Время расставания - Ревэй Тереза - Страница 101

Злясь на себя из-за своей растерянности, Камилла подумала о том, что смерть отца все еще причиняет ей сильную боль и что она не простит дядю, который «сложил оружие» и бросил брата. Молодой женщине нужен был виновник всех ее несчастий, и Леон Фонтеруа идеально подходил на эту роль.

— И что теперь собирается делать твой отец, теперь, после того как он открыл ларец Пандоры? — Камилла усмехнулась, стараясь не показать, какой хаос у нее в голове.

Сергей казался удивленным.

— Ничего. А что он, по-твоему, должен делать?

Француженка горько усмехнулась.

— Как ты наивен! Неужели ты веришь, что он не лелеет надежду получить хоть что-нибудь? Он сделал первый шаг. Я тебя уверяю, что через некоторое время он выползет из своего убежища и заявит право на наследство. Но ему еще придется за него побороться, да и тебе тоже! Я так просто не сдамся!

Постепенно изумление на лице Сергея сменяла сильная неприязнь. И Камилла с ужасом поняла, что ошиблась, что подобная идея никогда не приходила в голову Сергея. Молодая женщина осознала, что зашла слишком далеко.

Ее виски будто тиски сжали. Она задыхалась в этой жаркой комнате с двойными окнами. Она готова была все отдать, лишь бы открыть форточку, эту маленькую спасительную отдушину, чтобы позволить проникнуть в гостиную свежему воздуху.

Ослепленный гневом и разочарованием, которые породила в его душе странная реакция Камиллы, Сергей не мог двинуться с места. Этот разговор он сотни раз прокручивал в своей голове. Он боялся того, что Камилла будет шокирована, узнав, что они принадлежат к одной семье, опасался слишком бурных эмоций, слез, он даже надеялся на то, что она обрадуется. После того как сибиряк привык к новым знаниям, он хотел поближе познакомиться с теми людьми, о которых она ему столько рассказывала, с людьми, которые были и его родственниками. Валентина и Максанс… Его тетка и двоюродный брат… Но Сергей даже представить себе не мог, что его любимая поведет себя столь агрессивно, как будто он намеревается что-то украсть у нее.

Он чувствовал себя преданным, преданным женщиной, которую так сильно любил, но, как оказалось, так мало знал.

— Я думаю, нам больше не о чем говорить. Я провожу тебя до гостиницы, — сказал Сергей бесцветным голосом и повернулся спиной к собеседнице.

Когда Сергей вышел в прихожую за пальто, Камилла почувствовала, как дрожат ее руки. Она хотела попросить у него прощения, но, взглянув на лицо Сергея, прочитала на нем такой гнев и отвращение, что слова застряли в горле молодой женщины.

Уже через несколько минут они оказались на безлюдной ледяной улице. Крупные хлопья снега все еще падали с неба, стирая их следы.

Камилла подняла глаза к темному небу, откуда падал этот жуткий беспощадный снег. И внезапно, впервые за долгие годы, она подумала о Петере, воспоминания о котором жили лишь в отдаленных уголках ее памяти. Когда-то он тоже столкнулся с безжалостной русской зимой и, скорее всего, тоже ощутил, пусть и совсем по другим причинам, жуткое одиночество и страх, сжимающие сердце.

Париж, 1956

Настойчивый шум все никак не смолкал, и в конце концов Камилла проснулась. Кто-то настойчиво жал на кнопку звонка у входной двери.

Она еще чувствовала себя скованной сном, тем томным оцепенением, которое рождает в душе ощущение, будто бы ты спелый плод, обласканный солнцем. Женщина освободилась от руки, которая мертвым грузом давила на грудь, и выскользнула из постели. Мадемуазель Фонтеруа встала и оглянулась.

Несколько секунд Камилла разглядывала массивную фигуру Виктора Брука. Как будто почувствовав взгляд любовницы, он перевернулся на другой бок, шумно вздохнул и вновь уснул. Он вытянулся на кровати, закинув руку за голову, и его широкая грудь ритмично поднималась и опускалась при каждом вдохе. Он спал, являя собой великолепного насытившегося самца. Пока Камилла смотрела на мужчину, в ее теле зародилась легкая дрожь. В комнате плавал опьяняющий стойкий запах пота и удовлетворенных желаний.

