Мой домашний редактор, или Мальчик и Зверь (СИ) - "Чёрный-чёрный Дом" - Страница 6

— Нет, я сдох.

— В душ.

Он встаёт на карачки и на четвереньках ползёт в кабинку. Я включаю чайник и иду подтягиваться. На часах пять минут седьмого.

После завтрака мы вновь лежим на диване, он сонно смотрит на меня, медленно моргает и закрывает глаза. Мне тоже хочется спать, может, хоть сейчас не будет на меня карабкаться. Опускаю веки, проваливаясь в темноту. Чьи-то пальцы смыкаются на запястье, а лоб упирается мне в ключицу. Пускай, я сплю.

Через пару часов я просыпаюсь, подгоняемый чаем, закрываюсь в туалете, делаю дело и набираю библиотеку. Гудки.

— Центральная библиотека, добрый день!

— Здравствуйте! Кто-то из детей забыл на пляже вашу книгу «Винни-Пух». Не подскажете, кто её последним брал? Если кто-то из местной ребятни, могу вернуть, а нет, так привезу сразу к вам.

— Да, конечно, спасибо! Сейчас посмотрю. «Винни-Пух»?

— Да, оранжевая, а-четвёртого формата.

— Вот, нашла, одна на руках у Миши Вишнёва, а вторая у Буленкова Жени. Адрес запишете?

— Говорите, я запомню…

Кто же ты, Крис — Миша или Женя? Открываю адресную книгу и выбираю «Брат». Тут же:

— Санчелло, привет!

— Привет, Юр. Зайдёшь?

— Когда?

— Сегодня в обед.

— Что, соскучился?

— Дело есть…

— У-у…

— И да… соскучился, — говорю я и отключаюсь.

Замеряю рулеткой одежду Криса и подхожу к дивану.

— Крис.

— Чего?

— Я в магазин сгоняю, куплю тебе пару футболок да трусов с шортами, кепку ещё. Ты тут не скучай, кино погляди, там на винте полно всего. Хорошо?

— Угу.

— А тебя замкну, сиди тихо, как мышка.

— Угу…

Собираю заказы для клиентов и вызываю такси, дорого, но чёрт с ним, иначе к обеду не успею вернуться. Надо скорее забирать машину из ремонта.

У последнего клиента, любителя русских народных сказок и разговоров по душам, я, как обычно, немного застреваю.

— Как там наш питомец поживает? — спрашивает он, подходя вплотную и заглядывая в глаза. Хоть я и немногим младше, но чувствую себя с ним глупым нашкодившим мальчишкой. Умеет он поставить в неловкое положение и выковырнуть то, что даже от себя прячешь.

— Какой питомец?

— Так-так, — прищуривается он. — А питомец у тебя уже не один?

— Один, — понимаю я, что речь о Звере, про которого я ему невзначай сболтнул, когда он, тренируясь, засовывал в меня золотое вибрирующее изделие номер семнадцать, а затем заставлял его сносить, квохча. — Евграф Вениаминович, но мне правда пора бежать, такси ждёт.

— Беги-беги, от себя не сбежишь.

Прыгаю в такси и спешу домой. В кармане вибрирует телефон.

— Саня, я у тебя под дверью, а ты где?

— Извини, уже подъезжаю, сейчас поднимусь.

Взбегаю с пакетами по ступенькам.

— Прости, Юр, совсем замотался.

— Обновки купил?

— Почти. — Открываю дверь, пропуская брата.

— Мне показалось, у тебя тут телек работал, охи-вздохи… Не понял.

Во весь экран пятеро накачанных амбалов беззвучно трахают во все дыры связанного парня, а из-за спинки дивана испуганно выглядывает Крис. Смотрит на Юрку, на меня, вновь на Юру. Уголки губ опускаются, а глаза наполняются слезами.

— Предатель! — выкрикивает он и, рыдая, стискивает, царапает себя за плечи.

Бросаю пакеты и кидаюсь к нему. Развожу его руки и обнимаю, он вырывается.

— Дурак, это мой брат. Он не за тобой. — Как я не сообразил, что Юркина полицейская форма может его напугать?

— Что здесь, нахер, происходит? — вопрошает тот, разуваясь.

