Цена соли (ЛП) - Хайсмит Патриция - Страница 45

— Никогда. Мой отец отдал меня в другую школу, не в нашем городе. А потом Эбби отправилась в Европу, когда ей исполнилось шестнадцать, а когда она вернулась — меня не было дома. Я как-то раз увидела ее на какой-то вечеринке примерно в то время, когда я вышла замуж. Эбби тогда очень изменилась и больше не была похожа на мальчишку. Потом мы с Харджем жили в другом городе, и я с ней снова не виделась — честно говоря, годами, до тех пор, пока не родилась Ринди. Она иногда приезжала на конюшню, где мы с Харджем катались на лошадях. Несколько раз мы катались вместе. Потом мы с Эбби начали играть в теннис по субботам после обеда, когда Хардж обычно играл в гольф. Нам с ней всегда было здорово вместе. Я никогда не вспоминала о ее прежней влюбленности — мы ведь обе так повзрослели, и так много всего произошло. Мне пришла в голову идея открыть магазин, потому что мне хотелось поменьше видеться с Харджем. Я думала, что мы поднадоели друг другу, и это может помочь. Так что я спросила Эбби, не хочет ли она стать моим компаньоном, и мы открыли мебельный магазин. И после нескольких недель я, к удивлению своему, почувствовала, что меня к ней тянет, — тем же спокойным голосом продолжила рассказывать Кэрол. — Я не могла этого понять, и я немного этого боялась — вспоминая прошлую Эбби и осознавая, что она могла чувствовать то же самое, или что мы обе могли так чувствовать. Поэтому я постаралась, чтобы Эбби этого не увидела, и, думаю, мне это успешно удалось. Но в итоге — и наконец, на этом месте мы добрались до забавной части истории — прошлой зимой случилась та ночь в доме Эбби. Дороги тогда замело, и мать Эбби настояла, чтобы мы заночевали вместе в комнате Эбби, просто потому что в комнате, в которой я останавливалась раньше, на кровати не было простыней, и было очень поздно. Эбби сказала, что она постелит простыни, мы обе отнекивались, но мать Эбби настояла на своем, — Кэрол чуть улыбнулась и взглянула на нее, но Тереза чувствовала, что Кэрол даже не видит ее. — Ну вот, и я осталась с Эбби. Ничего бы не случилось, если бы не та ночь. Я уверена в этом. Если бы не мать Эбби, в этом и состоит ирония, потому что она ничего об этом не знает. Но все произошло, я чувствовала себя совсем как ты, наверное, такой же счастливой, как и ты, — последние слова Кэрол выпалила, хотя ее голос по-прежнему звучал ровно и без каких-либо эмоций.

Тереза уставилась на нее, не зная, то ли это была ревность, то ли шок, то ли гнев, который внезапно спутал все.

— А после этого? — спросила она.

— После этого, я поняла, что влюблена в Эбби. Не знаю, почему эти чувства не назвать любовью, все признаки были налицо. Но все длилось лишь два месяца, словно болезнь, которая пришла и ушла, — тут Кэрол заговорила другим тоном. — Дорогая, это не имеет к тебе никакого отношения, теперь все уже закончилось. Я понимала, что ты хотела знать, но я не видела никакой причины рассказывать об этом раньше. Это все неважно.

— Но если ты чувствовала к ней то же самое…

— В течение двух месяцев? — перебила Кэрол. — Когда у тебя муж и ребенок, знаешь ли, это немного по-другому.

По-другому, чем у нее, имела в виду Кэрол, потому что у нее не было никаких обязательств.

— Да? Ты можешь вот так просто начать и прекратить?

— Когда у тебя нет ни шанса, — ответила Кэрол.

Дождь ослабевал, но лишь настолько, что сейчас она могла видеть сам дождь, а не сплошную серебристую стену.

— Я не верю в это.

— Не тебе об этом судить.

— Почему ты такая циничная?

— Циничная? Разве?

У Терезы не было достаточной уверенности, чтобы ответить. Что значило — любить кого-то? Чем была сама любовь, и почему она заканчивалась или не заканчивалась? Это были глубинные вопросы, и кто мог на них ответить?

— Стихает, — заметила Кэрол. — Как насчет того, чтобы двинуться дальше и найти где-нибудь коньяка? Или в этом штате сухой закон?

Они доехали до следующего города и обнаружили безлюдный бар в самом большом отеле. Коньяк был изумительным, и они заказали еще по одному.

