Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 41

Мой побег… сломал меня саму настолько, что я боялась звать Ника. Ненавидела себя и боялась понять, что он так же сломлен и уже никогда не соберет себя по кускам ради меня. Зачем? Ведь я бросила его. Я отвернулась от него. Я посмела усомниться в его любви к своим детям и… и я позволила им прийти убивать его.

Когда я думала об этом, внутри все разрывалось от тоски и безысходности, от отчаянного желания бросить все и бежать к границе, валяться у него в ногах, цепляясь за голенища сапог и молить простить меня, молить перестать думать, что я могла с ним вот так… молить смотреть мне в глаза. Ему ведь больше некому верить. Это у меня есть отец, сестра, брат, дети, а у него… у него всегда была только я. Тонкая нить, удерживающая гордого и свободного зверя рядом с семьей, и он держал эту нить изо всех сил, как мог и как умел, а я ее у него из ладоней вырвала. И теперь мой муж один сражается там с врагами против других врагов. Против собственного сына и брата. И я ничего не могу с этим сделать. Потому что они все не верят даже мне… а я ненавижу их за это и никогда им не прощу той ночи в лесу. Не прощу того, что они его предали и бросили там одного, не поняли, не почувствовали того, что почувствовала я.

Там, в домике на нейтральной полосе в лесу, когда пришла к нему с недоверием, а он любил меня так долго и так нежно, как не любил никогда за всю нашу совместную жизнь. Ни ложь, ни предательство, ни лицемерие не умеют жить в нежности. В страсти возможно, в похоти, в дикости… но не в тягучей патоке самой болезненной нежности, от которой даже сейчас жжет веки и хочется разрыдаться. Как же осторожно он прикасался ко мне и смотрел… как на единственное счастье в его жизни. От такого взгляда хочется умереть, растворяясь в невесомом наслаждении моментом.

Он не говорил о любви… он вообще так мало говорил со мной тогда, и это было не нужно — я чувствовала его обнаженным сердцем и каждым шероховатым шрамом на нем. Как будто его рубцы касаются моих в самой безумной и сокровенной ласке. Боже, как же сильно я люблю этого мужчину, и эта любовь сжирает меня бесконечно от кончиков ногтей, до кончиков волос в пепел, и она же возрождает снова, как новую Вселенную среди хаоса и окровавленных обломков старой. Слушаю биение его сердца, и мне кажется, мое собственное замирает в этот момент. Мое точно знает, когда навеки остановится — вместе с последним ударом того, которому вторит в унисон.

Я перебирала каждое сказанное им слово, каждый жест, каждое касание кончиками пальцев, каждый поцелуй, вздох, стон и толчок внутри моего тела. Засыпая на спине и зарываясь пальцами в его непослушные волосы, пока он лежал головой на моей груди, обхватив меня горячими руками, я думала о том, что ошибалась… о том, что не имела права усомниться в нем ни на секунду. Ник здесь только ради нас. Иначе этот сильный и хитрый убийца никогда не позволил бы собой манипулировать такой мрази, как Курд. Он бы уничтожил даже нейтралов и их ублюдка-предводителя. Но только не тогда, когда вся его семья объявлена вне закона и прячется по подвалам Асфентуса. Он снова играл в игру на стороне противника… и впервые не скрыл от меня правила этой игры.

А я… я в ту ночь хотела насладиться минутами тишины в его объятиях. Я не знала, когда теперь снова смогу увидеть его, когда снова смогу почувствовать запах его тела, пота, запах его волос. Меня переполняла нежность на грани с безумием, когда касаешься каждой пряди и, пропуская ее через пальцы, чувствуешь, как вздрагивает все внутри. От едкого наслаждения, осторожного и невыносимого, как порезы папиросной бумагой, когда боль ощущается утонченно и остро. Хищник на моей груди затих и прислушивается к моему дыханию и сердцебиению нашей дочери, поглаживая мой живот, ловя каждое шевеление внутри моего тела.

— Мы ее уморили, — тихо засмеялся.

Как же редко за все эти годы я слышала его смех. По пальцам можно пересчитать. И как неожиданно сладко он звучит здесь, на этом оазисе посреди рек крови и вакханалии смерти. Я так безумно устала от этой невозможности быть вместе. От постоянного страха потерять его навсегда, что теперь жадно впитывала каждую секунду, проведенную вместе.

