В год огненной векши (СИ) - Нежина Лия - Страница 5

- Все же ужились они с Рыжей, - усмехнулся князь, кивнув на бельчонка, вертевшегося в другом углу горницы, у окна. Еруслан привез его Забаве чуть живого из леса больше недели назад.

- Мурка ее не обижает, - ответила Забава, выжидающе глядя на отца. Ведь не о векше же пришел говорить он с ней накануне приезда жениха.

Мирослав снова вздохнул и решился:

- Тяжелый разговор у меня к тебе, дочка… Важный, - и замолчал надолго, собираясь с мыслями.

– Жених завтра приедет, и уж не до того будет, а ты, чтоб обиду на меня не держала, знать должна, почему я единственную дочь в чужие земли отдаю за незнамо кого. Братья вон твои изводят меня: почто отдаешь Забаву в Северомирск. А ты сама как рассуждаешь? Может, здесь приглянулся кто, а я и не ведаю?

Забава покраснела и тихо ответила отцу:

- Никто не люб мне, батюшка. Я слово дала, кровью моя клятва связана.

- Эх, - с горечью произнес Мирослав, - и не было бы той клятвы, кабы не сила в тебе да кабы не бабка твоя колдунья.

И Мирослав начал рассказ о том, что много лет терзало и не давало покоя, но о чем должен был помнить ради собственных детей.

Жена князя, мать троих его сыновей, умерла в горячке, когда Мирославу шел уже четвертый десяток. Она была умной и доброй, жили они в ладу, о другой князь уже не помышлял. Но прошло время, и все больше стал он сознавать, как еще силен телом и душой, как играет молодая кровь и наваливается тоска одиночества. К тому же и в свои лета он был силен и здоров, привлекал девичьи взоры суровой мужской красотой

В тот год месяц червень стоял небывало жарким и сухим. На Купалу за городом жгли костры, у реки собрался народ. Мирослав оседлал коня и поехал подышать прохладным воздухом у реки да посмотреть на чужое веселье.

На древнем капище, огороженном частоколом, ярко горели костры, жрецы творили обряды. По реке плыли венки с зажженными свечами – девушки гадали на судьбу. Вода в реке была теплой, будто парное молоко, но никто не купался – боялись водяного.

На игрище князя встретили радостно, поклонами, песнями, стали зазывать к кострам да хороводам, но Мирослав даже не сошел с коня, издали наблюдая за происходящим.

Вот тогда он и приметил ее. Она стояла в стороне, следя за играми городских парней и девок. Тонкая да высокая, статная, как царица. Девки все в белых льняных платьях да русоволосые. А она в красном сарафане с широким узорчатым поясом. Коса черная по спине, и глаза, как самая темная ночь.

Поймав на себе внимательный взгляд, девушка сначала искоса взглянула на Мирослава, потом вдруг развернулась к нему и, озорно вскинув голову, крикнула:

- Эй, князь, негоже на девок заглядываться!

Мирослав спрыгнул уже с коня, собираясь подойти, ответить, но красавица уже кружилась в хороводе с другими девушками.

Князю душу перевернуло. Подозвал к себе знакомого парня, спросил, указывая на девушку:

- Это чья такая будет?

- Желана это, князь, - ответил тот, - дочка травницы, что живет на другой стороне реки. Только и не травница она вовсе, говорят, а ворожея. И эта тоже, верно, ведьма. Вон какая черноглазая.

Парень уже отошел, а князь все не мог оторвать глаз от девушки. Он привязал коня к дереву и обошел игрище. Желана вместе со всеми прыгала через костер, кружилась в хороводе и пела. В полночь, когда желтая луна осветила все вокруг, девки и парни разбрелись по лесу искать цветок папоротника. Лес осветили десятки факелов. Желана одна пошла вдоль реки к корявому дереву.

Дерево это, сейчас уже поваленное бурей и полусгнившее, обычно обходили стороной. Старики рассказывали, что обитал в этом месте страшный змей, который похищал и сжирал красивых девушек, а перед смертью превратился в высокое уродливое дерево. У местных оно считалось границей, с которой начиналось Заречье - опасный болотистый край. Но именно здесь были самые густые заросли папоротника.

Сюда и направилась Желана. Сюда же, немного замешкавшись и сжав в руках костяной оберег, направил коня Мирослав. Сначала он лишь наблюдал за тоненькой фигуркой, мелькающей среди деревьев. Но девушка шла слишком быстро, и князь уже начал терять ее из виду. Тогда Мирослав решился. Пришпорив коня, он быстро поравнялся с Желаной, одним движением подхватил за поясницу и перекинул через седло. Девушка забилась, закричала, попыталась вырваться, но князь, крепко держа ее одной рукой, уже мчал во весь опор в Светоград.

