Демон-Инквизитор (СИ) - "one of the qwerty" - Страница 41

Сдвинувшись с места, я пошел следом за «вечно голодным».

– И что странного? – спросил я, закидывая сумку за другое плечо. – Я просто не люблю, когда грешник строит из себя святого. Вряд ли вы всегда такие честные, так для чего эти игры в дипломатию?

– Мы стараемся не причинять зло без особой причины. Хочешь – верь, хочешь – нет.

Пожав плечами, я обернулся, посмотрев туда, откуда мы пришли. Из-за деревьев Альтстона почти не было видно.

– Сомневаюсь, что ты столкнешься с трудностями. Тем более, ты все равно привязан к городу до той поры, пока Алиса не поправится. А это будет не скоро, даже несмотря на то, что мы даем ей кровь.

Меч забрать у Акселя так и не удалось – я слышал, он смылся сразу после инцидента с отравой. И даже если он не взял с собой мое оружие, то найти его в обширном постоялом дворе представлялось немалой проблемой, требующей времени. Так что в итоге было решено, что я отправляюсь без оружия. В качестве компенсации предложили этого клыкастого демона. Надеюсь, его акульи зубы смогут помочь в случае чего. Писание тоже пришлось оставить в Альтстоне – я решил не волновать Алису известием о грядущем задании, поэтому не зашел к ней. Наверняка она разъярилась бы, узнав, что я снова получу возможность находить беды на свою голову. Так что единственное, что у меня было из вещей – это сумка с едой. Предназначалась она, скорее всего, для клыкастого, потому что привычного голода я не испытывал ни разу с тех пор, как мы вышли из Альтстона. А ведь прошло три дня... И хоть меня это волновало, я старался брать в учет все произошедшее со мной.

Судя по всему, мое тело снова стало вырабатывать кровь. Об этом меня уведомил спутник, сказав, что я перестал напоминать кусок мрамора. Да я и сам заметил внезапно набухшие вены на руках и появление здорового оттенка кожи. А когда я прощупал пульс на шее, то убедился в том, что кровь действительно вновь стала циркулировать по телу. Двигаться стало гораздо легче, мышцы внезапно стали свободнее. Видимо, странная усталость и постоянная скованность нашли себе объяснение.

Ветер постепенно становился сильнее. По мере того, как деревьев становилось меньше, потоки воздуха вели себя все наглее. Полы моего плаща отчаянно трепыхались, и это начинало раздражать. Хотя вот клыкастому, казалось, все нипочем – шел себе в гамбезоне, расшитым яркими золотистыми узорами, и выглядел достаточно непринужденно.

– Тебе не кажется, что ты слишком броско оделся? – спросил я, когда мы в очередной раз остановились для перекуса.

– А что не так? – спросил клыкастый.

Я бросил взгляд на гамбезон с пышными рукавами; на штаны, украшенные на поясе бисером и пестрыми серебристыми нитями; и покачал головой, усаживаясь на землю под деревом.

– Даже и не знаю, что тебе сказать, – вздохнул я. – Ты говорил, что давно не был в деревне. А хоть что-то можешь рассказать?

По-щегольски выряженный юноша задумчиво повертел в пальцах кусок вяленого мяса и, откусив разок, пожал плечами.

– Жители странные, это все, что я помню. Почему-то мне они не нравились.

– Достаточно… содержательное описание, – кивнул я. – Может, ты все-таки помнишь хоть какие-то подробности?

Клыкастый некоторое время молча ел, сморщив лоб и о чем-то думая. А потом, активно проглотив очередной кусок мяса, радостно поделился:

– Вспомнил! – подняв указательный палец вверх, он медленно, но уверенно отчеканил. – Там я обрюхатил одну девчонку.

С тяжелым вздохом закрыв лицо рукой, я некоторое время сидел, пытаясь переварить настолько ценную информацию.

– Хорошо… хорошо, допустим, – я вновь поднял взгляд на спутника. – Помимо этого ты что-то помнишь о деревне?

– Ни капли, – мотнул головой парень. – Я давно там не бывал.

Не скрывая раздражения, я вырвал недоеденный кусок мяса из рук трапезничающего и отправил его в рот.

– Черт с тобой. Пойдем, – пробубнил я, работая челюстями и стараясь игнорировать рвотные позывы.

Подхватив сумку, я вновь вышел на тропу, по которой гулял неугомонный ветер.

– Эй, а для чего еду из рук вырывать?! – обиженно спросил клыкастый, догоняя меня.

Пожав плечами, я ничего не ответил. Во рту напряженно сидело послевкусие, оставшееся от мяса. И мне было неприятно… Я точно знал, что аромат вяленого такой же, что и раньше. И вкус прежний. Но что-то во мне было против пищи, оно негодовало, требуя чего-то другого. И я не понимал, чего оно хочет. Единственное, в чем я уверен, я голоден. Но не как человек. Хоть я не чувствую четкие границы своего желания, я понимаю его насущность. И все же я, не познав вкус настоящей пищи, не могу осознать ее необходимость. Так младенец, сидящий в утробе матери, ни разу не пробовавший еды, не сможет понять свой голод. Он лишь существует, надеясь, что пуповина подарит ему то, что нужно; что пуповина успокоит то, что младенец не может осознать и не может удовлетворить. И хоть мой желудок, подобно желудку плода, ничего не требует, я знаю, что однажды я пойму всю величину своих желаний.

– Джордан!

Я вздрогнул. Повернувшись, посмотрел на клыкастого. Тот показал за плечо и спросил:

– Ты говорил, что видел труп?

– Говорил.

– Тебя разве это не удивило?

Неопределенно пожав плечами, я отвел взгляд от спутника.

– Люди часто умирают. Чаще, чем хотелось бы.

«Ливер. Самюэль. Тот пастор… как его звали? Да что там. Весь город…» – я мрачно посмотрел на тропу, уходящую все дальше и дальше. Лишь где-то там, вдалеке, она плавно заворачивала налево, повинуясь прихотям колей. Деревьев вдалеке почти что не было. Мы скоро выйдем из леса. Правда, кое-что меня все-таки беспокоило. Горизонт вдалеке пока был неясен для меня. Я не мог увидеть четких очертаний и не мог понять его линию. Это беспокоило меня – деревья будто нарочно так выстроились, чтобы пейзаж вдалеке был скрыт почти всегда, несмотря на то, что сосен и елей становится все меньше.

А еще меня озадачил вопрос клыкастого. Я даже и не заметил, что обнаруженный труп не особо меня удивил. Неужели я так сильно изменился? Коснувшись виска, я вспомнил о своих глазах, о перерезанном горле, о шрамах от кольев… Да, видимо, изменился.

Поворот близился. Над головой уперто шумел ветер, не желая сдаваться и принимать сопротивление веток и листвы. Те, в свою очередь, отчаянно шумели и шелестели, ропща на прихоти природы, что так небрежно отдает их на терзание гулящей стихии. А ветер спиралью закручивался среди деревьев, опускаясь все ниже, все насмешливее играя с моими волосами и одеждой. И я, недовольно сжав в кулаке половины плаща, вынужден был взывать к собственному терпению, которое исчезало словно жаба под водой. Мне в лицо то и дело насмешливо летел сор, а листья, опавшие с кустов, взвивались из-под ног, из скудного ковра превращаясь в десятки вертящихся вихрем змей. Погода портилась настолько стремительно, что не успел я привыкнуть к ветру, как тут же пришлось привыкать к громыханию грозы и вспышкам молний, кое-как пробивающимся через кроны сосен. Погода, бывшая мрачной и насупленной во время нашего пути, наконец решила выказать свое непонятное недовольство и обиду. Сверху закапало, сначала медленно, а потом все быстрее. Но я даже не попробовал накинуть капюшон: ветер все равно бы его сорвал.