Царевна Нефрет
(Том I) - Масютин Василий Николаевич - Страница 15

Двинулся вперед. Теперь он оказался в маленькой камере, изукрашенной подобно другим. По обе стороны низкой и узкой двери две одинаковые статуи. Они изображали сидящую Нефрет в белом, узком платье. В левой руке, крепко прижатой к телу, она держала цветок лотоса. Голову украшал большой черный парик. На пыльном полу виднелись следы голых ног. На одном из пьедесталов увядшие цветы — последний привет от живых.

Сквозь приоткрытую дверь заблестело золотое ограждение саркофага. Имя Нефрет, выведенное бирюзово-синей краской, чередовалось на нем с символом жизни — доказывая, что время не властно над непреложностью ее существования.

Час шел за часом и Райт ощущал лишь ее близость, наслаждался чувством, что желанная цель наконец достигнута. Весь смысл его жизни покоился там, под бинтами, что обвивали высушенное, бездыханное тело царевны Нефрет, спрятанное в раскрашенном саркофаге за соседней стеной. Не все ли равно? Вернуться назад он не сможет — путь преграждает камень. Никто не видел, как он входил в эту усыпальницу. Лорд слишком поглощен собственными раскопками. А Мэри? Она рассталась с ним не в самом дружелюбном настроении. В гневе она умела три дня напролет демонстративно выказывать недовольство.

Райт припомнил свою научную карьеру — первые шаги на стезе ученого, заслуженные успехи, разговоры со Стакеном. Быть сейчас здесь, в гробнице Нефрет, казалось победой. Именно сюда не хотел пускать его старик и все же не добился своего. Какое-то время Мэри служила щитом, укрывавшим Райта от нападок Стакена… Но могла ли она заставить его забыть о цели? Считать ли женитьбу на ней ошибкой? Нет, это только эпизод — и ничего более.

Райт забыл завести часы. Тем лучше: вечность не знает ни минут, ни часов. Отныне он может жить в вечности. Когда нет часов — не будет ни дней, ни месяцев, и тысячелетия пролетят незаметно. Не было трех тысяч лет, прошедших… до этой минуты.

Что он оставил там, за рухнувшим вниз камнем? Что осталось за морем, которое Райт перешел, как посуху? Какие-то чудовищные поезда: они исчезали в пасти туннелей, нервно останавливались на станциях, выплевывали из себя задыхающихся людей и снова их заглатывали, и вновь, сверкая, с шумом мчались по железным поясам, прорезавшим землю… Какие-то невидимые радиоволны, что разбегаются и тают в беспредельности только для того, чтобы люди напрягали слух, пытаясь различить их звуки. Биржи, валютная паника, заседания репарационных и прочих комиссий, выборы, правительственные кризисы…

«S.О.S.! S.О.S.!» — пробивается в этом хаосе и летит на Марс, на Луну, долетает до Венеры — куда-то, где иные существа в таком же слепом заблуждении обманывают друг друга, воюют, суетятся и ползают, как червяки, где какой-то несчастный издает такой же безнадежный призыв: «S.О.S.!» Фокстрот, политические убийства, торговля кокаином, махинации большевиков, ежедневные сенсации газет и изобретения, опровергающие тысячелетние гипотезы…

Все безразлично. Кажется, словно все это исчезло и остался даже не доктор Роберт Райт, а одинокое создание, которое забыло о голоде и недвижно склонилось над саркофагом, когда погас последний луч света, падавший на стены.

Оно непрерывно повторяет все то же имя, что словно околдовало его, погрузило в мечтательную дремоту, граничащую с несуществованием:

«Нефрет, Нефрет, Нефрет…»

Это имя произносил, засыпая, молодой жрец Сатми, лежавший на низком ложе с твердой подпоркой под бритой головой. Несмотря на молодость, он уже носил титул второго провидца и следовал в иерархии непосредственно за верховным жрецом Инени, своим учителем.

