В год огненной векши (СИ) - Нежина Лия - Страница 10

Только утром ничего найти уже было нельзя: на рассвете начался дождь, быстро перешедший в ливень, и смыл все следы.

Ехали медленно: лошади шли тяжело, телеги, груженые добром, вязли в лесной глине. В полдень, поняв, что лошади выбились из сил, решили остановиться и переждать дождь. Под натянутым пологом расселись, вынули припасы.

- Не ко времени этот дождь! – повернулся Изяслав к сидящей рядом и кутающейся в медвежью шкуру Забаве. - К вечеру надо бы лес проехать и до Устьменской переправы добраться.

- А я ведь не видела никогда Устьмени. Большая река? – спросила княжна.

- Большая. В ледниках Перуновых начало свое берет. Всю Северомирскую землю она питает. Мы с Всеволодом не раз на ладьях по ней в Вышеград плавали. По малолетству – с купцами, после – с мечами да дубинами.

Изяслав остановился, видя, что Забава ловит каждое слово.

- Ты, княжна, не знаешь, куда едешь, - горько усмехнулся он. – Отродясь князья наши с чужими не роднились. Ваши земли лесные, а нам в лесу тесно, за деревьями солнца не видно. Наша земля – Перуновы горы, наш промысел - на морях да реках.

- Что ты, князь, пугаешь! - остановил его один из дружинников, сидящих здесь же. - Да ради такой невесты и за леса, и за поля, и до самых южных степей дойти можно. Север наш суров, но кто к нему с добром, он щедрым будет. Князь Всеволод правит мудро, всего в Северомирске вдоволь. А леса тебе захочется, так у Китового залива под защитой горной гряды такой лес растет, сосны аж до неба достают. Ладьи из них – нет быстроходней.

Другие подхватили:

- Охоты меньше у нас, да зато рыбный промысел, какого нигде больше нет.

- А в Северомирске княжеские хоромы при Всеволоде построены - не чета вашим, из белого камня.

- А князь Всеволод – воин славный, не одну рать с ним бок о бок стояли.

Забава сидела, пригревшись, и тихо радовалась словам этим. Неизвестно, что сложится в Северомирске, а эти суровые воины князя своего уважают и землю родную почитают, значит и она сумеет привыкнуть, а может и полюбит их суровый край.

До вечера сумели пройти совсем немного. Дождь, наконец, прекратился, но люди устали и продрогли. Нужно было быстрее разжечь костер и просушить одежду.

Когда в шорохе леса раздался зовущий тоскливый вой, Забава даже не вздрогнула.

- Опять он, - изумился Ратибор. – За нами идет! Одиночка.

- Черный волк всегда одиночка, - словно мысли произнес вслух один из северомирцев.

- Это почему же? – встрепенулась Забава.

- Да сказывают у нас всякое. Наслушаешься еще сказок, - перебил дружинника Изяслав. И добавил. - На севере небо проясняется, ведреный день будет. Завтра переход большой.

Оставив двоих дозорных до полуночи, князь приказал всем ложиться отдыхать. Сам же так и сидел у костра. Забава хотела уже идти к телеге, где мирно спала Луша, да передумала.

- Князь, расскажи про черного волка, - попросила, присаживаясь напротив Изяслава.

Тот сощурил глаза, улыбнулся.

- Запала, значит, сказка в память? Да ведь нет тут тайны никакой. Пращур мой, сказывают, в день посвящения черного волка убил и дух его впитал. С тех пор роду нашему и стал волк служить.

Забава, видя, что князь легко об этом говорит, спросила:

- Как это душу впитал?

- Вроде как оборотнем стал, - ответил Изяслав, глядя прямо в глаза девушке: испугается или нет… - Мог он, сказывают, оборачиваться в волка, но только в черного, чтоб свои всегда узнали. От того волка род наш и пошел.

- И князь Всеволод может оборачиваться?

Изяслав рассмеялся над словами Забавы.

- В волка-то? – и вдруг добавил с горечью. - Если только в паука. Нет, княжна, ни он, ни я черным волком обернуться не можем. Нету чуда в Северомирске. Один холод по полгода, и море северное. Народ там суров. Железной рукой держит Всеволод край. Против воли его пойти не смеет никто. Сколько помню себя – война весь век. Еще матушка жива была, говаривала: «Изяслав для жизни рожден, Всеволод – для войны». А про волка – небылицы это. Может, было когда-то давно…

- Сказываешь ты так, будто сам не с той стороны, - удивилась Забава.

