Между двух миров. Школа выживания (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 43

- Иди в дом, потом поеду.

- Ладно, - согласилась я и быстренько посеменила к крыльцу.

- Лерой, постой! – позвал Тин, заставив меня оглянуться.

Он подошел стремительной походкой, на ходу снимая перчатки.

- Что случилось? – удивилась я.

Без предупреждения, он обнял мое лицо теплыми ладонями, а потом прижался горячими губами к моему лбу. Не знаю, было ли в планах у Тина ошеломить меня, но я вытаращилась на него, как баран на новые ворота.

- Что это было?

- Не знаю. – Он одарил меня полуулыбкой. – Что это было?

В ответ я очень по-умному хлопнула ресницами. Нет, когда он полез ко мне целоваться по-взрослому, то было хотя бы ясно, как реагировать, но сейчас ему действительно удалось сбить меня с толку, не вмажешь же по лицу за детский чмок в лоб. И, наверное, я была ужасным человеком, если невольно вспоминала прошлую ночь, невыносимо нежный поцелуй Кайдена, и то, как неистово, до боли, сжималось сердце.

- Увидимся, Лерой. – Валентин едва заметно щелкнул меня по носу.

- Ага, - промычала я в ответ, а когда он повернулся спиной, то, сама от себя не ожидая, потерла лоб ладонью, как будто прикосновение мужских губ оставило отпечаток, точно след от губной помады. Краем глаза я заметила, что на окне первого этажа шевельнулась занавеска. Видимо, за нашим странным прощанием следила тетка Матильда.

- Я за вами подглядывала, - без стеснения заявила она, проходя мимо. – Мне не нравится Валентин Озеров. Он играет с тобой.

- Знаю.

Продолжение следует…

До вечера я заперлась в отцовской библиотеке и изучала книги о параллельном мире, пытаясь найти хотя бы упоминания про Сердце Абриса или о двуликих, но складывалось ощущение, будто сами абрисцы слыхом не слыхивали ни о том, ни о другом.

Когда ко мне заглянул отец, то вдруг стало ясно, что в комнате давно царят грязноватые сумерки и холод – я не зажгла свет и забыла пробудить руну тепла. Папа щелкнул пальцами у светильника, и все лампы на стене одновременно вспыхнули, заливая библиотеку белым светом.

- Я получил подтверждение от профессора Вудса, завтра он ждет тебя, - произнес он, плотно закрывая за собой дверь.

- Спасибо, - отозвалась я.

После вчерашнего возвращения мне пришлось рассказать ему почти про все: про темную руну, про странности, происходящие с даром Истинного света и даже про невольное путешествие в Абрис.

- Что изучаешь? – спросил он, вытаскивая с полки толстый том по истории Тевета.

- Ты когда-нибудь что-нибудь слышал о Сердце Абриса?

Он задумался, а потом покачал головой:

- Не приходилось. Абрисцы, вообще, очень скрытные, когда дело касается магии. В Тевете магическим светом владеют абсолютно все, там – только избранные. Они занимают верхушку, и зачастую обычные люди сами не разбираются в рунах родного мира.

Некоторое время папа молчал, и вдруг стало ясно, что он собирался сказать нечто важное, но просто не знал, с чего начать.

- Говори уже, не томи, - пробурчала я, закрывая книгу.

- Подумай над тем, чтобы сделать перерыв до осени, - вдруг огорошил он меня. – Я думаю, что тебе нужна пауза. Приведешь в порядок магический свет, обдумаешь будущее. Ты же знаешь, что тебя всегда ждут в Королевской Академии. Ты ведь не хочешь переводиться из-за Валентина?

- Глупости, – фальшиво усмехнулась я.

- Ты увлечена им.

Вот он наступил неловкий момент, когда без двух седмиц совершеннолетняя девица неожиданно вынуждена говорить с отцом «про мальчиков»!

- Я переросла влюбленность к Валентину Озерову еще в старших классах лицея и выбрала университет из-за программы по артефакторике.

Лгунья! Если бы Тин не надумал переехать из столицы в провинцию, я бы, не сомневаясь ни на мгновение, приняла бы приглашение от Королевской Академии и сейчас создавала бы магию в лучшей артефакторной учебной лаборатории в Тевете. Но моя первая любовь, не колеблясь ни денечка, умотал на малую родину. Сейчас, когда наваждение Валентином Озеровым прошло, я поняла, как было глупо выбирать университет только из-за парня, но сам того не подозревая, он привел меня к Кайдену. Точно неизбежность! Наверное, стоило поблагодарить Тина и угостить хорошим обедом.

