Черный Отряд (Десять поверженных) - Кук Глен Чарльз - Страница 1

Глен Кук

Черный Отряд

Глава первая

Посланник

Одноглазый сказал, что чудес и знамений было предостаточно и в том, что мы неправильно их истолковали, нам следует винить лишь себя. Согласен, ему многое мешало, но все равно его слова – замечательный пример того, насколько мы крепки задним умом.

Молния, сверкнувшая на ясном небе, ударила в Некропольский холм и попала в бронзовую табличку, запечатывавшую склеп форвалак, наполовину уничтожив силу заклинания. Выпадали дожди из камней. Из статуй текла кровь. Жрецы нескольких храмов сообщали о жертвенных животных без сердца или печени. Одной выпотрошенной жертве даже удалось сбежать, и ее не сумели поймать. В казармах у Развилки, где размещаются городские когорты, изображение Теу повернулось спиной. Девять вечеров подряд десять черных стервятников кружили над Бастионом, потом один из них прогнал орла, обитавшего на верхушке Бумажной Башни.

Астрологи отказывались наблюдать за небесами, опасаясь за свою жизнь. По улицам бродил свихнувшийся предсказатель, объявляя о близком конце света. А в покинутом орлом Бастионе плющ на внешних валах засох и сменился каким-то ползучим растением, листья которого теряли черноту лишь при самом ярком солнечном свете.

Но подобное происходило каждый год. Дурак задним числом может объявить знамением что угодно.

И все же события не должны были застать врасплох нас, имевших четырех собственных колдунов со скромными способностями, которые охраняют нас от хищного будущего – пусть даже не столь изощренным способом, как гадание на овечьих потрохах.

Лучшими авгурами и ныне считаются те, кто предсказывает будущее по знамениям прошлого. Их успехи зачастую поразительны.

Берилл непрерывно содрогался, готовый каждую минуту рухнуть в пропасть хаоса. Самый великий из Самоцветных городов был старым, упадочным и безумным, в нем смердело вырождением и загнивающими нравами. По его ночным улицам могло красться что угодно, и лишь последний дурак удивился бы этому.

Я распахнул настежь все ставни на окнах, молясь о ветерке из гавани, пусть даже воняющем тухлой рыбой. Увы, ветра не хватило бы даже колыхнуть паутину. Я вытер вспотевшее лицо и скорчил рожу первому пациенту:

– Опять вошек подхватил, Кудрявый?

Кудрявый слабо улыбнулся. Лицо у него было бледным.

– Да нет, Костоправ. Живот болит. – Его макушка напоминает отполированное страусиное яйцо, отсюда и имя. Я сверился с расписанием караулов, но его имени в списке не нашел. Уклоняться ему вроде не от чего. – Здорово прихватило. Очень больно.

– Гм… – Я уже понял, в чем дело, и напустил на себя профессиональный вид. Несмотря на жару, кожа у него была влажная и холодная. – Ел недавно где-нибудь в городе, Кудрявый? – На его лысину спикировала муха и принялась разгуливать, словно завоеватель. Он этого даже не заметил.

– Да. Раза три-четыре.

– Гм… – Я намешал вонючую микстуру, похожую на молоко. – Выпей это. До дна.

После первого же глотка он скривился.

– Послушай, Костоправ, я…

Аромат микстуры пронял даже меня.

– Пей, приятель. Двоих я не сумел спасти, пока не отыскал это противоядие. Лодырь его выпил и остался жив.

Об этом все уже знали. Кудрявый выпил.

– Выходит, это яд? Проклятые Синие мне чего-то подмешали?

– Успокойся, ничего с тобой не случится. – Мне пришлось вскрыть Косоглазого и Дикого Брюса, чтобы узнать причину их смерти – хитро действующий яд. – Ложись-ка на кушетку, там будет прохладнее… если этот проклятый ветерок когда-нибудь подует. И лежи спокойно, пусть лекарство делает свое дело.

Я уложил его на кушетку.

– Расскажи мне, что ты ел в городе.

