Испытание вечностью - Храмов Виталий Иванович - Страница 28

Они сели в свой вагон. Маша была расстроена. Миша купил все билеты в их купе. Чтобы никто не помешал их уединению. Но, ребёнок — теперь постоянно был рядом. И куда его денешь? Попросить погулять часок? Игорь парень серьёзный и умный. Всё понимает. Но, куда он пойдёт? Это, во-первых. А во-вторых, как оставить без присмотра ТАКОГО мальчика? Дать этим «плащам» рычаг воздействия на «геолога»?

Маша переоделась в гимнастический костюм и тапочки, что достал из баула Миша. Одно смущало — эластичные штаны обтягивали бёдра и таз Марии. Это — стыдно. Костюм был не мал, такой покрой. Размеры были её. И даже размер белья подходил. А бельё — какое! Миша был прав — в магазинах ничего стоящего не было. А тут — вышиты вензелями имена мастеров, что сделали эти комплекты белья. Маша себя почувствовала другим человеком. Так хотелось похвалиться Мише собой, упакованной в это красивое бельё, но Миша стоял за дверью. С Игорем, который всё больше напрягал Марию. Маша вздохнула, постучала в дверь:

— Мальчики!

— Ну, вот, — Миша улыбался, — мой алмаз огранён и оправлен.

Маша улыбнулась.

— Всё подошло идеально. Как угадали?

— Тоже мне — теорема Ферма! Из личного дела.

— Ах, ну, да! А на спине, — Маша повернулась — на спине костюма вышита девушка в доспехах и с копьём, — даже на меня похожа.

— Так — Валькирия же. Добро пожаловать в семью, — Миша провёл ладонью по обтянутому костюмом месту, на котором Мария обычно сидит, — Сейчас мы тоже переоденемся в спортивки и пойдём в ресторан, перекусим. Игорёк, не желаешь ли пожрать?

— В вагоне-ресторане? Ладно, сойдёт. Не потравят, надеюсь.

Миша смеётся до слёз. Маша не понимает причин смеха, но Мишу слова Игоря очень веселят. Машу больше волновал вопрос — как? Вот так и идти? Стыдно же — всё видно!

В вагоне-ресторане — неприятная встреча. Толстяк в мундире следователя прокуратуры изволил отобедать. Тот самый — Лошадь. Но, неожиданно для Маши, Миша кивнул этому толстяку и собрался идти здороваться за руку, но толстяк взглядом — запретил. Когда кивал в ответ. И виноватыми глазами казал на своих коллег, в таких же мундирах. Маша была в недоумении.

Несмотря на свой размер, толстяк поел очень скромно и быстро. Потом он подошёл к их столику и угрожающе завис над ним, нагло уперев кулаки в столешницу:

— С проверкой еду к вам в ваш преступный Медвежий угол! — пробасил он, а потом тише: — Поздравляю, Мишка! И вас, девушка. Матери — привет передавайте. Нам не желательно видеться.

Когда вагон очистился и вокруг стало более-менее пусто, Маша спросила:

— Что это было?

— Ну, Александр Семёнович проявил свою осведомлённость и наблюдательность.

— А ты что так с ним ласково? Он же — враг?

— Он — нет. Что ты! Это — достойный человек.

— Миша, мы вместе смотрели «Точку», где твой отец об этого человека ноги вытирал, вместе видели, как он арестовывал твоего отца, он же проводил прокурорскую проверку. И везде — твой отец его оскорбляет.

— Маша, ты меня неприятно удивляешь. Разве ты в кино не видела, что отец спас Лошадь от смерти несколько раз? Не видела, как он его учил, поставил на тот путь, благодаря которому подхалим и подкаблучник, и вообще, ничтожный человечишка стал за десятилетие таким значимым государственным деятелем? Отец для него — Учитель.

— А это всё — роль? Антураж?

— Точно! Неужели ты думаешь, что до таких серьёзных дел, как перетряхивание насквозь секретных дел Медведя допустят человека со стороны? Берия пустит в свой огород чужого?

— А — «Лошадь»?

— Это — прикол отца, — поморщился Миша, — когда достигаешь определённого уровня развития личности — внешний антураж и самолюбование сползают с тебя, как старая кожа со змеи. Становятся мёртвой шелухой. А упоминание тех времён, когда для тебя это было значимо — веселит, как воспоминания о детских шалостях. Такая шутка, понятная только своим.