Обессилевшую от борьбы и крика, не сопротивляющуюся привез Мирослав Желану в княжеский терем. Внеся на руках в свою опочивальню, бережно поставил на ноги. Она тут же отступила, забилась в угол, только красные от слез глаза смотрели прямо, зло.

- Не бойся, - поторопился успокоить ее князь, - худого не сделаю. Полюбилась ты мне. Я князь, негоже мне за девками бегать. Останься со мной, будешь жить в довольстве, а сыновей родишь – и их землей наделю.

Выпалив все на одном дыхании, Мирослав замолчал. Он ждал ответа, ждал хоть слова, жеста… Но Желана стояла, прижавшись спиной к стене, словно пойманный в клетку дикий зверь, и не отвечала.

Мирослав растерялся. Он прошелся по комнате, хотел ближе подойти к девушке, но она так отшатнулась, что он передумал и, решив наконец дать ей время свыкнуться с новым своим положением, вышел вон.

Два дня прошли как в угаре. Князь приходил в светелку, просил, умолял, и на коленях стоял, и грозил, но ничего не добился, кроме слез да затравленного пронзительного взгляда.

А на третий день к воротам явилась нищая старуха с клюкой и велела слугам кликать самого князя. Над ней сначала только посмеялись, но она стала сыпать такими проклятиями, что на шум вышел Мирослав.

- Ты, князь, дочь мою увез, - низким голосом прокаркала старуха. – Так поиграл, да и будет. Отпусти теперь девку.

- Дочери твоей я ни словом, ни делом обиды не нанес, - спокойно и уверенно отвечал Мирослав. - Я люблю ее и хочу в жены взять.

- Не годится моя Желана в жены князю, - усмехнулась старуха, - она для другого рождена. Желана – богини Мокоши жрица. Отпусти добром, князь - Мокошь не простит.

Князь задумался: Мокошь – богиня добрая, всегда покровительствовала его роду, не случайно еще его дед идола на капище поставил. Но могла Мокошь и недолей одарить, и нити судьбы перепутать. Ей не впервой. Только отступиться он уже не мог.

- Не отпущу я Желану, - сказал он твердо. – А ты, ежели счастья ей хочешь, уговори сердце мне отдать. Я не поскуплюсь: сама на золоте есть-пить будешь.

- Не за золотом твоим я пришла, - скривилась старуха, - Отдай дочь мою, а иначе беда будет!

- Не отдам, - решительно ответил князь и хотел уже приказать, чтоб гнали старуху со двора, как та вдруг преобразилась: зеленью засверкали глаза, с головы упал серый шерстяной платок, и дыбом встали седые космы. Ведьма подняла клюку и заговорила не своим голосом:

- А коли так, смотри, князь, весь род твой прокляну до седьмого колена, на город твой черную язву напущу…

Не успела она договорить, как сзади все пришло в движение, князь оглянулся и обомлел: позади стояла Желана.

- Не надо, мама, молчи! – закричала она, бросаясь к матери. И тихо добавила, прямо глядя в глаза ведьме. - Не пойду я с тобой. Я с ним останусь. Он правду говорит, что любит, и я его люблю.

Князь больше ничего не слышал от радости. В ушах звенело, сердце зашлось счастливым набатом. Желана что-то еще говорила старухе, та лишь злобно шипела в ответ, но повернулась спиной и пошла восвояси, подметая улицу своими ветхими одеждами.

Той же ночью стала Желана принадлежать князю. Тогда понял Мирослав, как умеет любить сильное взрослое тело, как жаждет страсти опытное сердце. А через неделю Желана княгиней ступила на порог княжеской опочивальни. Не обманул Мирослав.

Но счастье их было с горчинкой - не приняли молодую княжну вельможи, осуждали князя за простолюдинку; не приняли мачеху и княжичи, особенно старший. Как Владигор любил и оберегал после Забаву, так ненавидел он ее мать.

Молодая княгиня в княжеских палатах чувствовала себя птицей в золотой клетке. Все ее занятия сводились к рукоделию да ожиданию мужа. Попыталась она было заняться врачеванием, но князь строго-настрого запретил за травами ходить да отвары готовить - и без того Желану за глаза ведьмовкой называли.