Желтый дьявол
(Т. 1 ) - Мат Никэд - Страница 34

— Так вам, сукины сыны! Будете скрывать своих сыновей..?

— Будете давать подати?.. Будете прикрывать партизан?..

Молчание холодное, мертвое — в ответ в толпе.

Она — застыла.

Сжала: глаза — женщины, зубы и кулаки — мужчины.

А потом — ночью их еще пытали: на каленую лопату садили, горячей водой наливали…

Духу уже не было, да и плоть умирала, едва теплилась… Тогда…

Под утро Враштель:

— Собирайсь! — скомандовал…

— Ваше благородие, а стариков куда?..

— Развесить по хатам!.. — и вытащили на коньки и повесили с крыш над окнами крайних хат.

А одного — на журавль, потом вызнали… — все на краю деревни.

И висит над колодцем старик… болтается… бородой гуляет по ветру.

Восемь повесили — всех.

Сами уехали под туман…

Только один сорвался, ожил — уполз…

Семь осталось — висят…

И выглянули сотни глаз — прильнули к окнам…

— Ой, батюшки-светы! — Иван-то, матка… Ой! — на журавле… висит…

— Родимые… Родненькие… Ой!.. — и закликала девка, забилась, заумирала — припадочная.

5. Село Ивановка

— А морозец сегодня здоровый какой! — говорит Василий, входя в хату. Он снимает полушубок, стряхивает снег, и потирает замерзшие руки.

Около весело потрескивающего огня в печке — его сосед Клим.

— Что, замерз? — говорит он встречая Василия. — Да, мороз сегодня крепкий.

Потом задумчиво прибавляет:

— Нам тут хорошо, а каково нашим ребятам в тайге!

Оба мужика садятся у печки, разматывают кисеты, набивают трубки.

— Ну, что слышно? — спрашивает Клим.

— Давеча тут приезжал Степан с Кириллом за овсом. Говорит — готовимся. Скоро, говорит, наступать будем.

— Ну, это уж зря. Мало у них еще сил?

— Ну, так что ж. Если надо будет — разве мы не поддержим. Село у нас богатое — живем, как у бога за пазухой. Пусть берут — все дадим.

— Это вестимо, как оно есть. В этом сумлеваться не приходится. Дадим и сами пойдем — всем селом — истинный господь.

— Вот оружие бы нам только. Ружьишек! Пулемета какого-нибудь: видал, как косит: та-та-та-та. Здорово!

— Ну, тебе еще пушку! — смеется Клим. — Целую автономию.

— А что же? Мы и свою антимонию можем развести. На что нам эти генералы и полковники. Слышал — давеча, одного стражника за баней застрелили — из Благовещенска.

Входит Андрей, сын Василия, только что приехавший из соседнего села.

— Говорят, японцы в Благовещенске хозяйничают во всю.

— Ну, до нас еще далеко… — говорит Клим. — А о Мухине ничего не слыхал?

— Говорят, готовится к восстанию. Отряд у него отважный — маху не даст.

— Эх! — хорошо бы прогнать всю эту свору.

— Да-Да-а… — задумчиво произносит Василий. Делишки! Ну, пойти спать, что ли.

Он стягивает валенки и, лениво раздевшись, влезает на печку.

— Эх, и ночка хорошая! — смотрит Андрей через окошко на улицу. — Звезд-то, звезд-то сколько…

— Ишь, загляделся. Спать пора. Завтра раненько нужно за дровами ехать…

Из доклада японской контр-разведки:

«…настроение среди населения отрицательное. В некоторых селах, как например Ивановка, крестьяне активно поддерживают партизан, снабжая их продуктами…»

— Ну, значит, в Ивановку — решает начальник японского карательного отряда.

— Правильно! Хоть одно село… проучить, как следует — чтоб им!..

С трех сторон к селу под'езжает японская артиллерия. Только одна сторона остается свободной — русло замерзшей реки. Но оттуда путь только один — в тайгу.

— Мы их выкурим отсюда, — грозит командир отряда. Пусть бегут в тайгу — морозец сегодня славный.

От разрывающихся снарядов уже загорелось несколько зданий.

