Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 45

— В районе Бахчисарая ожидается внезапный шквальный ветер с дождем и градом. Серьезной опасности подвергаются виноградники…

— Я про-шу тебя про-стить, как буд-то псису в небо от-пус-тить! — пропел на мотив «Ливерпуля» Васюк.

Глеб чувствовал, что уже пьян. Пили весь вечер по уезде майора, пили и пели.

Он уже пьян, а еще не ответил на один важный для себя вопрос: что же ему не нравится в сложившейся ситуации?

Ему не нравится старлей, это понятно. Хотя и не совсем правильно. Ему не нравится, что старлей ему нравится. И ему не нравится, что ему не нравится, что старлей ему нравится… Тьфу, пропасть!

Не так он себя ведет. Он ходит, улыбается, разговаривает НЕ ТАК. Давай присмотримся, сказал себе Глеб. Вот он стоит в дверях комнаты отдыха, опираясь одной рукой о косяк, небрежно и расслабленно. Хотя и не совсем расслабленно: пальцы барабанят по кобуре. На другом боку, кстати, тоже кобура, но это как раз не удивительно: Глеб, к примеру, сегодня тоже о двух шпалерах. Не в этом суть. Суть в том, КАК он стоит. КАК он улыбается и говорит. КАК смотрит. Харизма харизмой, но, встретив его на улице в штатском, Глеб поклялся бы, что он — иностранец. Не спрашивайте, почему. Наши люди в булочную на такси не ездиют.

Глеб вспомнил, как сдержанно старлей пил. Ладно, он на посту, не заливать же до полной неподвижности. А что он сказал, когда Глеб спросил его, прослушивают ли они эфир? «Орел наш, благородный дон Рэба озабочен знать, о чем думают его новые подданные» — сказал Верещагин. Ему и в голову не пришло, что я могу быть стукачом. Или он настолько блатной, что может не бояться стукачей? Старший лейтенант спецназа… да нет, не может он быть таким блатным. Такие блатные так себя не ведут. Такой блатной человек не может не показать, как он велик, и какое все вокруг быдло. Старлей же был подчеркнуто корректен. Правильно сказал зампотех — английский лорд, а не старлей спецназа ГРУ.

— Добрый вечер, дорогие товарищи… Предлагаем вашему вниманию вторую серию телевизионного художественного фильма «Рожденная революцией»…

Кашук поднес к губам «уоки-токи»:

— Эм-Си.

— Понял, — коротко отозвался Верещагин. Повернулся к вышке — знал, что сейчас Дядя Том смотрит на него — и поднял руку, показав пальцами “Викторию”.

— Yeah! — выдохнул Шамиль.

— Полчаса — и где-то здорово запахнет нафталином, — с удовольствием заключил Томилин.

Тот же день, Евпатория, 2140

— Очень мне непонятно, ваше благородие, товарищ комбат, как это вы не признаете очевидных вещей. Разве можно говорить, что все крымские девушки красивей всех советских? Посмотрите, какой пэрсик — Жорж кивнул на экран, где шла программа «Время».

— Они там все такие, — промычал майор Гречкосий. — Это в телевизоре! А ты бы в село поехал!

Последующие пять минут прошли в ожесточенных спорах о женской красоте. Хозяин кабачка поднял бокал за прекрасных дам. Все временно замолчали, пия вино. На полбокала Жорж Александриди, хозяин и бармен питейного заведения «Приют alkoholikoff», а также подпоручик резерва Вооруженных Сил Юга России, поперхнулся.

— Я что-то не понял, — сказал он, повернувшись к своему вышибале. — Это оно, сори мач?

— По-моему, оно, чиф, — ответил ему Нурмухтаров Мустафа Ахмед-Оглы, вышибала и официант, параллельно — ефрейтор резерва тех же Вооруженных Сил того же Юга России.

Тот же день, Москва, 2140 — 0550

Ниночка мимоходом удивилась: какие, к чертям, виноградники? Сроду в программе «Время» не упоминались ни виноградники, ни бахчи, ни сараи. Но удивиться сильнее не было времени: в бумажке сказано «виноградники», значит, виноградники. На Кавказе — солнечно, в горных районах неожиданные снегопады, в Узбекистане…

Совершенно автоматически она дочитала текст, звукач подержал музыку несколько минут и показал рукой: все, отключаю студию. Все облегченно вздохнули.

