Чудовища не ошибаются (СИ) - Эрос Эви - Страница 39

— Я?..

— Да, Лесь. Нет, я не говорю, что виновата только ты. Но… кто все его прихоти выполнял и даже «ви вилл рок ю» пел?

Я чуть покраснела.

— Но это ведь не повод думать…

— Не повод. Однако… разве ты говорила, что любишь его?

Я покачала головой. Нет, не говорила…

— Вот видишь. Вы оба виноваты, Лесь. Влад, конечно, виноват больше — он ведь старше и опытнее, но… Скажем прямо — мужики недогадливы. Пока в лоб не скажешь — не поверят. Я думаю, он и сейчас сомневается в том, что ты его любишь.

Я вытаращила глаза.

— Сомневается-сомневается, можешь мне поверить.

— Как в этом можно сомневаться… — пробурчала я, и мама вновь засмеялась, погладила меня по голове, как маленькую.

— Можно, Леся. Когда-нибудь поймёшь…

Ты просто расскажи ему про свои чувства. И сразу увидишь, сомневался он или нет.

— Я не собираюсь больше никогда с ним разговаривать, — опять пробурчала я. Мама обняла меня крепче и тонко, понимающе улыбнулась.

Словно говорила: «Врать нехорошо, Леся».

Да, нехорошо.

Это Влад меня плохому научил…

Через три дня родители улетали.

Самолёт был в двенадцать часов дня, и мы встали ранним утром, чтобы спокойно собраться и доехать до аэропорта. Примерно в девять я спросила у мамы, нужно ли вызвать такси и, получив ответ «нет», весьма ему удивилась.

— Я уже вызвала, — ответила мама на мой невысказанный вопрос. — Через десять минут выходим.

Я всегда знала, что родители у меня немного авантюристы, но такого всё же не ожидала…

Перед подъездом я обнаружила красивый чёрный внедорожник, а рядом с ним — Влада. Серьёзного, даже сосредоточенного, одетого как всегда — с иголочки.

Вот черти.

Я непроизвольно напряглась, не зная, что он тут делает, и не понимая, как вообще себя вести с ним теперь.

— Здравствуй, Леся.

Он не улыбнулся, и я тоже решила держать лицо.

— Здравствуйте.

Да, вот так. Нечего ему «тыкать».

Подошедшие сзади родители поздоровались с Владом в более радужном тоне. Папа даже руку ему пожал. А я тщетно старалась смотреть на Разумовского как можно меньше…

Как же я соскучилась.

Гад. Ненавижу.

— Садитесь, — сказал Влад, погрузив все чемоданы в багажник, и внимательно посмотрел на меня. — Лесь?

Я глупо шмыгнула носом, но всё же села. Причём пришлось плюхнуться на переднее сиденье — заднее было уже занято родителями и их ручной кладью. Хитрые черти…

Я пыталась расслабиться, но не получалось. Мама с папой непринуждённо разговаривали с Владом про Европу в целом и Германию в частности, даже пробовали втянуть в разговор меня, но я могла только натянуто улыбаться и цедить слова сквозь зубы.

Разумовский тоже был напряжён. Улыбался редко, зато постоянно смотрел на меня. Я даже испугалась, что он не сможет нормально вести машину и мы во что-нибудь врежемся. Но обошлось…

И практически сразу, как мы вошли в аэропорт, мама с папой сказали, что дальше справятся сами, а «ты иди, Лесенька, иди».

— Да ладно, я с вами, — попыталась было возразить я, — это… Влад пусть идёт. А я потом такси поймаю.

— Я сегодня твоё такси, — заявил Разумовский тихо, но твёрдо. — Ты в курсе, сколько местные таксисты денег за транспортировку дерут? Без штанов остаться недолго.

— Жмот, — буркнула я, и он засмеялся.

— Согласен. Но даже не надейся от меня избавиться. Не получится.

Я и не надеялась…

Когда мы встали в большую очередь для сдачи багажа, меня впервые накрыло паникой.

Три месяца… Господи, что я буду без них делать?!

Наверное, мама с папой всё поняли по моему лицу. Обняли по очереди, поцеловали.

— От-тдыхай, дочка, — негромко сказал папа. — Побольше отдыхай. Наработалась.

— Кушай хорошо, — тараторила мама, поправляя на мне то шапку, то шарф, то зачем-то дергая за карман куртки. — Три раза в день, поняла? А то знаю я тебя. И гулять не забывай. И звони нам. Каждый день.

