Царевна Нефрет
(Том II) - Масютин Василий Николаевич - Страница 3

Райт чувствовал себя в собственном доме чужим. Он и раньше не любил широкого общества, избегал салонов, где собирались шумные гости. Теперь он отвечал на все вопросы лишь несколькими сухими и самыми необходимыми фразами. Ни один кружок гостей не пробуждал у него живого любопытства. Он вел себя так, как если бы все, что интересовало собравшихся в доме гостей, не стоило его внимания — и точно так же обходил вниманием все, чем жили его современники.

Учтивая, корректная и свободная манера держаться с людьми досталась ему в наследство от прежнего Райта — Райта тех времен, когда его еще не околдовал мир прошлого. Для людей из своего окружения у него были припасены готовые, шаблонные фразы; он со всеми обращался с одинаковой вежливостью, казавшейся каждому гостю предназначенной исключительно для него. И хотя он встречал гостей с приветливостью хорошо воспитанного светского человека — его душа и образ мыслей были совсем иными. То было царство, доступное в нашу эпоху, пожалуй, только ему одному — и остававшееся для всех остальных далеким и таинственным. Он держался как-то в стороне от всего, словно не принадлежал к реальному миру с его важными делами. Но это не обесцвечивало Райта, напротив — еще отчетливее подчеркивало свойства его личности.

Когда хозяин дома, неизменно спокойный и любезный, машинально прохаживался по комнатам, не один гость ощущал в нем дарование, способное ко многим великим свершениям.

Мэри обратила внимание на некоторые странные черты, проявившиеся в характере мужа; они раздражали и огорчали ее. Но так случалось лишь в краткие минуты задумчивости. Она была всецело занята обустройством дома и хозяйство отнимало у нее так много энергии, что ей было не до анализа своих чувств.

Секретарь Райта подражал шефу и, как новую одежду, перенял его манеры. Он отвечал кратко и сухо, стараясь придать лицу деловитую холодность, точно был поглощен высшими материями.

О его личной жизни никто ничего не знал ни в музее, ни в доме Райта. Он приходил в три часа дня и уходил в девять вечера — вот и все, что о нем можно было сказать. По мнению Мэри, он был человеком скучным. Однажды в приливе дружеских чувств она призналась Кэти, что секретарь производит на нее впечатление одного из тех бездельных фланеров, что с молчаливой гордостью бродят по универсальным магазинам, свысока поглядывая на публику и продавцов.

— Он даже не обращает на меня внимания, — случайно вырвалось у нее.

Кэти заинтересовалась таинственным секретарем. Свободного времени у нее было много и она не знала, на что его употребить. Ей казалось, что в почтительно-каменных глазах молодого ученого играют чертики, которых она сможет пробудить. Танцевать-то он должен уметь — в наше время все танцуют, молодые и старые.

Мэри вскоре заметила, что Кэти начала все чаще ее навещать, а секретарь Райта — все чаще становиться темой их бесед. В присутствии секретаря Мэри не упускала случая подшутить над ним.

У нее был свой метод. Когда все сидели за чаем, Кэти откусывала кусочек булки или пирожного, с минуту держала его в губах, будто позабыв о еде, и блестящими глазами всматривалась в соседа напротив.

Мэри выводила из себя эта комедия. Как-то она не сдержалась:

— Ты должна стать артисткой кино… У тебя такие фотогеничные глаза…

— Мне нужен лишь партнер, который соответствовал бы моему вкусу, — преспокойно отвечала Кэти, улыбаясь секретарю.

Секретарь пытливо взглянул на нее, как будто наконец понял.

Так развлекались две молодые женщины, чьи мужья были заняты серьезными делами, неподходящими для будничных разговоров с женами.

Райт выполнил обещание и дал Мэри почитать свою рукопись, где рассказывалась история Нефрет. История Мэри понравилась, но вновь расспрашивать мужа о стихах царевны она не решилась.