— А генерал Перунов? Тоже — роль?

— А то! Он так осерчал на свою жену за её неверность! А Батя — попал под обиженную истерику. Ну а Старшие эту тему — развили. И придумали ему — роль. Этакий — внутренний критик. Критически воспринимает любой проект отца. Работа у них такая. Числиться врагами и кристаллизовать на себя всех обиженных и оскорблённых.

— Проверка прокуратуры была — фиктивной? И будет — фиктивной?

— Боже упаси! Самой что ни на есть — настоящей. Единственное, что — многое не стали обнародовать. Но — провериться надо было. Многих — сами наказали. Генеральную уборку надо проводить. Хотя бы раз в год. Перед Пасхой, например. Выметать вездесущий мусор и неизбежных паразитов.

— Как у вас всё странно устроено.

— Есть такое. Как в большой семье. Меж собой — брешем, а чужой — нос не суй — порвём. Вот, некоторые говорят, что это — устаревшие отношения. Общинные. Наш народ жил так тысячи лет. Так и выживал. А сейчас говорят — устарело. Как стали жить иначе — заболели. Гной так и лезет из всех щелей. Так, Игорь?

— Я не знаю, как это называется. Вешать ярлыки — кощейская забава. Я знаю — как правильно, а как — не правильно. Что есть — истинно, а что — дым обмана, — ответил мальчик. Он плохо поел — поковырял обед, теперь сидел, смотрел в окно.

— И это — главное! Знать — что правильно, а что — ошибка, — кивнул Миша, повторив: — Это — главное!

После обеда сидели в своём купе и смотрели, молча, в окно. На пробегающие мимо деревни.

— Посмотри, Маша, как у нас народ плохенько живёт. Дорог — нет, столбы электрические не в каждом селе. И это — около железки. Мазанки, крыши соломенные. А в глубинке — там вообще ужас! Люди живут, как при царе Горохе, зато в Космос летаем.

— Летаем? — удивилась Маша.

— Вопрос деталей, — отмахнулся Миша. Маша смотрела на него, как на таракана — и ещё врёт, что ничего не знает!

— Куда они в чужие страны лезут? Своя — как старуха у разбитого корыта. Да, понятно, лучше воевать на чужой земле и таким отморозкам, как я, у которого бой — нормальное состояние, а не на улицах Москвы новобранцам от сохи, но деньги вкладывать в чужие страны, отрывая от своих обездоленных? Не понимаю! Одно дело — возня разведок, куда без этих схваток Большой Игры? Но, строить венграм новую жизнь, чтобы получить плевок в спину?

— А разве не надо им помогать? — спросила Маша.

— Моральной поддержкой! — Миша потряс над головой сомкнутыми кулаками, — вчерашним пленным строим мосты за наш счёт, а у самих строителей — родители живут в землянках и вагончиках. Без электричества и связи. Скорую не вызвать. Да и не доедет. Мы же мосты не у себя строим, а там! Тем, кто уже не раз шёл на нас войной.

— Если мы не будем помогать обездоленным — мы погибнем. Ибо — это наша суть. Жить иначе мы не сможем. И не должны, — вдруг сказал Игорь с верхней полки.

Маша ожидала, что Миша, со своей резкостью, осадит ребёнка, заткнёт его, указав на его возраст, но Миша лишь покосился на верх.

— Суть, говоришь? А эти? — Миша показал на очередной ряд чёрных избушек.

— Не цениться — полученное даром. Цениться — достигнутое потом и кровью.

— Круто, конечно! Пафосно и красиво! Как раз в стиле Медведя. А если применительно вот конкретно к этим домикам?

— Если этим людям построить дома и просто выдать, обгадят до такого же состояния. Потому что — дармовое, не своё, ничьё. Сами должны себе построить. Обеспечить надо, согласен, им возможность самим сделать себе ту жизнь, которую они хотят. Лестницу в небо или трамплин в вонючую лужу — но, каждый сам. Для того Богом и дана нам Воля. Насильно мил не будешь, насильно счастлив — не будешь. Насильно в небо не загонишь — разобьются. Вот ты, Защитник, тебя силком заставили жить в вечном бою?

— Жизнь заставила.

— Врёшь ведь! Вот, сидит — твоя суженная. Ты же — сбежишь от неё в огонь и кровь.

— Сбегу. Но, потом. Не сейчас. Не скоро, — Миша втянул голову в плечи, смотрел на Машу глазами провинившегося щенка.