- Мой город восточнее стоит, там жизнь иная, торговая. Война мне противна: она голод несет, нищету. А я в мире хочу жить и с северомирцами, и с светоградцами, и даже с кочевниками.

Нечего было больше сказать, и Забава отправилась к своей повозке, не замечая, как тоскливо глядит ей вслед Изяслав.

Утром недосчитались одной лошади. Их не привязывали – стреножили, и они спокойно паслись на поляне. Нашли труп недалеко от лагеря с распоротым животом, вывернутыми внутренностями. Две лисицы с окровавленными мордами скалились, завидя людей, не желая бросать добычу.

- Вот и показал себя черный волк, - хмурился Изяслав.

- Это не он, - не думая, воскликнула Забава, сама не ожидая от себя.

- Не он, - подтвердил светловолосый молодой дружинник, наклонившись над телом лошади. –Здесь медвежьи следы повсюду. Надо быстрее пройти лес.

Собирались быстро. Уставшая от тряски по бездорожью, Забава хотела поехать верхом, но дорога резко пошла в гору, на скользкой глине лошади не могли долго нести всадников. Пришлось спешиться, вести лошадей в поводу. Но и это было для княжны лучше, чем трястись в повозке. Изяслав шел рядом. Луша держалась подле воеводы и Ратибора.

Княжна легко, привычно взбиралась по длинному косогору, изредка поглядывая на Изяслава, который, казалось, ступал тяжелее обычного. Наконец, дорога вильнула и пошла прямо, а впереди показались просветы. Лес стал другой, молодой да редкий, с кустарником. И люди, и лошади, измученные тяжелой дорогой, пошли веселее.

- Скоро, княжна, дорога на Бугров будет - матушки моей родной город, - повернулся к Забаве Изяслав. - Вот уж где всякие диковинки: наряды да ткани, каких ты никогда не видела, жемчуг морской, самоцветы из рудников в Перуновых горах. А балаганы какие там! Скоморохи народ потешают, медведей в упряжку впрягают…

- Медведей? Как это? – для Забавы, привыкшей бояться и уважать хозяина леса, такое было невозможно представить.

- Не взрослых, конечно, а подростков, двухлеток. Запрягут по трое или по шестеро, насядутся в телегу да мчат по дорогам, только хлыст свистит.

- Как же можно медведя в упряжь? Леший ведь накажет! – испуганно воскликнула девушка.

- Нет у нас Леших, Забава, - видя ее непонимание, разочарованно ответил Изяслав, - река у нас, торговля.

- Так и что? – не унималась княжна. - Бабка всегда говорила, что медведь – это человек, которого наказали боги, и обижать его нельзя – беду можно накликать.

- У тебя в тереме, видел, белка ручная жила…

- То другое, этого бельчонка куница чуть не съела, братья из лесу принесли. Он и остался у меня, а захотел бы убежать – никто силой не держал.

- А ночью-то ты чьей шкурой укрываешься?

Забава покраснела.

- Этого зверя братья честно добыли и сразу убили, а не мучали. Сердце его и желудок лесу вернули.

- Чудная ты, - Изяслав казался чем-то расстроенным, - я тебе про жемчуга да самоцветы, а ты к медведям прицепилась. Не видела ничего, кроме Светограда своего да леса глухого, - заключил он, обиженно усмехаясь.

- Может, и не видела, а закон знаю, - вскинула голову Забава.

- В чем же он, твой закон? – не понял мужчина.

- И отец мой, и братья по тому закону живут, оттого и силен род Мирослава: одной рукой бери, другой отдавай; ни зверя, ни птицу без нужды не губи.

Забава замолчала, только убрала с лица волосы, выбившиеся от быстрой ходьбы. Вот и повздорили…

Изяслав по-прежнему шел рядом, но больше не смотрел в ее сторону и не заговаривал. Только когда на привале княжна сидела рядом с Лушей и пила душистый чай с сушеной земляникой, поймала на себе тоскливый и пронзительный взгляд его.

Поздно ночью, умываясь перед сном в ручье, протекающем в неглубоком лесном овражке, Забава невольно подумала: «Интересно, явится сегодня черный волк?». И сама себя отругала за эти мысли.