Первый великоросс
(Роман) - Кутыков Александр Павлович - Страница 14

— Ты один? — послышался голос Некоши.

— А то с кем? — буркнул Щек отрывисто и уверенно.

Пришлось ждать, пока старый расколупается с засовом. Ворота отворились, скрипя и прыгая на железных навесах.

— Заждались, милый, заждались! — лупя глаза на парня, объяснялся старик.

— Пока тебя не было, у нас тут беда злоключилась! — добавил откуда-то из-за спины появившийся суетливый Сыз.

Щек недобрыми догадками перебрал всех домашних и ужаснулся: «Лишь бы не Стреша!..»

— Щек, наконец-то ты вернулся! — проголосила всегда брызжущая радостью девочка.

Брат вытянул десницу вперед, предлагая сестре подойти. Девчушка подбежала и прильнула щекой к родной груди. И здесь Щек верно решил, что беда произошла со Светей.

— Что стряслось-то? Говори!

— Щек, гляди! — Возле одрин Малк и Ярик показывали на распятую волчью шкуру, копьецами поколачивая заиндевелую скору.

— Тыкайте тупым, не проткните, у-у-у! — негодовал Сыз.

— А она и так с иверешком, эва! — Малк лез пальцами в колючую на морозе серую шерсть.

— Снег бы счистили — этот, бурый. Да курям бросьте — то-то радость им будет! — Сыз вполоборота косился на красноватые комья дорожки на пути к сходням.

Щек, заинтригованный представлением, освободился от счастливой Стреши и быстро пошел в дом. За ним бежала и девочка.

— Светю волки погрызли! — выпалила она в спину.

К порогу навстречу выбежал Птарь:

— Светю волки изгрызли!

— Покусали руку, ногу и голову! — поддакнула егоза; в голосе ее сквозило заботливое придыхание. — И лицо надулось пузырем! — Личико самой Стреши при этом сообщении закаменело.

— Да, пустите ж! — Щек двинулся к печи. Там, на лавке, лежал Светя, еле подняв для приветствия руку.

— Кушать садись, Щек! Устал, поди, с дороги… — Сидевшая возле сына Гульна встала и, произнеся это, отвернулась к печи — достать теплый кулеш.

— Привез сторожка? — пересохшими губами поинтересовался Светя, и Щек только тогда вспомнил, что напрочь забыл про собак!..

— Нет, не привез… Не видел ни одной… Хоть бы гавкнула какая — я и вспомнил бы… — повинился широколицый, быстро проходя к столу.

— Была бы у нас псинка вчера хоть какая, я бы вороту не раскрыл. Она бы волков учуяла и мне знать дала.

— Ну, ко вчерашнему вечеру я никак не успевал! — садясь за теплую снедь, пояснил Щек. — Ты-то что за воротами делал? Иль решил средь волков брехунка выбрать? А они-то, чай, не лают, ха! — Одновременно Щек смотрел, что большая лепеха никак не рвется в руках женщины.

— А вот спроси его, чего он там искал? — ругнулась Гульна и, расстроенная, брякнула перед Щеком растерзанную паляницу. Раненый молчал.

С нарастанием обессиливающего жара в больном теле левая нога с отошедшим от кости мясом одеревенела и перестала ныть вовсе. Жар, мучивший Светю, не позволял ему много говорить, но, благодаря тому же жару, не так горели другие раны и не слишком остро воспринималось общее бездеятельное положение. Раненый тревожно задремал, убаюкиваемый одной мыслью: «Чего же Щек без собаки?..»

— Гульна, я лягу посплю, — поев, сказал Щек. — Всю ночь глаз не сомкнул.

— Где ж ты околачивался? В Поречном не был, что ли?

— Был, да не до того пришлось… — виновато хмыкая носом, вроде как извиняясь за внеурочный сон, мужичок залез на печь. — Завтра можно еще разок съездить. Лишь бы день погожий выдался…

Гульна глядела на спящих ребят, и сердце ее робко радовалось. Оба дома. За Светю переживала очень. Надеялась, что обычным ходом жизни превратится он в главу рода. Но существование рядом Поречного, который при выборе места на берегу большой реки мыслился некоей опорой для их семейства, защитой от ватаг разбойников и проходимцев, шатавшихся по северским лесам, теперь уже несколько лет служило источником разлада среди них. Одинокая Ростана отвергла ухаживания Сыза — тогда еще довольно крепкого, но, правда, и странного мужичка — и нашла себе утеху в Остене. Был он, видать, внимателен к ней, вот она и рассказывала ему про семью, про жизнь, про отношения в своем кругу… Непременно что-то рассказывала. А то с чего бы Остен, встретившись с Ходуней на капище, вел бы себя так вызывающе надменно? Объяснял, кивая на Ростану: что, мол, баба у вас одиночеством мается, страдает без мужа? Отдайте ее мне, а то заблудит и сгинет без пользы на бесовских игрищах…

