Ловцы желаний - Сельдемешев Михаил - Страница 55

— Что это? — она открыла тетрадь. — Похоже на дневник. Ваш?

— Здесь есть удобное кресло — специально для внимательного чтения. Начните читать, и если заинтересует — кресло к вашим услугам. — Я вышел из кабинета, оставив Альбину наедине с тетрадкой в бархатном зеленом переплете…

Прошло около часа, прежде чем я услышал всхлипывания, доносившиеся из кабинета.

— Что же это такое? — сквозь слезы спросила она, когда я вошел. — Вы просто исследовали меня наряду со всеми теми женщинами? Все ваши чувства были обычным расчетливым экспериментом?

— Я выделял вас среди всех остальных, Альбина, — оправдывался я.

— Замолчите! Я не хочу больше вас слушать! Надо же, жалела его… — она достала платок и утерла слезы. — А если бы я ответила вам взаимностью? Что бы сейчас со мною было?

— Этого не могло произойти, — ответил я.

— Почему вы так во всем всегда уверены? — повысив голос, спросила она.

— Один мой знакомый профессор сказал мне как-то: «Вас, Савичев, не сможет полюбить ни одна нормальная женщина. Ведь в женской природе главенствуют первобытные инстинкты. Они всегда будут интуитивно распознавать в вас психопата».

— Значит, я — ненормальная, — произнесла Альбина. — Ведь еще немного и я разделила бы с вами ложе!

— Я бы не стал допускать этого, — сказал я.

— Вот здесь я вам верю, Савичев, — зло произнесла Альбина. — Вы, оказывается, действительно можете все контролировать. Любые чувства вы можете подавить своим холодным и расчетливым разумом. Но вам мало этого, вы жадны, вам доставляет удовольствие копаться в чужих душах, и вас не волнуют последствия, ожидающие окружающих людей. Я рада, что судьба уберегла меня иные полюбила вас, — Альбина встала и пошла.

На пороге кабинета она задержалась и воскликнула:

— Я же ведь живой человек! Почему же вы так со мной обошлись?

Когда хлопнула входная дверь, я остался один в тишине своего кабинета. Впервые я не нашелся, что ей ответить. Подняв с пола тетрадь, я стряхнул пыль с зеленого бархата и положил ее в стол. На этот раз мне нечего было записывать…

Следующим утром я сидел в кабинете профессора Бексарова. Он вызвал меня, когда узнал о прекращении моей учебы в университете.

— В личной жизни могут происходить разные неурядицы, но это же не повод бросать занятие любимым делом, — выговаривал он мне. — Я могу спорно относиться к вам, как к человеку, но как специалиста, я оцениваю вас, Савичев, по самой высокой шкале.

— Мой уход не связан ни с вами, профессор, ни с Альбиной, ни с кем бы то ни было еще, — ответил я. — Просто я разочаровался в психиатрии.

— Вот так вот просто — взял и разочаровался! — воскликнул Бексаров.

— Имею ли я право решать за кого-то его жизнь, если я и в своей-то плохо разбираюсь?

— Для этого вы и набираетесь опыта, познавая эту непростую науку, — возразил профессор.

— Чтобы получить достаточный опыт, необходимо прожить не одну жизнь. Я же не принадлежу к когорте счастливчиков, обретших бессмертие.

— Чем собираетесь заниматься? — спросил Бексаров после небольшой паузы.

— Уеду из города, устроюсь фельдшером на первое время или что-то вроде этого, — ответил я.

— Вижу, что вы уже не перемените своего решения, — Бексаров встал из-за стола. — Что ж, мне остается лишь пожалеть о том, что ваш талант зарывается в землю. Желаю вам удачи, в любом случае.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Через несколько дней я уехал из города и больше никогда сюда не возвращался.

— Это, Савичев, ты все знал и без меня, — захрипел Медлес, когда мое сознание снова вернулось в камеру. — А вот кое-что, что случилось в том городе после твоего отъезда, тебе пока не ведомо. Но сейчас мы это поправим. Не забыл еще — кто такая Альбина?