— Нинка, что это за бред про виноградники? — возмутилась старшая звукорежиссерша Лариса.

— Тут написано! — Нина подняла бумажку.

— Раньше не было, — Лариса вгляделась в распечатку. Впрочем, ничего удивительного: прогноз погоды менялся иногда в самый последний момент, его просто приносили и клали на стол.

— При чем тут виноградники! — заорал Лапин. — При чем тут виноградники, когда она голая ходит по телецентру!

— Не голая, а в трусах и в блузе! — поправила Ниночка.

— Молчать мне тут! — рявкнул Лапин. — Пр-роститутка!

— Сам молчи, старый козел, — с удовольствием сказала Ниночка. — А насчет «проститутки» я скажу товарищу А. Ему вряд ли понравится.

— Да кто ты такая! — взвился Лапин. — Кто ты такая товарищу А?

— Я его будущая невестка! — отчеканила Ниночка. — И попрошу вас мне не тыкать. Тем более, что сегодня я увольняюсь.

Лапин остался стоять соляным столбом, а Ниночка вышла из студии, гордая своей победой, спустилась на лифте, прошагала, не спеша и с удовольствием, два километра до метро, спустилась на станцию подземки и поехала домой.

Возле ее подъезда стоял синий жигуль, «шестерка». К соседям в гости кто-то приехал, решила она, не узнав машину. Но оказалось, не к соседям.

— Нина Сергеевна? — раздалось из открытого окна машины.

Из ведомства жениха, ясно. Только зачем приехали? Передать, что сегодня любимого не будет? Мог бы и сам позвонить…

— Да? — откликнулась она.

Открылась задняя дверь.

— Не согласитесь ли вы сесть на минуточку в машину? — спросили интеллигентным голосом.

— Пожалуйста… — она подошла к жигуленку и, не скрывая своего раздражения, опустилась на кожаном сидении рядом с мужчиной, одетым в плащ цвета капустного листа. На передних сиденьях размещались еще двое — один в пижонском замшевом пиджаке, другой — в легкой куртке, худые колени оформлены в джинсы.

«Капустная» рука протянулась перед Ниночкой и хлопнула дверями.

Джинсовые ноги давнули на педали, повернулся ключ зажигания.

— В чем дело? — взвизгнула Ниночка, порываясь открыть дверь, но запястья ее тут же оказались в крабьем захвате «плаща».

— Спокойно! — сказал он. — Мы ненадолго, это здесь недалеко. Скоро вернемся… да не дергайся ты, дура!

Имя товарища А, всесильного члена Политбюро, известного нам как Пренеприятнейший, не произвело на похитителей никакого впечатления. За неприметным синим «жигуленком» сомкнулись бесшумные ворота одного из «КБ» на окраине Москвы. А в Ниночкиной квартире всю ночь бесплодно звонил, доводя до исступления кошку Мымру, телефон.

Ближе к утру жалкую и измученную Ниночку вытряхнули из того же синего «жигуленка» где-то в Мытищах. Полночи ее допрашивали под яркой и жаркой лампой, до которой телевизионным софитам было ох, как далеко, кололи в вену что-то, от чего путались мысли и добивались одного: кто велел передать в эфир про чертовы бахчисарайские виноградники? Муж? В смысле — будущий муж? При чем тут муж, стонала Ниночка, при чем тут муж, когда бумажка просто лежала на столе, в папке «к эфиру», понимаете? А почему вы нас пугали товарищем А? А кем мне еще вас пугать, когда вы ведете себя как бандиты? Кто вы вообще? Не ваше дело. Ваше дело — отвечать на вопросы, пока мы задаем их по-хорошему. Значит можно и по-плохому? О, боже, но я же не сама придумала эти виноградники! Не вы сами — а кто? Да не знаю я! Понимаете, не знаю! Уберите иглу! Уберите иг… иг… ик! Не-е я-а готовлю эти сведения в эфир! Спросите у выпускающего реда-актора-а-! Уже спрашивали, он не знает. А если он не знает, от-ик!-ккхуда мне знать?

Вторую половину ночи ей просто не давали спать. Она не знала, что двое высоких чинов обсуждают сейчас видеозапись допроса.

— Да ни хрена она не знает, — вынес свой вердикт Первый Майор (поверьте мне, этот Майор был куда более высоким чином, чем простой армейский майор!).