— Это французский коньяк, — сказала Кэрол. — Когда-нибудь мы отправимся во Францию.

Тереза вращала между пальцев пузатый бокальчик. В задней части бара тикали часы. В отдалении засвистел поезд. А Кэрол откашлялась. Обычные звуки, но этот момент не был обычным. Ни одно мгновение не было обычным с того самого утра в Ватерлоо. Тереза пристально поглядела на ярко-коричневый огонек в бокале с коньяком, и вдруг преисполнилась абсолютной уверенности в том, что однажды они с Кэрол поедут во Францию. А потом сквозь сияние коричневого солнца в бокале проступило лицо Харджа, его губы, нос и глаза.

— Хардж знает об Эбби, ведь так? — спросила Тереза.

— Да. Он спросил меня что-то о ней несколько месяцев назад… и я рассказала ему все, от начала до конца.

— Рассказала… — она подумала о Ричарде, представила, как бы отреагировал он. — Ты поэтому разводишься?

— Нет. Это не имеет ничего общего с разводом. Еще один повод для иронии — я рассказала Харджу после того, как все закончилось. Ошибочная попытка быть честной, когда ни у меня, ни у Харджа не осталось ничего, что можно было бы спасти. Мы уже разговаривали о разводе. Пожалуйста, не напоминай мне об ошибках! — нахмурилась Кэрол.

— Ты имеешь в виду… он определенно должен был ревновать.

— Да. Потому что как ни крути, кажется, выходило так, что одно время меня больше волновала Эбби, чем когда-либо волновал он. На каком-то этапе, даже будучи матерью Ринди, я бы все бросила, чтобы уехать с Эбби. Даже не знаю, как так случилось, что я этого не сделала.

— И ты бы взяла Ринди с собой?

— Не знаю. Знаю только то, что существование Ринди остановило меня от того, чтобы уйти от Харджа тогда.

— Ты сожалеешь об этом?

Кэрол медленно покачала головой.

— Нет. Это бы не продлилось долго. Да оно и не продлилось, и, возможно, я понимала, что так и будет. Мой брак разваливался, и я слишком боялась и была слишком слабой… — она замолчала.

— А сейчас ты боишься?

Кэрол безмолвствовала.

— Кэрол…

— Я не боюсь, — упрямо ответила она, вскидывая голову и затягиваясь сигаретой.

Тереза посмотрела на ее лицо, на ее профиль в приглушенном свете. «А как же теперь Ринди, — хотелось ей спросить, — что теперь будет?» Но она знала, что Кэрол и так вот-вот потеряет терпение и ответит ей что-то незначащее, либо не ответит вовсе. «В другой раз, — подумала Тереза, — не сейчас». Это могло уничтожить все, даже физическое ощущение тела Кэрол рядом с ней, а очертания фигуры Кэрол в черном свитере казались единственной материальной вещью в мире. Тереза провела большим пальцем по боку Кэрол, из-под руки к талии.

— Я помню, Харджа особенно раздражала наша с Эбби поездка в Коннектикут. Мы с ней поехали, чтобы купить кое-что для магазина. Это была всего лишь двухдневное путешествие, но он сказал: «За моей спиной. Надо вам было сбежать», — Кэрол произнесла это с горечью. И в ее голосе было больше самобичевания, чем подражания Харджу.

— Он все еще об этом упоминает?

— Нет. А о чем тут упоминать? Разве здесь есть, чем гордиться?

— А разве есть, чего стыдиться?

— Да. Ты же сама знаешь, разве нет? — спросила Кэрол ровным, отстраненным голосом. — В глазах всего мира это омерзительно.

Услышав, как она это произнесла, Тереза не сдержала улыбку.

— Ты сама в это не веришь.

— Зато верят те, кто похож на семью Харджа.

— Они — это не весь мир.

— А их вполне достаточно. И тебе в этом мире приходится жить. Именно тебе… и прямо сейчас я ничего не говорю о том, кого ты решила любить, — она посмотрела на Терезу, и та, наконец, увидела, как в ее глазах медленно занимается улыбка, возвращая с собой прежнюю Кэрол. — Я имею в виду обязательства перед обществом, в котором живут и другие люди, а не только ты. Сейчас для тебя это не так, и вот почему в Нью-Йорке я была категорически не тем человеком, с кем тебе стоит водить знакомство, потому что я тебя балую и не даю тебе повзрослеть.