Заботливым поначалу показался чернявый красавец покойному Ходуне… Помнится, он ответил, что совсем не против такого выхода для сестры, но Щека им не отдаст. Остен и слышать ничего не хотел: с парнем поедем на новое место обживаться!.. Ходуня повторил твердо, что про племянника пусть забудут, а сестру, если она того желает, он отпускает на все четыре стороны…

После того случая в семье и пошел потихоньку раздрай. Ростана никуда не ехала, а мальчик здорово переменился. Мамка-то, конечно, все ему со своей колокольни объяснила.

Ах, Ростана… Верила чистым сердцем, что уедут они и будет у пацаненка кроме мамки и папка. И мальчик радовался, что станет во всем Свете вровень…

Глядя на спящих мужичков, Гульна вдруг почувствовала, что Щек обязательно уедет, но как это случится и как отразится на их благополучии, на жизни ее мальчика, сейчас такого беспомощного, она не ведала.

— Щек как храпит!.. Где ж он был? — промолвил очнувшийся Светя.

— Не знаю, ох…

— Что-то не ладится у него с Остеном, похоже.

— Да с кем у того баламута ладится? Никому ничего хорошего он не сделал! Лишь словеса треплет, как ветер полевую траву.

Помолчали. Щек ровно сопел. Светя попытался привстать, но закружилась голова.

— Лежи, сынок, не торопись вставать, отдыхай.

— Пса бы… Сидим здесь, как слепые. Не торчать же до скончания века в подволоке. Не налетели бы псы другие — поганые. Их еще не хватает!..

— Авось, Стрибог отведет их в другую сторону… Надо сходить на капище. Возьму шесть яичек и схожу. Все будет хорошо, и не настигнет беда моих деток.

— Не надо, не то сама угодишь к волкам. Как мы без тебя?

Светя представил себе, что могло случиться вчера вечером, и поежился.

— А где же второй разбойник? — Светя вдруг вспомнил об остававшемся во дворе волке и с волнением спросил: — А где все?

— На улице. Утром выходили посмотреть на серого. Я тоже. Он жался, жался к тыну, рычал, скалился, но не решился кинуться. Ребята и старики с копейками обступили его, а он возьми и рыпнись возле Сыза. Сыз визжит— чуть не сомлел. А волк шасть — и бежать на ту сторону двора. Ну, решили старички: раз повязать не получается — хоть в завозню загнать, где телега и лодка: они-то ныне не к спеху. Открыли завозню настежь и погнали волка палками да криками. Вот потеха была! Даже Сыз, хоть на него волк и рыпнулся, не отставал от ребятни. Некоша командовал. Стрешка за Малком бегала. Он постарше — за него и держалась, хитрющая. И копейко у нее было… Ох, красавица будет! Бойкая. Да-а…

— Что с волком-то, мать?

— А что с волком? Загнали в завозник и прикрыли. Теперь ребята со стариками палками в него кидают.

— Ну да, а вечером кормить будет надобно, чтоб не помер. Ну, ничего… Завтра встану— убью.

— А Щек на что? Сегодня встанет и убьет.

— Ах да! — опомнился Светя: про Щека он как-то и забыл.

Гульна в мутное окошко пыталась разглядеть, где ее народ, а потом сказала:

— Пускай ребятня поиграется! Все какое-то им дело, да и старикам тож.

— А старикам что ж за удовольствие?

Гульна внезапно рассмеялась полной грудью:

— Молодость вспомнят… Они это умеют — окружать да ловить!

— Это откуда? — подивился Светя.

— Да все оттуда, из леса! — Уставшая от смеха женщина терла слезы. — Ведь разбойниками ж были, татями лесными.

— Ты-то откуда знаешь? Они, что ль, говорили?

— Ух! — перевела дух Гульна. — И от них, и сама догадывалась. Мы с Ходуней-покойником, как чего надо — тяпку железную там, или лошадку — смеючись, у них спрашивали. Говорили им: пошли бы на дорогу — поворовали. Они смеялись, мы смеялись… А Сыз совсем чудной был…