Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна - Страница 44

"В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник «Весна»…, — бодрым голосом сказала телекурва. Ее изображение погасло, но голос остался витать над ландшафтами Крыма, заключенными в мерцающий аквариум дряхлого «Электрона».

— Хана Крыму, — мрачно сказал Дим Шебеко, запив свои слова горьким зеленым чаем.

Группа C2H5OH поднесла к губам свои пиалы, словно повторяя жест гуру и тем самым подтверждая молчаливое с ним согласие: хана Крыму.

Экран демонстрировал восторженных крымцев, забрасывающих цветами советские танковые колонны.

— Вот пиздеж! — возмутился гитарист Гарик.

— Нет, Гарик, — покачал головой Дим Шебеко, — это не пиздеж. Это они там, в Крыму, все с ума посходили.

— Бен-то наш там! — напомнила Галка.

— Бену точно хана, — сказал в углу мрачный кто-то.

«Комубежаловка», столпившаяся на телевизионной кухне, единодушно возмутилась: Бену хана? Ну, нет! Если кому и хана, так точно не Бену! Не такой наш Бен, чтоб ему так просто была хана!

— А вот Лучу хана, — тихо сказала Галка. И, несмотря на тихость, эту фразу услышали все, и умолкли: да, о Луче-то мы и забыли! Как же так? Ему — хана? Он же был первый застрельщик соединения, какая же ему может быть хана?

Но Дим Шебеко со своей мудростью, присущей ему как гуру, видимо понимал больше, чем все остальные, и поэтому печально кивнул одними ресницами.

— Лучу хана, — согласился он, и запил эти слова зеленым, как вселенская тоска, и крепким, как водка, чаем…

Лучников вынырнул из ступора в самолете где-то над Украиной. До этого ему было как-то все равно: вот Сергеев сажает его в черный «пикап» с затемненными стеклами, вот они несутся обратно в Симферополь тем же путем, каким он ехал к собору — зачем он ехал туда? Чтобы похоронить Кристину? Но когда они выезжали, Кристи была еще жива… Так зачем же он ехал? — вот они погружаются в самолет, явно правительственный и явно советский — а какая разница? — вот, на диване по правую руку от него полковник Сергеев, а по левую — Петр Сабашников… А он здесь зачем? Вот экран, программа «Время», ежевечерняя советская брехня, промывка мозгов — но неожиданно для себя он обнаружил, что ему как бы приятно промыть мозги, что ему ХОЧЕТСЯ забыть сегодняшний день и увидеть его заново — буркалами советских телекамер. Зачем же здесь Петр? Он тоже арестован? А почему, собственно, «тоже» — разве арестован, например, Лучников? Он вообразил, как пристает к Сергееву с вопросами: я арестован? А по какому праву? На каких основаниях? — и показался в этой ситуации сам себе невообразимо смешным: этакий кролик, качающий права перед удавом. Впрочем, на удава полковник Сергеев походил мало. Совсем не походил он на удава. А походил он на уставшего до предела мужика, самому себе надоевшего и самому себе противного. Чем вы занимались целый день, мон колонель, что так противны самому себе? Неужели возили нас, одноклассников, чартерными рейсами в Москву?

"В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник «Весна», — сказала Татьяна Лунина. Танька, а ты что там делаешь, в этом ящике? А чей же я крест видел на мысе Херсонес — это была одна из твоих очаровательных шуточек? Поверь, Танька, я безумно рад, что ты жива — такая, понимаешь, оказия: оказался вообще без бабы! Некого трахнуть в трудную минуту, кроме самого себя — давай договоримся, когда меня отпустят, я приду к тебе на пистон!

Лучников расхохотался от своих мыслей, и сквозь слезы смеха увидел, что девка на телеэкране, только что сменившая собой крымские — виноват, господа! — уже советские пейзажи, ничуть не похожа на Лунину. Только рыжеватый цвет волос и модная в этом сезоне прическа «каре». Облажался значит. Но это ничего. Мадмуазель «Время», а как вы насчет пистона?

По экрану поплыли титры прогноза погоды. Мадмуазель «Время», невидимая и бестелесная, вещала дождь, снег и град, циклон и антициклон, переменную облачность, солнце, воздух, воду и прочие чудесные вещи.