И, несмотря на высокое положение и всю свою мудрость, он не переставал думать о женщине, как обыкновенный смертный, чья устремленность к высшей цели не мешает удовлетворять обычные жизненные потребности. Нефрет — младшую царскую дочь и сестру царицы — он часто видел на различных церемониях, но почему-то именно сегодня она показалась ему особенно привлекательной. Может, виной всему ее дивный синий парик, или диадема, придававшая ей исключительное очарование? Почему? — неведомо… но все же Сатми чаще, как обычно, останавливался взглядом на юной царевне, которая шла в свите царицы к Инени, раздававшему по случаю праздника цветы лотоса. В ногах Сатми стояла большая корзина с цветами. Он медленно и торжественно передавал зеленые стебли верховному жрецу. Смущенная торжественной минутой, Нефрет разволновалась и вместо того, чтобы принять цветок из рук Инени, торопливо взяла его у Сатми. Длинный стебель обвил их руки, связал на несколько мгновений зеленой лентой — и то, о чем Сатми никогда прежде не думал, стало для него вершиной желаний.

До сих пор он с ясным сознанием и себялюбивым пылом посвящал все силы одной только чистой науке — под опекой строгого Инени, неуклонно стоявшего на страже мудрости.

Храм был для Инени целым миром. Он редко и неохотно покидал священную храмовую келью — даже в те дни, когда правила предписывали ему посещать фараона. Инени напоминал статую — словно бы он, постоянно находясь среди неподвижных изваяний, позаимствовал их черты. Движения его худощавого тела были размеренны, лицо точно высечено из камня. Только в его черных глазах тлел сверхъестественный огонь жизни — неземное пламя, благодаря которому птицы могут смотреть на солнце.

Холодное сердце Инени не знало человеческих привязанностей. Сатми был единственным исключением.

Первые воспоминания Сатми были связаны с храмом. Лишь слабым намеком жили в его памяти женские черты — лицо матери. С первых дней сознательной жизни на нем покоились строгие и проницательные глаза Инени.

Сатми задремал с именем Нефрет на устах, утонул в лучезарном взгляде царевны, горевшем обещанием безграничного счастья.

Инени поймал этот взгляд. Сатми, как ярмо, ощутил сквозь дрему предостерегающий взор учителя. Ему приснился странный сон…

Был рассвет, он стоял на берегу реки[22]. Вставало солнце, золотя небо. На противоположном берегу разгорался огонь другого солнца. Этим солнцем был взгляд девичьих глаз. Нефрет, одетая в полупрозрачное платье, открывавшее линии ее юного тела, вся сияла. Сатми не знал, где был истинный источник жизни: в небесных светилах или в царевне? Сомнения были мукой, решение — наслаждением. Сатми бросился в воду и поплыл на другой берег. Он раздвигал светлые чаши лотосов, все теснее окружавших его своими стеблями. Он был уже близок к цели — весь в сиянии, исходившем от Нефрет, которая сама расплывалась в сиянии. Он слышал звук ее голоса.

В тот миг, когда нога его коснулась илистого дна, он заметил крокодила, прятавшегося в камышах. Зверь раскрыл пасть и всмотрелся в смельчака. Сатми замер, не в силах отвести от него глаз. Тем временем свет, заливавший Нефрет, начал гаснуть. Ярчайшее сияние сменила смертная тьма. В ней блестели фосфорические глаза чудовища. От взгляда их Сатми с болью проснулся.

Перед ним стоял Инени. В окне виднелось небо, позолоченное утренним солнцем. Инени сел на скамейку.

Такие посещения не удивляли Сатми: они повторялись неоднократно. Всякий раз провидец произносил какое-либо поучение или открывал новую тайну. Это случалось, когда ученик становился нетверд в вере или испытывал соблазны земных радостей, что могли совлечь его с пути мудрости.

Часто предостерегал Инени ученика от еретических помыслов. Так было, когда сам фараон воздел руку против бога Амона[23]. Но ересь не пошатнула душу Сатми.

Стоило Инени заметить, что некоторые неясные места священных книг пробуждают сомнения в сердце ученика, как он немедленно заводил с Сатми разговор с глазу на глаз, чтобы выполоть нездоровое зерно. Инени всегда приходил перед самым пробуждением Сатми, словно хотел прочитать на лице спящего все потаенные мысли, которые тот пытался скрыть.