— Только не надо рассказывать сказок, что она тосковала обо мне, — сказал я Медлесу.

— Конечно же не тосковала, — рассмеялся Медлес. — Забыла она тебя, правда, не сразу — ведь ты причинил ей такую боль. Но все же забыла. У нее ведь был тот, с кем она могла забыть обо всем на свете: Кирилл Альбертович Бексаров, опытнейший психолог, удивительный человек…

В один из осенних дней, во время очередного их свидания на квартире его друга, Кирилл Бексаров крепко спал. Альбина сидела рядом, такая счастливая, и наблюдала, как ее возлюбленный невинно улыбается во сне. Затем она встала, ровно поставила у кровати его ботинки, которые он, торопясь овладеть ею, небрежно раскидал, подняла с пола пиджак, чтобы повесить его на спинку стула, и тут из его кармана что-то выпало. Это была тетрадь в бархатном переплете темно-бордового цвета. При других обстоятельствах она немедленно вернула бы чужую вещь на место — Альбина ведь была воспитанной и порядочной девушкой. Но ведь вся загвоздка в том, что она уже когда-то видела нечто подобное, правда, тогда переплет был зеленого цвета.

Альбина присела на край кровати и раскрыла бордовый переплет… На первой же странице почерком Кирилла было набросано: «28 августа. Эксперимент с А. вступает в действие …»

— Никто, включая Бексарова, больше никогда не видел Альбину, — продолжал Медлес. — Лишь я один знаю, где ее сейчас можно найти. Помнишь, как ты катал ее на лодке, Яша?

Я кивнул.

— Она там. Если погрузиться на самое дно, ее можно увидеть. Узнать, правда, будет уже нелегко. Точнее, узнать будет совсем нельзя — вода, рыбы и время сделали свое дело. Но все-таки это Альбина колышется в потоках течений, удерживаемая крепкой веревкой, привязанной к камню. Бексаров провел свой эксперимент просто блестяще. Если ты, Савичев, сумел предсказать лишь то, что Альбина, в конце концов, добровольно решит отдаться тебе, то профессор предсказал и это, и твой уход из университета, и многое другое в жизни подопытного кролика Альбины. Прочитав все это, она уже не могла действовать иначе. Вы с Бексаровым обошлись с ней, словно с лягушкой на лабораторных занятиях. Укололи лапку — посмотрели реакцию — сравнили результат с ожидаемым — записали в тетрадку. С зеленой или бордовой бархатной обложкой. А где место лягушке? Верно — в пруду. Именно эта мысль затмила собою все остальные для несчастной и неуравновешенной девушки Альбины, когда она плыла на незаметно угнанной из парковой пристани лодке и привязывала веревку со здоровенным булыжником к своей шее…

Медлеса я уже не слушал. Я потерял ощущение реальности окончательно. Но, что самое нелепое, я думал тогда не о теле Альбины, изъеденном раками, а о той тетрадке в бордовом бархатном переплете. Я не мог смириться, что какой-то жалкий профессоришка обошелся со мною так, как я сам все это время обходился с другими людьми. Бексаров обыграл меня с разгромным счетом. Последнее, что я помню — это собственный крик:

— ПОКАЖИТЕ МНЕ БОРДОВУЮ ТЕТРАДЬ!!!

В себя я пришел лишь спустя несколько месяцев. Я хорошо запомнил тот день: вокруг были белые стены и стоял запах лекарств. Главный врач психиатрической лечебницы был умным и опытным человеком. Как только он убедился, что я снова вменяем, он меня выписал. Очень быстро меня отправили на пенсию, и в моей жизни началась спокойная и однообразная полоса…

За все время моего повествования Капустин и его жена не проронили ни единого слова. Этот последний рассказ произвел на них особенно сильное впечатление.

— Почему же вы не показали нам эту страшную камеру? — воскликнул после некоторого молчания писатель.

— Ее после этого снова замуровали, — ответил я.