— Успокойся, Андрей, — сказал Сабашников. Голос вернул Лучникова в реальность, как бы припечатал к сиденью тяжелой, но мягкой и теплой Петькиной ладонью. Хотя Петр его и пальцем не коснулся.

Лучников успокоился и совершенно спокойно отметил, что в «Прогнозе Погоды» упомянули и Крым. Конечно, под советским кодовым названием, но упомянули.

— В районе Бахчисарая ожидается внезапный шквальный ветер с дождем и градом. Серьезной опасности подвергаются виноградники. На Северном Кавказе…

Полковник Сергеев как-то встрепенулся, словно у него внутри развернулся давно проглоченный и забытый аршин. Надо же, как беспокоит полковника судьба бахчисарайских виноградников…

То же время, хребет Бабуган-Яйла, гора Роман-Кош.

— Сделай погромче, — сказал старший лейтенант спецназа капитану десанта.

Глеб сделал погромче.

В комнате отдыха матово серебрился экран. Из динамика доносилось монотонное журчание московской речи — кажется, эту респектабельную даму зовут Ангелина Вовк? Ла-ла-ла…надои…лал-лал-ла…центнеров с гектара…тонн угля…металлопроката и стали…

Женское бубнение сменилось мужским. Новости культуры… Премьера оперы «Чио-Чио-Сан» в Большом… Новый фильм Станислава Говорухина — «Место встречи изменить нельзя»…

Время — враг решимости… Так, кажется, говорили арабы. Дикторы программы «Время» сейчас были личными врагами Верещагина.

На экране появилась женщина… Нет, это не Ангелина Вовк. Совсем молодая, даже ужасный советский стиль официального костюма не мог добавить к этим двадцати пяти годам хотя бы три…

— Продолжается военно-спортивный праздник «Весна» в зоне Восточного Средиземноморья…

— Интересно, что врать будут, — Стумбиньш включил погромче звук.

На экране несколько смущенный командир десантников принимал букет от девушки в мини-платьице. Симфи, отметил Верещагин. Ландшафт изменился: Бахчисарай.

— Радостной новостью приход советских войск стал для тех узников режима, кто томился в застенках за свои политические убеждения. Сегодня утром в числе других был освобожден товарищ Игнатьев, генеральный секретарь коммунистической партии Восточного Средиземноморья…

Во весь экран крупным планом — мурло Игнатьева-Игнатьева, выходящего из самолета «Як-40» (где кожанка? Где черные джинсы? На экс-волчесотенце был советский серый пиджак, серая рубашка и галстук). Увидев репортеров, Игнатьев устремился к ним, споткнулся и распростерся на земле. После секундной заминки он встал на четвереньки и взвыл:

— Целую тебя, благословенная русская земля!

— Цезарь, твою мать… Маймуна веришвили, — пробормотал князь.

— Новости спорта, — сообщила красавица.

— Что там про «Спартак», товарищ капитан?

— Тихо!

И наконец прозвучало долгожданное:

— О погоде. По сведениям Гидрометцентра…

Полился «Ливерпуль». Верещагин внезапно вскочил, чуть ли не по ногам кинулся к выходу, выбросился на улицу.

— Поплохело товарищу старшему лейтенанту, — успел он услышать за спиной.

Ни черта ему не поплохело. Во всяком случае, не от водки…

Он был… в ужасе?

Нет, в панике.

От того, как просто это будет сделано… И от того, как легко это предотвратить…

Зайти в аппаратную, выстрелить Кашуку в затылок и повернуть рубильник, все тут на хрен обесточивая. И нет никакой войны. Есть девять миллионов человек, которых постепенно превратят в рабов — но зато все они останутся живы.

Какое право ты имеешь за них решать? Кто тебе его дал?

А у кого я должен спрашивать? Покажите мне уполномоченного по правам решать за людей!

Ход истории сопротивлялся вмешательству. Под ботинками Артема скрипел гравий. Ограда на краю площадки над обрывом схватила пальцы холодом.

Он стоял там, закрыв глаза, шепча наизусть первое, что пришло на ум — «Генрих Пятый», сцену за сценой, и не слышал, как в связный и ладный рассказ о взаимоотношениях России и небесной канцелярии вклинилась совершенно несуразная фраза: