Святой (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 38

Колени Элеонор едва не предали ее. Она пододвинула стул и села.

- Расскажите мне все, - приказала она.

Сорен пододвинул еще один стул и сел в футе напротив нее.

- Первое, что я скажу тебе, что мой брак, каким бы он ни был, не должен беспокоить или волновать тебя. Это просто факт из прошлого. У меня нет причин скрывать его и несколько веских причин, чтобы рассказать о нем. Вот о чем я хотел с тобой поговорить.

Элеонор не нужно было говорить, какие причины он имел в виду. Сорен, рассказывающий всему приходу о браке со взрослой женщиной, было бы сродни большой вывеске, говорящей, что он гетеросексуальный мужчина в полном расцвете сил. В наши дни люди с подозрением относились к католическим священнослужителям, она не могла винить его за то, что он не хотел пролить свет на эти тайны своей жизни.

- Новость о моем браке вскоре станет общеизвестной, и я хотел, чтобы ты услышала о нем от меня, а не от кого-то другого.

- Продолжайте.

- Это долгая и довольно грязная история, поэтому прости за то, что расскажу более цензурную версию. Мой лучший друг в школе был наполовину французом. Его родители погибли в автокатастрофе под Парижем, когда ему было пятнадцать. Он приехал в Мэн жить с дедушкой и бабушкой. Они отправили его в школу, в которой учился я - иезуитскую школу-интернат. Его старшая сестра, Мари-Лаура, была балериной в Париже. Сестра и Брат ужасно скучали друг по другу. У них не было денег. Она не могла приехать в Америку. Он не мог жить в Париже. Тебя это может шокировать, но у моего отца было целое состояние.

- Шокирована. Потрясена. Ошарашена.

- У меня был приличный трастовый фонд, и я унаследовал бы его после свадьбы. Я хотел, чтобы друг мог снова увидеться с сестрой. Она хотела жить в Америке. Женитьба на ней давала мне доступ к фонду, который я планировал отдать им. Деньги и гражданство - я думал, для нее этого будет достаточно. Все бы выиграли.

- Что произошло?

Губы Сорена сжались в тонкую линию. Под глазами залегли тени.

- Никто не выиграл. Денег и американского гражданства ей было недостаточно. Я предупредил Мари-Лауру, что наш брак будет только на бумаге. У меня не было к ней никакого романтического интереса.

- Почему?

Сорен вздохнул и низко безрадостно усмехнулся.

- Давай оставим этот вопрос на другой раз. Достаточно будет сказать, что она не в моем вкусе. И я не буду говорить плохо о мертвых.

- Она мертва?

- Да. Она говорила, что влюблена в меня. Я так не думаю. Считаю, что она рассматривала мою незаинтересованность как вызов. Она словно одержимая преследовала меня и не справилась со слежкой. Она увидела, как я целуюсь с кое-кем еще, и в гневе убежала. Она споткнулась, упала и умерла. Ее брат думал, что она покончила жизнь самоубийством. Я не верю, что она могла себя убить. Она слишком сильно себя любила. Так или иначе, она ушла, и я стал вдовцом через несколько недель после свадьбы. Ее брат отвез тело в Париж, чтобы похоронить рядом с родителями, и в школу не вернулся. В восемнадцать я путешествовал по Европе все лето, и осенью пошел в семинарию. Вот и вся история - это все, что я могу рассказать сегодня.

Элеонор оперлась на руки и дышала. Она не знала, как отреагировать на эти новости.

- Значит, вы знаете, как вальсировать из-за нее?

- Я пытался отвлечь ее от болезненных попыток соблазнить меня, спрашивая о балете, о танцах, обо всем, что ее интересовало.

- У вас был с ней секс?

- Брак не был консумирован.

- Ваша жена.

- Я едва знал ее, когда мы поженились. И она была сестрой моего ближайшего друга.

- Тем не менее, это был законный католический трах. И вы говорите, она была красивой, верно?

- Когда я понял, какими сильными были ее чувства ко мне, то думал об этом. Но не хотел, к лучшему или худшему она была моей женой. Я чувствовал, что обязан сделать ее счастливой. И не справился. Это к лучшему. Я не из тех людей, которые могут заняться сексом, чтобы скоротать время. Единственный человек, с которым я был близок в подростковом возрасте, любил меня и жертвовал всем, что у него было, чтобы быть со мной. Я требую определенных потерь от человека.

