Бермудский Треугольник (СИ) - Казанцев Геннадий Николаевич - Страница 5

В группу персоязычных были включены двое из партнабора — туркмен Хайдар и таджик Дамир. Поначалу они держались особняком, сторонясь даже своих коллег из партийной элиты, но вскоре сошлись с однокурсниками и после некоторых колебаний вступили в доверительные отношения с членами «Треугольника». Наиболее сплочённое сообщество было представлено офицерами-пограничниками. «Зелёные фуражки», переведённые в Институт с южных и юго-восточных погранзастав были типичными строевыми офицерами с навыками ведения агентурной разведки в приграничной полосе. Они с изрядной долей иронии относились к однокашникам, проявлявшим чудовищную дремучесть во всём, что касалось военного дела.

Социальные процессы в формирующемся коллективе будущих разведчиков находились под пристальным контролем руководства Института, которое не оставляло надежд своим питомцам на сохранение тайн их личной жизни. Всё здание было нашпиговано аппаратурой наблюдения и слежения, поэтому слушатели могли доверять друг другу свои тайны либо во время увольнительных, либо на фоне природного ландшафта, ограниченного высоким забором секретного объекта.

Однажды, накануне выезда на сборы друзья стояли на парадных ступенях административного корпуса Института и наслаждались волшебными красками августовского заката. Справа и слева от главного входа серебрились верхушки голубых елей. В середине — кичливо пестрела осенним разноцветьем огромная клумба, а вокруг нависал лесной массив, возвышающийся стеной за двухметровым забором жёлтого кирпича.

— Даже не верится! — не выдержал наплыва чувств обычно спокойный капитан Дятлов. — Лес! Птички! Воздух — словно кисель на травах! И никаких тебе дежурств, дел оперативного учёта, обысков, командировок, партсобраний и литерных мероприятий!

— Да… Уж! — живо поддакнул сутулый Веничка, вглядываясь вдаль, где вечерний туман, светящийся под лучами угасающего солнца, медленно перекатывался за массивные ворота охраняемой зоны. — Вот оно, Шурик, счастье! Нам бы только продержаться, только не прогневить начальство и не вылететь из Института!

— Не птицы, — не вылетим! — оптимистично заверил своих друзей Герман, — надо лишь сдерживать друг друга, не совершать необдуманных поступков и не пить в рабочее время.

— Да! — с пафосом подхватил Веник. — Будем рука об руку…

— И нога в ногу… — почувствовав фальшь, передразнил его Дятлов, сплёвывая на гранитное крыльцо.

— Вот именно! — не замечая издёвки, продолжил Мочалин, — будем верны нашей дружбе как Мушкетёры! — и уже не в силах сдержать патетики, воскликнул, — Один за всех и все…

Он оглянулся на друзей в надежде услышать от них завершение известного девиза, но был не мало огорчён их кислым видом.

— Веник, заткнись! Не в театре, поди — недовольно проворчал Дятлов, — Для нас главное — не зарываться и «не стучать» друг на друга!

— Как можно?! — возмутился Поскотин, но был остановлен руководителем группы полковником Геворкяном, который стоял в отдалении и внимательно приглядывался к своим неспокойным подчинённым.

— Герман Николаевич, — позвал полковник, — можно вас на минуту!

Вазген Григорьевич Геворкян, бывший резидент в Афинах, пожилой, по-мужски красивый армянин, курил у парадного подъезда массивную трубку, выпуская ароматный дым сквозь седеющие с рыжими подпалинами усы. Он смотрел на шедшего к нему Германа из-под густых подстриженных бровей своим проницательным взглядом, будто намереваясь его загипнотизировать.

— Слушаю, товарищ полковник! — откликнулся капитан Поскотин, приблизившись к начальству.

Вынув трубку из капкана тронутых жёлтым налётом зубов, Вазген Григорьевич опустил голову и, выбивая из неё табак, исподлобья заговорил:

— Герман Николаевич, исходя из первых впечатлений, хотелось бы выразить вам определённую симпатию, которую вы у меня вызываете. Более того, я возлагаю на вас некоторые надежды, но… — матёрый разведчик продул трубку и неожиданно закончил, — Но считаю своим долгом вас предостеречь!.. — Геворкян вскинул брови, — Вы, надеюсь, понимаете что я имел в виду?..