- Так ты подумаешь насчет перерыва?

- Подумаю, - вздохнула я, чтобы его успокоить. Ночью, после тяжелого разговора, он закрылся в кабинете, накачался виски, как бывало во времена маминой болезни, а потом плакал, тихо и горько, так могли плакать только убитые горем отцы дочерей, попавших в огромные неприятности.

В дверь постучались, и в библиотеке появилась тетушка. В руках она несла коробку.

- Тебе принес посыльный. – Матильда протянула посылку мне.

- От кого? – удивилась я. В столице друзей у меня не осталось.

- Тебе лучше знать, - усмехнулась тетка и, прежде чем выйти, объявила: – Скоро будем ужинать. И не смейте приносить в столовую макулатуру!

«Макулатурой» она бесцеремонно называла книги. После смерти мамы трапезы в нашем доме проходили в гробовом молчании, способном отбить аппетит даже у человека, месяц проголодавшего в Выжженных пустошах. Я ела, как правило, уткнувшись в какой-нибудь учебник по магической физики или алхимии, а отец - в исторический альманах. Уважение и к еде, и к теткиным усилиям проснулось во мне чуть позже, после нашего с отцом переезда в Кромвель, тогда стало ясно, что без Матильды и ее стряпни нам грозит голодная смерть.

Внутри коробки лежала тонкая пластина из белого камня размером с женскую ладонь. Артефакт позволяющий передавать сообщения на расстоянии, просто записав их на поверхности пластины, я встречала только в дорогущей магической лавке, куда обычно захаживали исключительно представители высшего общества. Ну, и Тин меня затащил ради нового стило, к сожаленью, безвозвратного потерянного в разграбленной карете на дороге между Кромвелем и столицей. Я считала, что придумка штуковины принадлежит теветским артефакторам, но круг рунической вязи в углу пластины был образован незнакомыми символами и на осторожное касание отозвался красноватым сиянием темной магии.

- Что там? – вероятно, заметив подозрительную вспышку, полюбопытствовал отец.

- Безделица от Валентина, - выпалила я, поспешно закрывая крышку и пряча абрисскую вещицу от чужих глаз.

Закрывшись в спальне с розовыми стенами и моделями артефактов на полках, на которых девочки обычно хранили фарфоровых кукол, я уселась за письменный стол и вытащила почти невесомую платину из коробки. На дне пряталась сложенная вчетверо записка:

«Скучаю».

В отличие от моего, у Кайдена был четкий, понятный почерк.

Едва руна разгорелась, как белая глянцевая поверхность приобрела матовость, характерную для листа обычной бумаги, и немедленно появилась первая надпись на абрисском языке:

«Лера, ты в порядке?»

С глупой широкой улыбкой я вытащила из ящика стола старенькое ученическое стило, перечеркнула послание, отчего оно немедленно исчезло, и нацарапала по-теветски:

«Ты в Тевете?»

«Нет».

«Жаль».

«Что-то случилось?»

«У меня есть новость».

«?!»

«Я до смерти в тебя влюблена».

По-моему, для столь откровенного признания было написано слишком неразборчиво, просто как курица накарябала левой лапой, хоть печатными буквами пиши.

В кабинете профессора Оливера Вудса, в противовес моим ожиданиям, пахло не здравницей, а густым ароматом кофе (он ведь в курсе, что абрисские товары в Тевете запрещены?), а на стенах вместо портретов и пейзажей висели заключенные под стекло изображения темных рун, причудливых и многообразных. Мебель стояла на уважительном расстоянии, вероятно, чтобы легко проезжало инвалидное кресло.

Сам теветский абрисец, сидевший напротив меня, оказался абсолютно лысым тщедушным человечком и терялся на фоне высокой деревянной спинки. Кожа выглядела пергаментной, сероватой, руки заметно дрожали от старости, но взгляд темных до жути молодых глаз словно буравил во мне дыру. Я невольно выпрямляла спину, словно снова оказалась в младших классах лицея, а строгая преподавательница отвешивала шлепки линейкой по плечам, если замечала, что кто-то сутулился.