Я кивала, изо всех сил стараясь не разреветься. Зачем я вообще отпускаю их одних? Надо было настоять, поехать вместе. Зачем я…

— И не смей себя винить, — шептала мама мне на ухо. — Мы с папой справимся. Ты у меня самая-самая, поняла? Леся, милая, мы будем гораздо быстрее выздоравливать, зная, что ты больше отдыхаешь… что ты счастлива…

— Мам…

— Обещай мне, — она сжала мою руку. — Обещай, что будешь больше отдыхать.

Я постаралась улыбнуться.

— Обещаю…

— И что будешь счастлива.

— Мам…

— Обещай.

Я открыла рот, не зная, что сказать. Как такое можно обещать?..

— Будет, — вдруг произнёс Влад и положил руку мне на плечо, сжал его. — Обязательно будет, Валентина Алексеевна. Я обещаю.

От возмущения я на миг перестала дышать. А мама с папой смеялись и говорили, что ловят Влада на слове…

Черти… и как я буду без них?.. Не знаю…

Сев обратно в машину уже без родителей, я отвернулась от Разумовского, пытаясь сдержать слёзы. Непроизвольно шмыгнула носом и вдруг почувствовала его ладонь на своей спине.

— Лесь…

— Отстаньте от меня, Владлен Михайлович, — сказала я прерывающимся голосом. — Вы, кажется, хотели поработать таксистом? Вот и… работайте.

Он вздохнул, опять погладил меня по спине — гад! — но отстал.

Ехали в полном молчании. На Влада я не смотрела, отвернувшись в окно так сильно, что у меня даже шея затекла.

Внутри опять поднималась злость. Та самая, глупая и нелепая, из-за которой я уже кричала на него однажды.

Наверное, именно поэтому в тот момент, когда Влад остановил машину возле моего подъезда, я повернулась к нему и язвительно спросила:

— И сколько я должна за проезд, Владлен Михайлович?

Разумовский смотрел на меня укоризненно.

— Лесь…

— Что? — я вновь шмыгнула носом. — Любые услуги должны оплачиваться, разве не так? Вот вы мне за интимные услуги заплатили, и хорошо, щедро. И я тоже хочу заплатить. За проезд. Сколько?

Влад вдруг наклонился и взял меня за руки, попытался притянуть ближе, но я начала вырываться.

— Не трогай меня! — шипела я, выворачиваясь из его объятий. — Думаешь, денег дал, и теперь всё можно, да? За руки хватать, целовать, трахать… Так ты думаешь, да?!

— Нет, Леся.

Голос у Разумовского был совершенно, чудовищно спокойным, и я разозлилась ещё больше.

— Ненавижу! — прошептала я и сильно толкнула его ладонью в грудь. — Ненавижу. Как я теперь буду жить, Влад?! Как?! Четыре года… — я всхлипнула и начала некрасиво рыдать. — Четыре года я… как проклятая… А ты… бац… облагодетельствовал. Святой… подал нищенке!

— Ну хватит, Леся. — Разумовский резким движением притянул меня к себе. — Ты не нищенка. Что за глупости?

— Глупости?! — рыдала я в его пальто совершенно бессовестным образом. — Для тебя это просто! Деньги… бумажки… они для тебя ничего не значат! А я четыре года убивалась за каждую бумажку! И так и не смогла… не смогла… — я затряслась от судорог, прошедших через моё тело. — Ничего… не сделала… Я бесполезная, беспомощная…

— Леся… бедная моя девочка…

Сквозь рыдания я слышала — Влад что-то шептал. Целовал меня в макушку, в мокрые от слёз щёки, гладил по спине…

— Ненавижу тебя, ненавижу… — говорила я, вновь пытаясь оттолкнуть его ладони, которыми он обнимал моё лицо. — И люблю… очень люблю…

Я сама не поняла, в какой момент и почему сказала это.

Влад застыл. Замер. Как будто никогда в жизни не слышал ничего чудеснее.

А я продолжала плакать.

— Леся… — наверное, он хотел меня поцеловать. Но из-за слёз, застилающих глаза, я ничего не видела — и как-то неудачно дёрнула головой. — Ай!

Разумовский схватился за нос, в который я ему заехала лбом со всей дури.

— Что? — перепугалась я, моментально переставая плакать. — Больно, да?

Влад что-то невнятно промычал. Я испуганно вывалилась из машины, набрала полную горсть снега, запрыгнула обратно, заставила Разумовского отнять руки от лица — и залепила ему нос снежком.

— Вот. Холодное. Должно помочь.