Слушатель, ощущая тревогу, судорожно сглотнул слюну, мысленно прикидывая, что в словах командира перевешивало: «определённая симпатия» или многозначительное «но». Так и не доведя расчёты до конца, он поспешно выпалил: «Никак нет, товарищ полковник!»

— А я полагаю — понимаете, — досадливо морщась, продолжил бывший резидент, — считаю своим долгом предупредить вас от опрометчивых поступков, которые вы можете совершить, под влиянием своих новых товарищей… Вы меня слушаете?

— Так точно, никак нет!

— Что за ответ?! — вспылил полковник.

— Слушаю, но не понимаю, товарищ полковник! Мои друзья — настоящие патриоты, беспредельно преданные родной Коммунистической Партии, готовые…

Полковник умоляюще смотрел на подчинённого.

— Что не так? — сбился с мысли друг «беспредельно преданных».

— Всё! Всё не так! — набивая новую трубку, ответил полковник, — И откуда вы только набрались этих выражений?! Вы по-человечески способны изъясняться?

— Способен!

— Так извольте не трясти передо мной праздничными транспарантами!

Подчиненный молчал.

— Кто вчера в душевой комнате сказал, что старые маразматики из Политбюро довели нашу страну до ручки?!

Герман, авторство которого было подтверждено техническими средствами, безмолвствовал.

— А что вам ответил старший лейтенант Мочалин?

— Он… он опроверг моё высказывание, — только и смог промолвить припёртый к стенке капитан.

— Святые угодники! Чем он опроверг? — закатил глаза полковник. — Тем, что сделал заявление, будто в Политбюро не осталось ни одного члена с яйцами.

— Члена Политбюро, — вежливо уточнил вольнодумец.

— Герман Николаевич, ну полноте уже! Ведь все понимают…

— И вы?

— Что за бестактный вопрос?! Тем не менее, с какой стати вас приспичило обмениваться известными банальностями в душе? — Геворкян с раздражением щёлкнул зажигалкой и, наконец, затянулся сладковатым дымом, — Довольно, товарищ капитан, надеюсь, вы теперь меня понимаете?

— Да, Вазген Григорьевич!

— Полагаю, вы имеете намерение стать настоящим разведчиком?

— Так точно!

— Отлично! В таком случае перестаньте паясничать, и провоцировать руководство.

— Вазген Григорьевич, можно честно? — отбросив уставной тон, спросил Герман и, уловив кивок, продолжил, — Мы в Афганистане, худо-бедно военную лямку тянули, и пулям не кланялись, и чужие жизни не спросясь обрывали… Поэтому нам было мало дела до общепринятых условностей. Говорили то, что думали, и как дети радовались представленной свободе. Через три года мы снова окажемся на войне. Не в уютном посольстве, а на самой обычной войне. О какой разведке вы говорите? Я опять перекину через плечо автомат и буду с афганскими партнёрами строить то, что там построить невозможно. Вы меня понимаете, Вазген Григорьевич?

Полковник улыбнулся.

— Не седлай меня, капитан, я в конном строю уже четвёртый десяток… Принимай всё как есть и не высовывайся, да и друзей своих попридержи… Ну, что это за выражение: «Сталина на них не хватает!»

— А это кто?

— Твой друг Дятлов!

— Не помню, чтобы он такое говорил!

— Тебя в тот раз рядом не было… В автобусе кому-то из второкурсников заявил…

— Вслух?!

— А как же иначе! — полковник тяжело вздохнул, — Береги друзей, Герман. Видишь, что зарываются — осади. Не справляешься — мне скажи! Согласен?

— Так точно, товарищ полковник!

— Ладно уж, иди к своему «Треугольнику», а то в нём уже волнения начинаются. Вон они, глаз с ╢тебя не сводят. Да не говори своим о нашей беседе. Лишняя информация никому пользу не приносила.

Когда Поскотин вернулся, друзья встретили его напряжённым молчанием. Первым не выдержал Веник:

— О чём шептались?

— Да всё больше о мелочах. Сказал, что мы, дескать, такие же Мушкетёры, как наши жёны — балерины. И вообще в районе «Бермудского треугольника» воняет так, что руководство серьёзно озабочено нездоровой атмосферой в его акватории. В этой связи меня уполномочили докладывать о всяких природных анамалиях в этом районе! Всем понятно!?