Крис всё ещё вздрагивает, всхлипывая, в моих объятиях.

— Юр, налей себе чего-нибудь, я тебе всё объясню.

— Да уж постарайся, — смотрит он на кончающих в открытый рот парня мужиков, расстёгивает рубашку, открывает холодильник и достаёт сок. — Хоть бы пива какого купил.

Я глажу по спине и отстраняю заплаканного Криса.

— Ты как, успокоился? Можешь полчасика погулять, пока я с братом переговорю?

Он шмыгает носом и кивает, ему стыдно.

— Прости, это я виноват, не сообразил тебя предупредить. Надень пока старое. Вот, пятьсот рублей возьми, мороженое купи или ещё чего-нибудь.

Крис натягивает бриджи и, вытирая глаза, выходит на лестничную клетку.

— Итак, — Юрка отпивает сока, — ты за старое? — Движется ко мне, расстёгивая и вытаскивая из петель ремень. — Тянешь в дом всяких шелудивых щенков. Придётся тебя наказать.

Останавливается вплотную к дивану, между моих коленей. Делает глоток и указывает ремнём вниз. Я протягиваю руки и расстёгиваю молнию на его брюках.

========== 4. Я убил в себе Зверя ==========

Отец Юры работал в милиции. Он забрал меня с улицы и усыновил, когда мне почти исполнилось четырнадцать лет. Я тогда уже какое-то время промышлял с Викой на трассе. Обычно всё ограничивалось мастурбацией или отсосом, и я как-то не задумывался, что будет, если кто-то захочет большего. Но зачастую я оставался лишь зрителем, любителей мальчиков среди дальнобойщиков было не так уж и много. Но даже в этом случае Вика со мной делилась, говоря, что я приношу ей удачу и у неё отбоя нет от клиентов. Я же считал, что водители чаще останавливались, потому что у них срабатывал инстинкт защитника, когда они видели женщину с ребёнком, и оказывались несколько шокированными после озвучивания перечня услуг.

Вика была классной, на дюжину лет меня старше, но мы отлично ладили и весело проводили время, в кино ходили и даже снимались пару раз. Но сниматься мне не понравилось, надо было делать вид, что мне в кайф, а я никак толком возбудиться не мог, то ли был слишком пьян, то ли из-за того, что все смотрели. Меня вообще сначала хотели уколоть, но Вика устроила истерику и не дала. В итоге я, кажется, вырубился, и не помню, чем закончились мои кинопробы. Башка на другой день болела страшно, и чувство, будто меня поездом переехало и ещё пару километров по шпалам тащило. При всяком удобном и неудобном случае она называла меня своим кавалером. Я хоть и смущался, но очень гордился таким вниманием. Мы переспали лишь пару раз, и, будто удовлетворившись выполненной миссией по моему возмужанию, она больше не предлагала, а я, в прямом и переносном смысле слова, всё чаще склонялся и тяготел к членам с волосатыми яйцами, даже к таким потным и вонючим, как у дальнобойщиков.

Наша точка располагалась на выезде из города, сразу за мостом, под которым я ночевал, свив гнёздышко из картонных коробок. В нише пованивало мочой и дерьмом: какие-то идиоты забирались наверх под мост, чтобы посрать, скорее всего, пацаны с ближайшего пляжа. Я убрал, что смог, но многолетний запах остался. Под мостом водилось эхо. Если громко крикнуть, оно отвечало с другой стороны реки. Хотя, если кричать одному, потом становилось только грустнее.

Приближался сентябрь, и ночью спускалась прохлада. Дрожа, я просыпался ещё до рассвета, разводил костёр и пёк картошку, украденную с огородов по другую сторону моста, или яблоки. Мне нравился их запах и сладкий липкий сок, выступающий из-под обгорелой чёрной кожицы, обжигающая пальцы и губы душистая мякоть. Очень хотелось покурить, но я держался, потому что иначе вообще не мог спать из-за першения в горле и постоянного кашля. Несмотря ни на что, на воле мне было лучше, чем в детском доме или приюте. Порой одиноко, но, предоставленный самому себе, я острее чувствовал свою душу и находил в этом утешение. Тогда я ещё любил себя.