Мой домашний редактор, или Мальчик и Зверь (СИ) - "Чёрный-чёрный Дом" - Страница 15

Открывается дверь, и входит брат. Окидывает взглядом пустую студию. Коробки с игрушками ещё вчера вечером забрал Вениаминыч, пообещав вскорости реализовать через свою телефонную службу поддержки одиноких сердец.

— Решил, значит, сделать по-своему?

Я ничего ему не отвечаю, продолжая складывать карандаши и краски с кисточками.

— Я с тобой разговариваю, урод!

— Юр, чего ты от меня хочешь?

— Ты исковеркал, испоганил всю мою жизнь!

— Чем я могу тебе помочь?

— Ты можешь, тварь, сдохнуть?!

— Нет, — спокойно отвечаю я.

— И как теперь планируешь зарабатывать? Опять будешь жопу подставлять да сосать сморщенные члены у старых пидоров?

— Буду сказки для детей писать.

— Ха, насмешил, да кому они нахер нужны, твои сказки, кто их у тебя купит? Скоро сам приползёшь и косточку попросишь.

Он проходит и облокачивается на барную стойку. Трёт мешки под глазами. Весь какой-то помятый и небритый.

— Ты чё, бухал?

— А как ты догадался? — с сарказмом спрашивает он, набирая в стакан воды, пьёт, с грохотом опускает пустой на стол. — От меня Ленка ушла. Я вчера после нашего разговора перебрал, пришёл домой… В общем, попала она под горячую руку. И пока я отсыпался, собрала чемоданы и умотала к матери. Так что я, по ходу, теперь холостой.

— Поздравляю.

— Сука… — Трёт губы. — Ты… ты это вчера, ну, насчёт не приходить, серьёзно? — С надеждой смотрит в глаза.

— Да, — отвечаю я, — мне это больше не нужно.

— Эгоистичная тварь! — Бьёт кулаком по столу. — Иногда мне кажется, что это ты настоящий сын Петровича. Два упёртых непрошибаемых барана. Хорошо, блядь, с мальчиком порезвился, вспомнил прошлое? Я бы тоже не отказался, — похабно ухмыляется. — Может, навещу его как-нибудь, проведаю…

Сжав в кулаке остро заточенный карандаш, я иду к нему. В груди гулко бухает сердце, но в глазах ледяной мрак Зверя, прицеливающегося к правому глазу Юры.

— Стой-стой, — поднимает он открытые ладони, перехватив мой взгляд. Я чувствую плеснувшийся в нём страх. — Остановись, я понял, что у вас серьёзно. — Я застываю, но продолжаю смотреть на него, чуть склонив голову набок, а перед глазами алые картинки вспарываемого тела, выпотрошенных кишок. Зверь облизывает нос. Видимо, что-то в моём лице заставляет брата добавить: — Я его не трону, обещаю!

— Жаль, — произносит Зверь.

— Ч-чего? — Глаза брата лезут из орбит.

— Жаль, давно хотел тебя отведать.

— Ёбаный псих! — Он пятится к двери. — Ты знаешь, что ты грёбаный, конченый псих?! — Замирает на пороге, копаясь в папке. — На, — кидает мне под ноги старую видеокассету, — мне это тоже больше не нужно, а ты посмотри, — мерзко ухмыляется.

— У меня нет видеомагнитофона.

— Ну, я тебе тогда так расскажу. Ты там сначала пытаешься присунуть какой-то страшной пропитой бабе, но у тебя не особо получается, видимо, пидорами действительно рождаются, а потом тебя три волосатых хуя по очереди оприходуют, а ты, сука, лежишь и блаженно так улыбаешься. — И он выходит, хлопнув дверью.

Собрав под деревьями сухих веточек, я обкладываю ими кассету, вырываю из найденной Крисом общей тетрадки несколько страниц, мну, подсовываю под ветки и поджигаю.

— Ничего себе коптит. — Костёр окружают мокрые пацаны, дрожа и протягивая руки к огню. — Это что?

— Так, жгу ненужный мусор.

Костя поднимает и листает тетрадь.

