Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 50

— Как ты поедешь? Ночь на дворе… — Эрик произнёс свой вопрос так, будто бы ему действительно было не всё равно.

— Я никуда не поеду. Я утром забыл дома ключи, и если заявлюсь домой прямо сейчас, то непременно нарвусь на скандал с продолжением в следующих сутках, — объяснил Саша так рассудительно и откровенно, будто подробности его жизни на самом деле могли быть интересны собеседнику. — Завтра мне попадёт не меньше, но если я напишу СМС о том, что заночевал у друга, может, обойдётся без жертв, — закончил он неуверенной шуткой.

— А как же?.. — в мозгу Эрика мигом пронеслись мысли о том, что вряд ли его подопечный ужинал, вряд ли сможет нормально выспаться без одеяла и подушки в насквозь промороженной за день курилке, вряд ли найдёт способ помыться и почистить зубы… Эрик с удивлением понял, что ему нравится эта игра в неравнодушие, нравится быть героем-спасителем, едва ли не божеством для отчаянно влюблённого мальчишки. Он не любил Шурика, нет, но устал от холода и нуждался в тепле.

— Поедем ко мне, Сань? — он склонился к доверчивому лицу напротив так близко, что не оставил сомнений. Он осторожно отцепил от рукава крепко сжатые пальцы Широкова и мягко обхватил ладонью округлость его плеча.

— К тебе?! — зрачки рефлекторно дрогнули и захватили радужки почти до краёв.

— Ко мне… — Эрик коснулся губами ярких, податливых губ, когда веки мальчишки сомкнулись в безмолвном согласии.

— Поедем… — шумно втягивая носом воздух, прошептал Саша и, не открывая глаз, уже сам потянулся к Эрику в ответном поцелуе.

====== “Свободные отношения” – Глава 9 ======

Эрик знал, что пожалеет о своём порыве, предвидел, что произойдёт это быстро, но в гневе никогда не верил голосу разума. В минуты мирного затишья Томашевский не раз пытался донести:

«Эрик, умоляю, не отключай мозги, когда злишься. Твои вспышки до добра не доведут!»

В теории всё было просто и не вызывало возражений, на практике сценарий никогда не менялся: жажда противодействия перекрывала здравый смысл.

Он целовал Шурика с ощущением, что ничего лучше и выдумать было нельзя; он гнал свой внедорожник по ночной Москве, упиваясь идеальным шансом убить сразу всех зайцев: уж теперь за годы отвергнутой преданности отомстит, докажет свою незаменимость и заменимость Томашевского, заставит его гордость страдать, потому что всё — предел, баста, достаточно. Хватит с него, Эрика унижений. Есть на свете другие, которые оценят и поймут. Потому что…

Паркуя машину на запорошенной парковке у дома, он помимо воли впился взглядом в окошко на пятом этаже, тускло освещённое светом из прихожей; торопливо подталкивая в свою квартиру Широкова, он трусовато обернулся на дверь за спиной, опасаясь, как бы она не отворилась прямо сейчас, и, одновременно с тем, мысленно умоляя Сергея появиться, пока ещё не поздно, спасти от опрометчивого шага. Не появился.

Эмоции остывали, и голос разума звучал всё увереннее, нашёптывал о том, что пока живы обида и злость, живы и чувства; пока он продолжает вглядываться в свет соседних окон, прислушиваться сквозь шум воды в ванной к звукам за стеной, никакая месть не освободит его от инстинкта следования за Томашевским, жажды обладания им — и никем другим.

«Тома, приди. Пожалуйста!»

Из ванной вышел Шурик — взъерошенный, румяный, влажный. Укутанный с ног до головы в белоснежный махровый халат Томы, он по какой-то злой иронии источал аромат его шампуня, его геля для душа, его лосьона после бритья… Вообще-то, эти же ароматы носил и Эрик: такие мелочи они уже давно привыкли делить на двоих, давно перестали обращать на них внимание, но Шурик в образе Томы! Нонсенс!