- Сорен, мне почти восемнадцать. Вы женились в восемнадцать. Хватит вести себя так, будто я слишком маленькая для вас.

- Моя сдержанность едва ли связана с твоим возрастом и всем что связано с моим статусом, у которого нет ни малейшего желания впутывать тебя в отношения, которые опасно усложнят твою жизнь.

- Я так сильно вас хочу.

- Элеонор, я почти не дышал, наблюдая, как ты идешь к алтарю сегодня. Знаешь, как больно осознавать, что ты никогда не пройдешь по проходу ко мне?

Слезы наполнили ее глаза.

- Мне тоже больно, - призналась она и смахнула слезы.

Он обхватил ее подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Когда она взглянула в них, не увидела ни милосердия, ни сострадания, ни любви, ни доброты - только холодную, горькую правду.

- Малышка, быть со мной больно.

- Быть без вас еще больнее. Мне больнее было. Вы не испугаете меня. Я вас не боюсь.

Он отпустил ее подбородок, и Элеонор сделала глубокий вдох. Узнавать правду о Сорене походило на сражение с Гидрой. Каждый вопрос, на который он отвечал, порождал еще три вопроса. Чем больше она узнавала, тем меньше понимала, тем сильнее ей приходилось сражаться.

- Можешь вернуться к уборке. - Он встал, и Элеонор, все еще сидя, потянулась к его руке.

- Не уходите, - попросила она. - Пожалуйста. Мы не обязаны говорить. Останьтесь ненадолго. Столько времени прошло, я так скучала по вам...

Он запустил руку в ее волосы, и она прижалась лбом к его животу.

- Я тоже скучал по тебе. Каждый день. Но я не могу остаться, Малышка. - Он гладил ее по затылку. - У меня есть компания.

Она подняла голову и попыталась улыбнуться.

- Вас ждет горячее свидание?

- Пусть мечтает.

- Разве не все мы мечтаем об этом?

- Скоро мы снова поговорим. Как только я протрезвею и восстановлю самоконтроль, чтобы находиться с тобой в одной комнате и не думать о том, о чем думаю.

- Там присутствует сцена, как мы ломаем стол для подарков?

- У него нет ни единого шанса.

Элеонор театрально вздохнула и встала на стул.

- Элеонор, что ты делаешь?

- Хочу посмотреть на вас сверху. Получается. - Она провела ладонями по его широким плечам и обняла его. Она оперлась подбородком о его плечо и закрыла глаза.

- Вы мне должны это, - сказала она. - Вы бросили меня. И теперь должны мне.

- В свое время я все наверстаю, - пообещал он. Его руки крепче сжали ее, достаточно сильно, чтобы она поняла, что он серьезно.

Она начала отпускать его, но он не пустил. Улыбнувшись, она сжала его сильнее, наслаждаясь ощущением его больших, сильных рук на спине, и тем, как он близко прижимал ее к себе, что сам Бог не смог бы проскользнуть между ними. Ее тело опаляло жаром от теплоты его тела. Тысячи темных и прекрасный картинок вспыхивали в ее голове - как он прижимает ее к стене, набрасывается на ее рот, одежда слетает сама по себе, и он накрывает ее тело, проникает в нее, клеймит собой ночь напролет.

- Почему вы священник? - Она запуталась пальцами в его волосах на затылке. Такие мягкие волосы и светлые, как золотая нить.

- Мне нравится быть священником. Это то, кто я есть. Это то, кто я есть, потому что Бог хочет, чтобы я был священником.

- Вы уверены?

- Думаешь, ты была бы до сих пор девственницей, будь у меня хоть малейшие сомнения?

- А кто сказал, что я девственница?

Сорен отстранился достаточно, чтобы неодобрительно посмотреть на нее.

- Ох, хватит на меня пялиться, лучше обними меня, Блонди.

Смеясь, он снова крепко ее обнял.

- Вы обещали мне все, - прошептала она.

- И я сдержу свое обещание. Но не сейчас.

- Не переживайте об этом. Я же говорила, что могу подождать, и подожду. Знаю, это многое значит.

- То, что ты хочешь от меня, чего мы хотим друг от друга... это запретное, Малышка. Если меня поймают, если нас поймают...