— Это она тебе сказала?

Улыбнулась уголками губ и зарылась в волосы мужа, ероша их и сжимая, возвращая его голову к себе на грудь и чувствуя, как подушечки его пальцев чертят хаотичные линии на моем животе.

— Тссссс, малыш. Она засыпает.

На глаза навернулись слезы — какой же он чуткий и прекрасный отец. Всегда был таким. Это заложено внутри него — безумная любовь к своим детям. Мой мужчина. Мой целиком и полностью, и это сводит с ума, потому что я знаю — он так решил. Давно. Много лет тому назад решил быть моим, и чтобы ни произошло, это оставалось неизменным всегда.

Я все ему расскажу чуть позже. Утром. Когда проснусь в его объятиях. Расскажу, где прячется Сэми и наши дети. Расскажу, как Ками и Ярик скучают по нему, как задают миллион вопросов о нем. Расскажу, где скрывается отец и Рино. Никто, кроме Ника не сможет нас защитить от нейтралов. И у него есть план… я знаю, что есть. Иначе он бы туда не сунулся. Иначе не пролилось бы столько крови бессмертных — он бы не допустил.

Но я так же знала, что мой муж способен ради нас убивать кого угодно, и у него не возникнет проблемы выбора. Возможно, это ужасно, но именно это заставляло понимать, что рядом с ним не страшно ничего.

Конечно, Ник мне не расскажет, что именно он задумал, а я и не стану спрашивать. Мне достаточно его непоколебимой уверенности в этом, которую чувствую в его словах, голосе, в его властности и в его поцелуях, и даже в его дыхании. Я не умею иначе. Я не умею не верить в него. Это неправильно. Это не я.

— Когда она должна родиться?

Опустил голову ниже, прислушиваясь к шевелению ребенка.

— Примерно через пару месяцев. Я хочу, чтоб ты был рядом, когда это случится.

— Я буду, малыш. Пусть весь этот мир на хрен сгорит. Но я буду.

И я не сомневалась ни на секунду — будет. Даже если настанет конец света.

Я сама не заметила, как уснула, а проснулась от странного ощущения внутри. Меня словно жгло огнем, разрывало мне грудную клетку на части с такой силой, что я не могла вдохнуть, как будто кто-то режет мое тело лезвиями изнутри. Подскочила на постели, лихорадочно подбирая вещи с пола и натягивая на себя, стараясь справиться с паникой. Очень энергично шевелилась малышка внутри, словно билась и нервничала.

— Ник… — прислушиваясь к тишине, — Ник, где ты?

Бросилась к двери, и в ту же секунду в нее ввалился один из нейтралов с перерезанным горлом, из которого фонтаном хлестала кровь мне на платье. Втянув шумно воздух, я попятилась назад, оглядываясь в поисках оружия, но, увидев Зорича, с облегчением выдохнула, и тут же сердце зашлось в приступе паники снова.

— Ты что творишь? Убирайся. Уходи. Этот здесь не один. Есть еще трое. Они вернутся и убьют тебя. Ты с ума сошел? Ник ничем не сможет тебе помочь. Уходи-и-и-и.

Я пришел за вами, Марианна.

Отрицательно качнула головой, глядя, как Зорич прячет тонкий кинжал из хрусталя за пояс, педантично вытерев его перед этим белым платком.

— Я не пойду с тобой. Ник отвезет меня обратно в город сам. И это будет правильней и надежней всего. Оставь мне нож и уходи… я… я скажу, что это я убила охранника.

В тот момент я сама не понимала, что говорю. А тревога внутри все нарастала и нарастала. Зорич был слишком настойчив и чем-то напуган. Исамое паршивое — я понимала чем. Он боится возвращения Ника. Ищейка боится своего господина до дрожи во всем теле… Значит, и он больше ему не верит.

— Вы обязаны пойти со мной. Вы слышите? Все изменилось. Все не так, как вы думаете, и не так, как вам кажется. Он не отпустит вас.

— Что ты говоришь? И ты… ты во все это веришь?

— Я верю своим глазам, а мои глаза видели, как взорвалось здание, в котором должны были быть вы… И приказ отдавал он.

— Ник не знал. Ты не можешь так думать… ты не можешь вот так о нем. Столько лет. Ты же его знаешь… и…