. Я могу и убить.

— Ну, почему?! Скажите!

Другой нукер нашел нужным пояснить:

— Нам повелели загородить тропу, мы и сделали. Большой человек будет лечиться, а вы придете в следующий раз.

Да вы что? — опешил я. — Да вы посмотрите на этих несчастных людей! Многие из них не доживут до весны!

— На все воля аллаха, парень! — Бородач продолжал сверлить меня глазами. — Только дурак в твоей болезни заботится о других. А дураков надо убивать сразу, как завещал имам Али. Да прославится имя его!

— Неужели у вас поднимется рука…

— Поднимется! — заорал бородач и снова выстрелил в воздух. — А ну пошли все прочь! Не буду больше уговаривать!

— Кого хотите бить? — зарыдали женщины.

— Стыда у вас нет! Вспомните про своих матерей!

— Ну почему аллах не любит нас? Ну почему?

Не знаю, чем это закончилось бы, но сверху посыпались мелкие камни, и сразу несколько нукеров закричали:

— Поверху уходят! Самые хитрые!

Бородач вскинул винтовку и выстрелил, почти не целясь. Мы увидели безвольное тело в крестьянской одежде — оно падало по крутому склону, сшибая большие и мелкие камни с пролежней, увлекая за собой лавину. И нукеры, и больные бросились к скальной стене, спасаясь от камнепада. Я полез на завал, пытаясь опередить лавину. И уже по ту сторону преграды увидел, что меня каким-то образом обогнали несколько человек. Грохот падающих камней, чей-то истошный вопль — и мне попало но спине с такой силой, что я на какое-то время потерял зрение от сильной боли. Но я побежал вслепую, прижимаясь к скальной стенке. Страшнее всего отстать, а уж затем свалиться с тропы…

Загремели выстрелы, они были неглавными, нестрашными на фоне других звуков и слепоты. Слава богу, зрение вскоре вернулось, и я разглядел силуэт — тень женщины в парандже, затем подробности ее облика. Она плакала и кашляла по-старчески хрипло, надрывно, не в силах бежать — повредила ногу, и прощалась, наверное, с жизнью. Я схватил ее в охапку и потащил от криков и лавины. Нам повезло: она была костлявая и легкая, как сноп сухой гузапаи. Славно подсушили старушку. Потом нас нагнал оборванец в развевающихся лохмотьях. Тоже, наверное, что-то случилось со зрением — сшиб нас с ног и умчался дальше нелепыми скачками.

— Ну почему все нас бьют? — хрипела старуха, вцепившись в мой чапан.

— Отпусти! — отбивался я. — Надо бежать! Я и так тебе помог!

Но она и на самом деле не могла идти без посторонней помощи. Я оглянулся. Полмира пропало в шевелящихся клубах пыли, они росли, разбухали, добираясь до нас. И я снова потащил старуху на себе. Я падал, задыхался, расшиб лицо и колени о камни. Я был уверен, что нукеры уже гонятся за нами.

— Да когда это кончится? — шептал я в отчаянии. — Когда же будет святое место?

Мы еле-еле тащились по тропе, когда услышали впереди надрывный кашель и гневные крики:

— Убирайся! Прочь!

— О аллах! — снова заплакала старуха. — Опять что-то!..

Какой-то человек в распахнутом черном халате старался ткнуть посохом в лицо оборванцу, а тот хватал воздух широко раскрытым ртом и отползал.

Я отцепил наконец руки женщины от себя и с разбегу врезался головой в эту новую преграду на нашем пути. Человек не успел проткнуть меня наконечником посоха — вспорхнул как пушинка. Он мог свалиться с тропы и неминуемо бы разбился о каменное ложе сая, но его роскошный халат из черно-фиолетового бархата с яркой желтой подкладкой зацепился за колючие кусты. Тут было много боярышника и барбариса. Пока мы со старухой снимали злодея с кустов, оставляя на колючках бархатные и шелковые клочья, оборванец отдышался и пополз дальше по тропе.

— Так это ты? Тот самый большой человек? — закричал я в бледное и злое лицо старика. — Твои бандиты закрыли тропу?

Широкоплечий, высокорослый, в благополучные свои времена он был, по-видимому, настоящим батыром, а теперь — кожа да кости. Да еще невероятная злоба, впитавшаяся в черты монголоидного лица.

Он нашарил рукой камень и хотел ударить меня в висок — чтобы наповал. Я опередил его, врезал ему такую оплеуху, что он мгновенно забыл о своем намерении.

— Так кто ты? Басмач? Отвечай сейчас же!

Он раскашлялся, начал сплевывать вместе с кровью куски легкого, и мой гнев улетучился. Последняя стадия болезни. В сущности, он был уже мертвец. И я оставил его в покое.

Сай заложил резкий поворот, раздвинув края ущелья, и тропа круто пошла вниз. Перед нами открылся покатый берег бурной речушки, заваленный галькой, гладкими валунами, обломками скал. Это и было святое место в нынешний лечебный сезон.

Среди нагромождений серой мертвечины зеленым чудом выглядел крошечный участок пространства, свободный от камней. И на нем еще одно чудо — неказистая кибитка с загоном для овец и грядками, ощетинившимися какими-то росточками.

Мы со старухой скатились с кручи и присоединились к оборванцу, который стоял на коленях, прославляя аллаха за то, что помог живым дойти до святого места. Мы лежали на камнях, подернутых тонкой корочкой ила, и ждали чуда.

Послышался хруст гальки под тяжелыми шагами: к нам подъехал изможденный человечек верхом на таком же изможденном осле. Они оба удрученно смотрели на нас.

— Как вас мало в этом году, — вздохнул человечек. — А кто стрелял?

Словно услышав вопрос, вверху на тропе показался курбаши. Он медленно брел, опираясь на посох и хватаясь свободной рукой за камни. Он кашлял и что-то бормотал.

— Его люди стреляли, — сказал я, показав на него. — Он хочет, чтобы лечили только его.

— Глупые люди, — продолжал со скорбью человечек. — Это все бесполезно. Иной раз хозяин никого не берет для лечения — ни из очень большого шалмана, ни из очень малого.

— А вы кто? — спросил оборванец, пожирая его глазами.

— Мое имя Садык. Год назад аллах выбрал меня, а хозяин вылечил.

Вот оно, воплощенное чудо! Онемев, мы смотрели на Садыка. Ему понравилось наше поведение, он заметно приободрился. По его смуглому, скуластому лицу змеились глубокие морщины, шея — тонкая, длинная, будто птичья, а большой, с кулак, кадык искривлял ее, делал уродливой. Страшноватая образина неопределенного возраста, но он показался нам писаным красавцем. Мы готовы были целовать его кавуши…

Потом он, не слезая с ишака, определил каждому из нас участок «поля». Под обломками скал была живая почва, на которой могло что-то расти. Мы в ужасе смотрели на бесконечную череду навалов и осыпей — здесь прошумел не один камнепад за долгие века, в сущности, мы находились на поверхности застывшей каменной реки.