Пятнадцатый камень (СИ) - Колоскова Елена Леонидовна - Страница 88

Тогда доктор сделал вывод, что дело не в психической надстройке, а в физиологии. Это хорошо монтировалось с тем, что я узнала из дедушкиных файлов. Состояние "му", или сон наяву, ускорение психической деятельности, или "мгновенность". Белый кит был быстр и решителен. Он не знал, что такое страх и боль. Только цель и результат имели для него значение. И процесс: здесь и сейчас. Прошлого и будущего не существовало. Мой мозг в такие минуты начинал работать с максимальной отдачей.

Однако…

— Док, не говорите, что вы вернулись к старой модели, — сказала я. — С чего вдруг?

— О, нет! Не думаю. У вас активировались зоны, ответственные за память. Вы видели сон. Я снял показания, но надо их обработать. Ритмическую работу мозга, активность коры и пресинаптических терминалей мы зарегистрировали. Сейчас перекину. Жаль, нельзя провести исследование гиппокампа и переднего мозга с вводом зондов и наноботов.

Чертов вивисектор! Он что, всерьез рассчитывал на это? Это, мягко говоря, не совсем полезно для подопытного. Человеческий мозг — слишком тонкая материя. Люди вышли в дальний космос, но до сих пор не знали точно, что у них в голове. Хорхе, например, перенес две клинические смерти, пока псевдонейронная сеть не прижилась, хотя над ним колдовали лучшие нейрохирурги с Терра Нуэва.

Не каждому дано копаться в чужой голове, и не каждому — перенести это. У меня пока нет запасной головы.

А док? Интересно, к чему он ведет.

— И?

— Вероятно, воспоминания настолько реальны, что вы снова пережили эти события, — продолжил доктор. — Что вы видели?

— Камнепад…

Я закаркала от смеха. Проклятье! "Совершенный человек новой эры" совершенен во всем. Память и воображение создают настолько реальный образ, что тело верит и подчиняется. И умирает, если что-то пойдет не так.

О, дедушка. Почему ты не сказал мне раньше?

Пока мне было хорошо и спокойно, я легко меняла модальность. Кит брал на себя все ненужное. Но теперь равновесие было нарушено. Слишком много всего случилось в моей жизни. Из подсознания лезли непрошеные воспоминания и химеры, убивая меня.

— Хотите об этом поговорить?

* * *

Что мне нравилось в доке, так это широта взглядов. Он не стал петь привычные песенки о детской травме и вытеснении, а сразу перешел к делу.

— Чего вы страшитесь — то и происходит, — сказал он. — Вы боитесь смерти, но она уже коснулась вас своим ледяным дыханием.

— Как поэтично.

Это он о моих снах. Я рассказала ему обо всем. Что я вижу, как у меня дела с Белым китом. Вкратце: никак.

— Зря вы так скептически настроены. Помните сказку про старого бонда?

— Которую?

— У него еще умирали один за другим скот и члены семьи.

— А, эту.

Конечно, помню! Смерть предупреждала, забирая у крестьянина одного за другим сначала овец, любимую собаку и членов семьи. А потом пришла за ним самим.

— А со мной как это связано, доктор?

— Смерть вашего деда — то, чего вы ожидали с самого детства. Это запустило цепочку ассоциаций. Дважды. Первый раз на корабле пришельцев, когда вы подумали, что он мертв. Второй раз — уже после реальной кончины. По интересному стечению обстоятельств он умер в тот день, когда вся планета была на грани уничтожения. Признайтесь, Хельга, вы думали о смерти?

— Тогда? Безусловно.

Мысленно я попрощалась с жизнью, хотя и не смирилась. Я была готова. На станции я тоже приготовилась к худшему, но сопротивлялась до конца. Напротив, дома на семейном ужине я уже знала, что от меня ничего не зависит, и остается только ждать. Придется выпить эту чашу до дна…

— Вы смирились?

— А что нам оставалось, доктор?

Перед лицом неизбежности все равны.

— Вот оно! Оставалось — нам всем. Вы были не одна. Если бы нам довелось погибнуть, то всем жителям планеты разом, одновременно. Вам, вашему деду, родителям, брату, родственники и вашему инопланетному послу. В один день, прямо как в сказке!