— Одного не понимаю. У всех людей, упомянутых в книге, есть имена. Неужели священник, которого ты называешь просто провидцем или жрецом, так и остался безымянным?

На этот единственный вопрос Райт ничего не ответил.

В музее освободили большой зал и перенесли туда все драгоценные вещи Нефрет. Подготовка экспозиции стала событием дня и темой разговоров в обществе.

Райт расположил находки так, что зал походил на жилые покои. Посетителю могло показаться, что хозяйка дома отошла на минутку в заднюю комнату и скоро вернется. Роспись и украшения на стенах в точности соответствовали историческим данным.

Райт помнил покои Нефрет не менее живо, чем Сатми. Воспроизводя действительность, ему удалось уловить то неясное, без чего всякая реконструкция, даже самая достоверная, неизбежно выглядит искусственной. Для истинно достоверного воспроизведения недостаточно одних научных наблюдений и изучения собранного материала, требуется что-то большее — нечто неуловимое.

Разумеется, сейчас же нашлись критики, которые начали порицать такой подход к музейному собранию.

— Это напоминает паноптикум, — говорили они.

— По крайней мере, любители красивых вещей смогут ими любоваться, — считали другие.

Каждый судил на основе собственного вкуса, но результат был одинаков — мало кто из публики понимал новизну подобного подхода к памятникам старины.

Идея Райта была оригинальна и на практике с большой точностью отражала роль собранных предметов в повседневной жизни египтян.

Известие о скором выходе в свет новой книги Райта вызвало широкий интерес, лишь подтвердивший весомость работы молодого ученого. Все говорили, что успех книге обеспечен.

Когда книга очутилась на полках магазинов, ее встретили не менее оживленно, чем отдельный зал Нефрет в музее. Даже широкая публика охотно читала сочинение Райта, однако ученые пожимали плечами: «беллетристика».

К слову: они были правы. После блестящего, почти научного описания усыпальницы следовал рассказ о судьбе Нефрет. Да, эта новелла говорила о поэтическом таланте автора. Лирики и фантазии — хоть отбавляй. Но где же здесь наука?

Стихи Нефрет обладали безусловной ценностью. Замечательные репродукции создавали полное впечатление оригиналов: читатель мог подумать, что перед ним древнеегипетские манускрипты. Критики признавали, что песни царевны были не лишены известной нежности, но указывали, что в переводах Райт отклонился от оригинальных текстов. Некоторые критики приводили свои переводы, доказывая, что они более точны.

Больше всего нападок и возражений вызвала история со знахарем. Ее сочли чистейшим вымыслом и полной бессмыслицей; по мнению ученых, ей вообще было не место в книге. А длинный перечень всевозможных талисманов и подробное описание колдовского обряда — да это не что иное, как глумление над наукой!

Зато у публики книга шла нарасхват. Новый издатель Райта — Крулль — заявил, что «Царевна Нефрет» не сходит с типографского станка. Первое издание уже распродано, и в печать сразу же пошло второе.

Маленькая лавка издательства на забытой улочке начала приносить доход, о каком владелец не мог даже и мечтать. Книга Райта потянула за собой другие издания, посвященные Египту, включая большую египетскую грамматику, долгие годы пролежавшую на складе замороженным капиталом.

Ко всем критическим атакам и нападкам на себя и свою книгу Райт относился с таким равнодушием, что его коллеги начали возмущаться. Не означает ли это молчание пред лицом многочисленных упреков утрату всякого уважения к себе? Если история со знахарем и в самом деле не поэтическая выдумка, а исторический факт, то его необходимо доказать научно и Райт обязан это сделать! Ученый в звании профессора не может позволить себе сенсационные писания… «Другой вопрос, что в республиканской Германии можно достаточно легко добиться профессорского положения…» — злобно бормотали старые профессора времен Вильгельма.

Райт отмалчивался и продолжал пунктуально являться в свой кабинет.

На его рабочем столе, придвинутом к окну, лежали под стеклянным колпаком высушенные цветы, найденные на пьедестале статуи Нефрет.