Мальчишка, тем временем, неуверенно приблизился и остановился прямо между широко расставленных ног Эрика, низко сидящего на кровати. Эрик не шелохнулся, и Саша, не дождавшийся никакой реакции со стороны хозяина спальни, заметно подрагивающей рукой потянул за узел пояса, обнажая напитанную паром кожу с проступившими на сквозняке мурашками, подтянутый живот, худые рёбра, чуть сутулые плечи с не слишком развитой мускулатурой подростка-ботаника, соски, на гладкой груди до невероятного крохотные и твёрдые от холода — всё это Эрик видел уже не раз на пляже, в бассейне, в раздевалке спортзала. Взгляд украдкой скользнул ниже: острые тазовые косточки, едва заметная дорожка волосков… Коленки Широкова непроизвольно вздрагивали, как и кончики пальцев, которые по-прежнему напряжённо теребили кончик кушака. Босые ступни нервно переступили по паркету: никаких признаков сексуального возбуждения.

«Намудрил Шурка, напридумывал… Может, ничего и не получится у нас?» — малодушно понадеялся Эрик, но рука его уверенно легла на мальчишескую талию, а губы почти целомудренно примкнули ко впадинке пупка.

«А нет, всё-таки получится», — понял он, когда Саша едва не захлебнулся собственным вдохом.

— Не боишься, маленький? — «Скажи, что поторопился! Я отпущу тебя!»

— Нет! — поспешный ответ человека, у которого отбирают последнее. — Я хочу!

«А я боюсь!» — чуть было не сознался Эрик, но промолчал: не пристало взрослому, опытному мужчине пасовать перед близостью — неважно, с кем. Природа. Физика. Просто секс.

«Все системы работают нормально».

— Тогда идём, — «Обратный отсчёт…» Он поднялся с кровати и потянул Шурика за собой.

— Куда ты? — не понял тот и оглянулся на покинутую спальню.

— На диван. Матрас слишком мягкий.

Отличный был матрас, просто замечательный, не раз доказавший свою пригодность и для сна, и для занятий любовью, а главное, идеально подобранный для капризной поясницы Томы. Дело было вовсе не в кровати и не в диване — опыт Эрика был разнообразен и богат до такой степени, когда уже не имеет значения, где и как предаваться утехам; разве что на потолке он не стал бы пытаться. И всё-таки за тонкой, всего в половину кирпича, стеной его спальни, как в Зазеркалье, изголовьем к изголовью, стояла точно такая же кровать, в которой Серёжа, укутанный в плотный кокон одеяла, лежал настолько близко, что, засыпая, Эрик иногда вполголоса желал ему спокойной ночи и представлял, как тот сонно шевеля губами шепчет «…ночи» в ответ; или на грани сна и яви воображал, как закидывает за спину руку и ласково перебирает его волосы, рассыпанные по тёплой подушке, замирает, пойманный, и оказывается прижатым ладонью к губам, к округлости щеки.

Временами — много реже необходимого — они вместе оказывались по ту или другую сторону от границы, и тогда Эрик с трудно скрываемым трепетом устремлялся к лицу напротив, чтобы наяву оказаться нежно пойманным и уютно прижатым, чтобы едва слышное «…ночи» убаюкало до утра любые тревоги.

Эрик не смог лечь на эту постель с другим, потому что всегда оказывался обезоруженным, ощущая Серёжу на расстоянии вытянутой руки. Он уводил своего случайного партнёра подальше от опасного рубежа, туда, где не услышит Тома их нечаянных стонов, туда, где не так слышны голос совести и доводы разума.

«Тома, прости!»

Эрик притянул послушного Саньку к себе, усадил на колени, окончательно освобождая его отзывчивое тело из плотных слоёв пушистой ткани, и оказался опутан цепкими, невесомыми, как вьюнок, объятьями.

«Не приходи. Я не открою», — точка невозврата пройдена, последняя связь с реальностью, натянутая до предела, лопнула…

И снова шум воды за стеной. Эрик с остервенением прикусил и рванул зубами клочок кожицы, задравшийся на указательном пальце. От заусенца не осталось и следа, но легче не стало: на его месте теперь зияла глубокая, кровоточащая ранка — Эрик так и не смог избавиться от навязчивой привычки к мелкому самоистязанию, она только усугубилась после того, как под напором Сергея бросил курить. Томашевский сейчас бы мигом прилетел с маникюрными щипчиками, антисептиком и коробочкой маленьких прозрачных пластырей — Эрик подобной «бабской» ерунды не держал принципиально, а вот Тома не стеснялся ни в мелких проявлениях заботы, ни в выражениях, бережно обрабатывая мелкие ссадинки. Такой он и был, Серёжа — до последнего пытался что-то починить, поправить, как будто видел в том особый для себя смысл.