Вновь зазвучал настырный звонок. Раздраженная Камилла перешагнула через разбросанную по полу одежду, схватила халат, висящий на вешалке в ванной.

Было всего лишь шесть часов вечера, но в начале ноября на улице уже стемнело. Вскоре они усядутся на красные бархатные сиденья «Petit Riche»[74], одного из любимых парижских ресторанов Виктора. Затем пересекут Сену и окажутся на Монпарнасе, где посетят танцплощадку «Eléphant Blanc»[75]. Но и свежие устрицы, и прохладное шабли, и любезность метрдотеля в ночном кафе — «Какое удовольствие снова видеть вас, месье», — а также трубачи и ударник оркестра, звон стаканов со скотчем — все это было лишь пустяковыми развлечениями, призванными заполнить время до тех пор, пока они наконец не вернутся глубокой ночью в комнату с задернутыми шторами.

Как обычно, их жесты будут подчинены лихорадочному нетерпению, будут грубоватыми, отвергающими ложную стыдливость, так как оба любовника стремились к наслаждению с такой горячностью, как будто от него зависела вся их жизнь. Они оба искали забвения в этих объятиях и улыбках.

— Уже открываю! — проворчала Камилла и потянула засов.

И тотчас отпрянула, стянув обеими руками полы халата.

— Мама, что ты здесь делаешь? — спросила Камилла, почему-то почувствовав себя виноватой оттого, что вышла растрепанной, полуголой, оттого, что недавно отдавалась своему любовнику, хотя еще не наступила ночь.

— Я пыталась дозвониться тебе всю вторую половину дня, — раздраженно упрекнула ее Валентина. — На работе мне сказали, что ты не вернулась после обеда, дома твой телефон тоже не отвечал.

Камилла вспомнила, что Виктор, когда они около четырех часов вернулись домой, отключил телефон. Молодая женщина, смеясь, сказала любовнику, что она наконец поняла, как приятно прогуливать школу.

Растерявшаяся молодая женщина почувствовала, как заливаются краской ее щеки. Что делать? Предложить матери войти? Но она не хотела видеть ее у себя, тем более сейчас. К редким визитам Валентины надо было «постепенно созревать», нужны были свежие цветы у входа, чистые пепельницы, ровно лежащие подушки, навощенный паркет. По какому праву она беспокоит ее, являясь без предупреждения?

Камилла не видела мать уже четыре месяца. Они встречались на Рождество и на дни рождения. И тогда даже Камилла не осмеливалась отказаться от праздничных ритуалов, она боялась окончательного разрыва с матерью. Если они встречались в ресторане, на модных дефиле, то вежливо приветствовали друг друга, стараясь не проявить излишнего недружелюбия. И каждый раз Камилле казалось, что злые шипы впиваются ей в сердце.

— Чего ты хочешь? — недовольно бросила Камилла.

— Я могу войти или ты так занята, что я должна присесть на лестничной площадке?

Камилла неохотно сделала шаг назад. Она сразу же отметила элегантность лисьего жакета матери и узнала почерк Александра Манокиса. Валентина бросила жакет на спинку кресла и нервно стянула перчатки. Камилла затянула потуже пояс халатика и прошлась по гостиной, чтобы зажечь лампы. Она успокоилась, увидев, что дверь, ведущая в спальню, закрыта. Должно быть, Виктор проснулся.

Когда Валентина повернулась лицом к дочери, молодая женщина заметила, как бледна мать. Брови, очерченные карандашом, а под ними блуждающий лихорадочный взгляд.

— Максанса арестовали, — выдохнула Валентина.

Каждый раз, когда Камилла слышала о брате, она испытывала странное чувство, в котором были и раздражение, и разочарование, и зависть. Она не понимала, почему после смерти их отца ни разу не получила от брата ни единой весточки. За три года ни письма, ни телефонного звонка. Казалось, что для него она умерла. Максанс игнорировал письма сестры, которые та посылала в Нью-Йорк по адресу, продиктованному матерью. Камилла знала, что раз в год юноша приезжает в Париж, чтобы повидать Валентину, но он ни разу не навестил сестру. Со временем Камилла перестала думать о брате.