Сталин
(Предтеча национальной революции) - Дмитриевский Сергей Васильевич - Страница 52

— Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут.

Так говорит Сталин.

— Технико-экономическая отсталость нашей страны не нами выдумана. Эта отсталость есть вековая отсталость, переданная нам в наследство всей историей нашей страны.

Но, говорят многие в стране, в том числе и в кругах правящей партии, преодоление технико-экономической отсталости — вещь сама по себе хорошая и никем не оспариваемая. Но его можно вести и более спокойным темпом, а не тем бешеным, каким оно ведется сейчас, когда силы страны перенапрягаются и все, вплоть до существования самой власти, ставится на карту…

— Иногда, — рассказывает Сталин, — спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение? Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей надо их увеличивать…

И он пытается объяснить почему. Вопрос, по его словам, идет «о жизни или смерти». Советская страна — «единственная страна пролетарской диктатуры, окруженная капиталистическими странами». И западный капитализм длительной передышки Советскому государству не даст. Нужно пользоваться моментом.

— В прошлом, — патетически говорит Сталин, — у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда власть у нас рабочая, у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было бито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если вы этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле развития его хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил во время Октября: «либо смерть, либо догнать и перегнать капиталистические страны».

— Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России заключалась в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беи. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: «ты обильная» — стало быть можно поживиться. Они били и приговаривали: «ты убогая и бессильная» — стало быть, можно бить и грабить безнаказанно. Таков уж закон капитализма — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб — значит, ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит, ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться… Вот почему нельзя нам больше отставать!..

Этот национал-коммунистический ход мыслей безукоризненно правилен, если стать на точку зрения Сталина, и говорить не о независимости России вообще, но о независимости России сталинской, национал-коммунистической. Чисто национальная власть в России сумела бы и без сегодняшнего бешеного напряжения всех народных сил обеспечить право своей страны на независимое развитие: революция дала для этого достаточно предпосылок. Это право могло бы быть осуществлено национальной властью не на почве ожесточенной экономической и вооруженной борьбы с Западом, но, наоборот, на почве примирения и соглашения с ним. Именно с Запада могли бы прийти недостающие России для резкого экономического подъема, для реального осуществления в интересах русской нации планов индустриализации средства[16].

Но иначе обстоит дело с властью национал-коммунистической, сталинской. На полное примирение и соглашение с Западом она не способна. Это исключается всей концепцией сталинской мысли. Сталинская Россия и Запад — два разных и два борющихся мира. И дело не в военной интервенции с Запада, в которую и сам Сталин, конечно, не верит. Не этим путем Запад может его победить, но экономически и политически — своими основными идеями — внутри самой страны. Все дело в том, что индустриализация нужна Сталину не столько для обеспечения независимости России как таковой, сколько для сохранения за собой власти и для осуществления своих империалистических планов[17]. Здание сталинской диктатуры может держаться и осуществлять свои планы, только полностью монополизировав в своих руках и политическую и экономическую власть в стране. Политическая власть давно уже в руках Сталина. Но полной экономической власти в его руках до сих пор еще нет. Она возможна только на базе охватывающего всю без исключения экономическую жизнь страны монополистического государственного капитализма. Но пока что этого нет. А когда Сталин начал свою индустриализацию — и подавно не было. Промышленность была слаба, всех потребностей населения не удовлетворяла. Уже это одно открывало возможность влияния Запада. Но самое главное: существовало и крепло собственническое крестьянство. Здесь лежала главная опасность. Окрепши, крестьянство могло поставить вверх ногами положение дел в стране: не само быть «регулируемым» сталинской властью, но самому начать регулировать ее, что оно не однажды уже и пыталось делать, пряча хлеб, основу жизни страны. Это были слабые попытки. Но со временем они могли стать настойчивее и сильнее. Крестьянство, организовавшись экономически, могло сорганизоваться и политически — в рядах той же коммунистической партии, что уже стало намечаться. Дальше оно могло сплотиться со служилой интеллигенцией и капиталистическими слоями города — и поставить власти свои условия, вплоть до полного изменения ее политики, отказа от международных авантюр, перехода на чисто национальные рельсы. Дальше оно смогло бы выдвинуть и вождей своих и свою власть. И здесь оно могло бы опереться на Запад, политически и экономически сомкнуться с ним. Но даже если бы не было формальной опоры на Запад — победа крестьянства внутри страны сама по себе была бы победой Запада: его основной идеи — индивидуализма и либерализма в политической жизни. Ведь не надо забывать: Россия не только Азия, но и Европа. И собственный Запад, и люди и идеи Запада в России есть и будут.

Сталин прав: вопрос темпов — это вопрос жизни или смерти его власти и его идей. Поэтому-то он так бешено, несмотря на все трудности, идет по пути своей индустриализации. Ею он хочет освободить свою государственно-капиталистическую, вернее, военно-коммунистическую систему от зависимости от деревни, создать перевес в пользу находящегося всецело в его руках города. И здесь он частично становится на путь, предуказанный Троцким, против которого он сам в свое время восставал. Но только частично. Ибо он идет дальше. Он стремится и деревню, прямо, непосредственно, не только на пути товарообмена, включить в сеть системы своего государственного капитализма. Он стремится уничтожить крестьянина и создать сельскохозяйственного рабочего на государственных плантациях. Только тогда, когда это удастся ему осуществить, он сможет думать, что внутри страны он победил Запад с его идеями. Только тогда он сможет двинуться на завоевание Запада вовне.

К сегодняшней своей политико-экономической системе Сталин пришел не сразу.

Первоначально он пытался укрепить свою власть на соглашении с крестьянством. И не просто с крестьянством. Он ставил ставку на богатую собственническую деревню. Тогда же он проводил известный либерализм по отношению к капиталистическим слоям города — готов был вообще пойти на либерализм. То, что он говорил в 1925 г., совершенно не вяжется с сегодняшними его словами и действиями.

— У нас есть люди в партии, — говорил он, — утверждающие, что коль скоро имеется нэп, а капитализм начал временно стабилизоваться, то наша задача состоит в том, чтобы провести политику максимального зажима, как в партии, так и в государственном аппарате, так, чтобы все скрипело кругом. Я должен сказать, товарищи, что эта политика является неправильной и гибельной. Нам нужен теперь не максимальный зажим, а максимальная гибкость… Без этого нам не удержать руля при настоящих сложных условиях.