Я взял перо и склонился над прикрепленной к столу картой города. Лодыря и Дикого Брюса, пока тот был еще жив, я уже расспросил, а сержант из взвода покойного Косоглазого по моей просьбе выяснил, где бедняга накануне набивал брюхо. Я не сомневался, что яд парням подсыпали в одной из забегаловок рядом с Бастионом, куда частенько заходят солдаты. Показания Кудрявого совпали со словами его предшественников.

– Есть! Теперь эти сволочи у нас в руках.

– Кто? – выпалил Кудрявый. Ему не терпелось самому свести счеты.

– Отдыхай. А я схожу к Капитану.

Я похлопал его по плечу и заглянул в соседнюю комнату. Кроме Кудрявого, никто на утренней поверке не назвался больным.

Я выбрал длинную дорогу и пошел по Треянской стене, нависающей над городской гаванью. На полпути я остановился и посмотрел на север. Там, за молом, маяком и Крепостным Островом, простиралось Море Мук. Его тусклые серо-коричневые воды были усеяны разноцветными пятнышками каботажных доу, которые медленно ползли по невидимой паутине морских путей, соединяющих Самоцветные города. Воздух над морем был неподвижен, тяжел и затянут дымкой, горизонт не просматривался. Но у самой воды воздух не застаивался. Возле острова всегда дует легкий бриз, хотя суши он избегает с таким упорством, словно боится подцепить над ней проказу. Неподалеку кружили чайки, такие же угрюмые и апатичные, какими наступающий день обещал сделать большинство людей.

Еще одно лето на службе у потного и мрачного синдика Берилла, которого мы защищаем от политических соперников и недисциплинированных местных солдат. Еще одно лето будем надрываться, получая в награду то, что получил Кудрявый. Платили нам хорошо, но работа нам претила, не трогала душу. Наши ушедшие собратья наверняка возмутились бы, увидев, до какого унижения мы дошли.

Берилл погряз в нищете, но в то же время это древний и загадочный город. Его история напоминает бездонный колодец, наполненный мутной водой. Я иногда развлекаюсь, шаря в его темных глубинах, и пытаюсь отделить факты от домыслов, легенд и мифов. Нелегкая задача, потому что ранние историки города писали с оглядкой на тогдашних его властителей.

Для меня самый интересный период – эпоха древнего королевства, хуже всего описанная в хрониках. Именно тогда, во времена правления Найама, в город пришли форвалаки, были побеждены после десятилетия ужасов и замурованы в склепе на Некропольском холме. Отголоски тех ужасов сохранились в фольклоре и предостережениях, которыми матери увещевают непослушных детей. Сейчас уже никто не помнит, что представляла собой форвалака.

Я зашагал дальше, понемногу зверея от жары. В затененных будках часовые стояли, обмотав шеи полотенцами.

Ветерок застал меня врасплох. Я обернулся к гавани. Мимо Крепостного Острова шел корабль – огромное неуклюжее чудовище, по сравнению с которым доу и фелюки казались карликами. Из центра полнобрюхого черного паруса выпирал серебряный череп, окаймленный мерцающим серебряным кругом. Глаза черепа светились красным, в щербатой пасти вспыхивали огоньки.

– Это еще что за чудо-юдо? – спросил часовой.

– Не знаю, Блондин.

Размер корабля поразил меня еще больше, чем парус. Четырем колдунам нашего Отряда вполне по силам сотворить нечто столь же эффектное, но никогда прежде мне не приходилось видеть галеру с пятью рядами весел.

Я вспомнил о своих обязанностях.

Когда я постучал в дверь Капитана, тот не ответил. Я сам пригласил себя войти и увидел его храпящим на большом деревянном стуле.

– Тревога! – взревел я. – Пожар! Бунт в Стоне! Танцор ломится во Врата Рассвета!

Танцор – генерал, когда-то давно едва не уничтоживший Берилл. Люди до сих пор вздрагивают, услышав его имя.

Капитан и ухом не повел – даже не приподнял веки и не улыбнулся.

– Ты слишком нахален, Костоправ. И когда ты научишься соблюдать субординацию?

Намек на субординацию означал, что сперва мне полагалось потревожить Лейтенанта. Сон начальства священен, и прерывать его дозволено в исключительных случаях – например, если Синие начали штурм Бастиона.