— Ого, какие страхолюдины, — показывает он пацанам рисунки. — Рыба с ногами и копытами. Жуть!** А тут, гляньте, что это? Монстр какой-то.***

Они спят, им снятся сны,

Но скребётся под дверью,

Стучится в окно

Та, что хочет,

Что жаждет

Войти в этот дом,

Где красивые дети

Смотрят сны о любви.

— Кто скребётся под дверью?

Кто жаждет войти?

— Это я!

Я есть Смерть!

Души чистых детей летают вдали.

— Я возьму их тела,

Чтобы дети любви

Никогда не вернулись

В куски мяса свои!

Ничёсе трэшак. А вот автопортрет. Что-то ты тут какой-то грустный.****

— И страшный, — добавляю я.

— Нет, печальный просто. А на губах кровь?

— Ага, моя, настоящая.

— Круто!

В детстве мальчика знал одного,

Он родился в священное время

И прекраснее всех был на свете,

Но никто никогда, никогда

Не встречал в его дивных глазах

Ни улыбки, ни проблеска счастья.

По обрыву реки гулял я.

Утро было прекрасно и чисто.

И в реке, под прозрачной водой,

Я увидел родное лицо.

Его губы застыли в улыбке.

Как же счастлив он был,

Что больше не жил

В этом грязном

И проклятом мире.

Охуеть! Ой, извини. А ты это сжечь хочешь? — Киваю. — А можно я себе заберу? Пацанам в классе покажу, вообще попадают.

— Костян, а смешное там есть что-нибудь? Дай глянуть.

— Да куда ты мокрыми лапами лезешь… Вот, нашёл.

Любовь ко тьме рождает тени. Я поселился в доме без окон.

Я начал ждать прихода Зверя и я забыл, кто из нас бог.

Лакая кровь с осколков стёкол, поранил я свои уста.

Мы пили вместе детства ночи, когда темно и тишина.

Когда приходит страх и ужас и мама больше уж не та.

Она молчит, не дышит, а только странно и противно

Скрипит зубами, когтями папу теребя.

И я устал бороться с болью, приятней ночи тишина.

А Зверь сказал: «Я только эхо того, что в сердце у тебя».

— Охрененно смешно!

— А что, нет? Когтями папу теребя, — хихикает Костя.

— Пацаны, доглядите за костром? — спрашиваю я, вставая.

— Легко, и ещё дровишек подкинем! А ты уже домой?

— Да.

— А у тебя правда сигнализация стоит?

— Уже нет.

— Так теперь к тебе можно с пацанами в гости зайти?

— Нафига?

— Просто так, мы же у тебя ещё не были, говорят, ты там все стены снёс и унитаз в центре под люстрой поставил. — Ржут как кони.

— И у кого такая буйная фантазия?

— У бабок у подъезда.

— А-а, эти могут. Ну приходите, чё с вами делать. У меня там где-то порнокартишки с детства остались, если Крис с собой не утащил, пришло, видимо, время передать наследие древних времен подрастающему поколению, — говорю я и удаляюсь, провожаемый заинтригованными взглядами.

Выйдя из душа, вытираюсь и сажусь за компьютер, вспоминая последний разговор с Вениаминычем.

— Я тебе помогу и возьму мальчишку редактором в штат, контракт Ванька распечатает, пусть подпишет, когда вернётся.

— Если вернётся.

— Когда вернётся, Саш. Тебе ли не знать, что вкусивший один раз свободы никогда её не забудет и сделает всё, чтобы пережить снова. А все права на твои сказки и любые другие тексты, что ты напишешь, теперь принадлежат мне, но ты можешь свободно их выкладывать на своей странице в сети. Зарплата от выработки. Ставь подпись.

Я смотрю на замершего в напряжённом ожидании Евграфа.

— Похоже, я продал свою душу Дьяволу, — говорю я, ставя подпись. — Даже боюсь предположить, для каких извращений вам понадобились детские сказки.

Победно улыбаясь во все тридцать три зуба, Вениаминыч выхватывает листки и запирает в стенной сейф. Продолжая радостно лыбиться, потирает руки.