В селе суматоха. Крики, шум, шопот. Вперемежку пулемет:

— та-та-та-та…

Бегут крестьянки, накинув поверх рубашек полушубки… Спешно на ходу укутывают детей, грудных младенцев…

О защите села и думать нечего. Но отдаться в руки японцев — верная смерть.

Единственный путь спасения — по руслу реки в тайгу.

— Идем, — распоряжается Василий среди своих. Скорей собирайтесь. Андрей запрягай лошадей.

Но это последние его слова. Снаряд разрывается в двух шагах от него, ранит осколком в грудь и он ложится плашмя наземь, смешно раскинув руки и ноги. Андрей и Климов бросаются бежать, забыв про лошадей и про добро.

В русле реки паника. Бегут крестьяне, погоняют лошадей, скот. Все смесилось в причудливую толпу, колыхающуюся, движущуюся…

Над обрывом реки, в снежном сугробе упала женщина. В ее руках трепещущее маленькое тело — ее дитя. Никому до нее нет дела. Она останется тут одна… одна… умрет со своим ребенком…

Вперед, вперед, без оглядки, в ночь, в холодную снежную тайгу…

А за спинами бегущих — зарево пожара: горит родное село.

6. Опять (Рассказ Ефима)

— Вот вам, товарищ, пакет:

Смотрю — сургучные печати, пять штук… Перевернул:

— Вот, товарищ, вы отвечаете собственной головой за целость этого пакета и его доставку адресату. Остальное — вам расскажут в Разведупре. Прощайте.

И крепко пожал мне руку.

Он меня знал еще, когда мы брали Зимний дворец: я тогда по его личным поручениям ходил в разведку. Ну, теперь вспомнил, вызвал.

Стою, работаю; только запустил стружку, — из коллектива секретарь:

— Зовут в штаб, срочно — Подвойский. Бросай работу.

Остановил станок и в штаб.

А в Разведупре мне и говорят: «Должен поехать секретно на экспрессе Петроград-Владивосток. Отходит завтра в тринадцать часов».

Поехал…

Остальное тебе известно. Спецам не доверяли, да и белогвардейцев надо было обмануть — вот и послали два пакета…

— Значит, у этого полковника был фальшивый пакет, а командировочные документы — того отравленного…

— Так оно и было…

Теперь ему все понятно…

…A-а лай-ла… у-гу… у-у-ху… тягучее однообразное… доносится точно издали… из другого мира…

Он думает…

Оба молчат — каждый про свое…

А над головой только бездонная пропасть неба.

Не хочется ворочать головой. Глазами чуть ниже — верхушка мачты, край паруса… — старый, черный, дырявый… чуть треплется…

Чуть ветром по волосам — хорошо… не жарко…

Даже не хочется думать…

Отдых…

После такой тяжелой борьбы.

Одно только — что стоило пробраться сюда…

И мысли на Аян.

А там…

…Седьмые сутки без пищи… маленький отряд измучен: дальше не в силах идти… Остановились… Он с ординарцем поехал в разведку… Заплутались… Попали на какие-то брошенные прииски… Едут… Крик сзади… Оглянулся — пусто, тайга, болото… Ординарца нет… И коня… Назад вернулся… дыра… и ничего больше… В окно провалился… В шахту… вместе с конем…

…Потом едва нашел место, где оставил отряд… отряда не было… Только место костра, да… кости… человеческие — кого-то с'ели… Наверное гольда… А потом ушли… может быть все погибли…

…Добрался к реке… таежная, быстрая, глубокая… Опять — неделя — только морошка, да голубица… — а потом уж и ее не мог есть… тошнило…

…Под утро увидел лодку… человек в ней… Звал под‘ехать… грозил — мимо едет… Прицелился — выстрелил… Человек ткнулся в лодку…

…Разделся, поплыл за лодкой… едва не утонул… ослаб с голода… — все-таки догнал… ранил его только… Отдал ему лошадь… взял муки… спустился на лодке до устья… чуть не унесло в море… — помогли рыбаки… Добрался на японском хищнике до Николаевска.

Маленький город дрожит, как придет ночь.

Стук в ворота:

— Бурсуйка, отворяй… — Входят — фонарь к лицу каждого… потом к себе в книжечку — посмотрят… погоргочут по-своему…