В его словах было что-то зловещее, отчего холодок пробежал у меня по позвоночнику.

— Но умирает только Нагато Сюдзи, — продолжил док. — Может быть, вы не хотите, чтобы это случилось с другими членами семьи, и решили начать с себя?

— Какая чушь!

Детская логика.

— Почему нет? Вдруг моя гипотеза верна?

Может быть, он и прав. Они будут горевать, если со мной что-то случится, но переживут это. А вот я не смогу жить, если они меня покинут, как дедушка Нагато. Я слишком эгоистична и веду себя по-детски.

С другой стороны, я сейчас стала старше. Раньше я недооценивала силу родительской любви. Можно избегать боли, уходить от нее, пусть даже таким извращенным способом, но тогда я неизбежно причиню семье боль.

Родители не смогут жить друг без друга. И еще — без нас с Эриком. Эти связи неразрывны, созданы раз и навсегда. Если что-то случится с женой и детьми, отец никогда не будет прежним. Уже не будет того самого Торгейра Рагнарссена, которого все знают. Если уйдет отец, мама угаснет, как свеча. Она будет жить из чувства долга ради детей, но и только. Случись что-нибудь со мной и братом, родители будут вечно сожалеть и терзаться.

В сказках говорится: "Они жили долго и счастливо и умерли в один день".

Тогда, в детстве, мне это казалось правильным, ведь жить без близких невозможно! Уйти вместе — вот ответ? Я сама к нему пришла, хотя в детстве я и понятия не имела о самоубийствах, практикующихся в анклаве Нихон. Это так и осталось неизжитым элементом культуры. Выводы я сделала и тут же их отвергла. Я была неглупым ребенком с хорошим чувством самосохранения.

Кстати, я не переживала так сильно смерть бабушки. Наверное, потому, что мы знали диагноз, так что успели подготовиться и попрощаться. Это тоже имело значение.

— Доктор, знаете что? — сказала я. — Вы не правы. Я люблю жизнь и очень хочу жить. У меня еще есть неоконченные дела.

У меня была цель, идея фикс. Мир. Я хотела мира, хотела любить, не испытывая угрызений совести.

— Вы этого хотите, только когда на грани, — проворчал он. — А в остальное время терзаетесь по пустякам и переводите эмоции на себя.

— Рефлексия?

— Она самая.

— И что теперь? — спросила я.

Доктор достал из встроенного холодильника и протянул мне протеиновый коктейль, вроде тех смесей, что пьют спортсмены. Бутылка была прохладной и приятно холодила щеку. Пить я не спешила.

— Просто подумайте об этом. Мир нестабилен по определению, Хельга. Наша планета уже сто раз могла взорваться, эррги могли начать войну, а не ехать заключать мир. Вы не можете, как маленькая девочка, спрятаться под одеяло от своих чудовищ и страхов.

— Разве?

— Кит — такое одеяло. Вы думаете иначе, входите в какой-то свой режим, если вам плохо или трудно, — продолжил психотерапевт. — А теперь его нет. Вы говорили, он выбросился на берег?

— Да.

И еще док вскрывал кита. Об этом я умолчала и не стала ему рассказывать, хотя и так все было ясно. Пора было повзрослеть. Смерть не решит ни моих проблем, ни чужих.

Доктор посоветовал не тянуть и поскорее ознакомиться с семейным архивом и файлами дедушки Нагато. Думаю, ему было интересно, хотя он умело скрывал свое любопытство.

— Вот рецепт, — сказал он, отправляя файлы вместе с результатами обследования на мой коммуникатор. — Заказ на аптечный склад я уже отправил, надо только получить. Принимайте ежедневно.

— Что это?

— Пептиды, которые прописывают при нарколепсии.

Значит, препарат, рекомендованный людям, страдающим приступами внезапного и неконтролируемого сна. Они могли заснуть прямо на улице или за рулем, что было чревато опасными последствиями.

— Но зачем? Не проще ли снотворное?

— Вряд ли это надолго поможет, к тому же много побочных эффектов.

— Но я не больна нарколепсией.

— Зато это средство позволит вам легко проснуться, — пояснил он. — Вы сможете это контролировать.