Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 21

— Я и не забывал.

— Ошибаешься. Ведь только сейчас, впервые за всё время, наверное, ты наконец-то задумался о том, что же твоему сердцу дороже: кровавая вендетта или твой друг?

Эрик, потрясённый, казалось, просто не нашёлся, что ответить — второй раз за прошедшие сутки, и Томашевский воспользовался повисшей тишиной, чтобы снова обратиться к Вадиму, устало и просительно:

— Вадь, я один виноват. Меня и наказывай. Делай с Кириллом то, что считаешь нужным, но и в его проступках я тоже косвенно виноват.

— Наручники застёгивал? На стрёме стоял? Плётку подавал, может быть?

— Нет! Да какая разница?! Только не наказывай Эрика! Он просто поддался эмоциям. Нельзя его винить. Он ребёнок ещё!

— М-да, Томашевский… Всегда подозревал, что ты мазохист, но не до такой же степени! Может мне для тебя тоже ремень достать?

— Что хочешь, делай, только прекрати этот спектакль.

— Поосторожнее с обещаниями, Тома! Ты же знаешь, память у меня хорошая! — Вадим становился всё веселее и оживлённее, хитро склоняя разговор в одному ему ведомое русло. — Так что́, мальчик-Эрик, почему ты ещё здесь?

— Я не уйду без Томы, — сурово вынес свой вердикт Эрик.

Вадим, как будто того и ждал, осклабился и театрально захлопал в ладоши.

— Молодцы, мальчики! Ну вот мы наконец-то и разобрались! Поднимай-ка, Эрик, обратно на ноги своего друга сердечного да вези домой, пока он не загнулся прямо у меня в кабинете. А ты, Серёжа, намотай-ка поводок покороче, пока твоя верная псина снова кого-нибудь не покусала.

Томашевский крепко ухватился за протянутую Эриком ладонь и встал.

— Спасибо, — хмуро кивнул он Вадиму, не смея по-настоящему поверить в неожиданное избавление, — нам и правда пора, до свидания, — он ненавязчиво потянул Эрика к выходу.

— Тома… — тихий оклик Вадима остановил Томашевского уже в дверях. — Подожди Эрика снаружи, пожалуйста.

— Что? — насторожился Сергей. — Мы уже попрощались!

— Эрик, всего на пару слов, — настойчиво повторил Вадим.

====== “Тамарочка” – Глава 10 ======

— Тома, насчёт такси не беспокойся, вас отвезут, — Вадим вышел из своего кабинета сразу вслед за Эриком, подхватил обоих своих гостей под локти: одного — под правый, другого — под левый — и подтолкнул к выходу. — Я провожу.

— Зачем это? Мы сами… — возразил Томашевский и по мере продвижения попытался высвободиться, впрочем, безо всякого успеха.

— Воу, воу, дорогой, где же твои знаменитые манеры? — поддел Сергея хозяин заведения. — К чему артачиться? Твой приятель не пройдёт дальше первого патруля, а ты вообще едва дышишь.

— Если бы не ты, я мог бы спокойно отлёживаться дома. Понятия не имею, для чего ты заставил меня приехать.

— Давай будем объективными, я тебя не звал. Ты сам подорвался при первом же намёке на вот это непобедимое, как топор, обстоятельство, — Вадим ощутимо пихнул в бок Эрика. — Заметь, если бы не я…

— Понял, понял. Ты незаменим, твоя помощь неоценима, — тот редкий случай, когда Томашевский не скрывал и даже не пытался скрывать раздражение.

— Это верно, Томка, за тобой должок… — странно симметричная и оттого, должно быть, неприятная улыбка на чересчур худощавом лице с рельефными скулами.

Все черты лица Вадима Барышева были такими — правильными, пропорциональными, одновременно притягательными и отталкивающими. Второе — в большей степени, чем первое. Томашевский не понимал, как человек с подобной внешностью мог работать моделью, пусть даже в прошлом. Хотя, если судить объективно, годы никак не сказались на Вадиме, и при каждой новой встрече Сергею, как и в первый день знакомства, чудилось в его образе нечто инфернальное.

Может быть, секрет крылся в довольно необычном цветотипе Вадима — он был рыжим. Рыжие, как известно, запросто будят в окружающих недоверие, особенно, такие — не энергичные огненно-рыжие, не загадочные каштановые или, наоборот, светлые, пшеничных оттенков, навевающие воспоминания о знойном августе, а невнятные, тусклые, цвета сырого песка.

Вялыми, тягучими завитками пряди отросших волос свисали до самых лопаток, едва прихваченные в небрежный хвост тонкой кожаной тесёмкой с парой нанизанных на неё круглых деревянных бусин и создавали явный диссонанс с дорогим классическим костюмом, галстуком и элегантными оксфордами. Глаза Вадима на бледном веснушчатом лице с красноватыми веками, короткими, белёсыми ресницами и надменно изогнутыми, светлыми бровями казались пустыми — прозрачными и почти бесцветными, как талая вода в весенней, затянутой редкими льдинками лужице. Губы — пухлые, затейливого рисунка, словно окрашенные ягодным соком, резко контрастировали с тоном лица и выдавали натуру хищную, не чуждую порока.

Сама фигура Вадима — высокая, астеничная, с длинными руками, худыми ногами и тонкими, подвижными пальцами вызывала у Томашевского ассоциацию с богомолом, а точнее, с самкой богомола, которая безжалостно отгрызает головы своим нечаянным любовникам.

Сергей познакомился с Барышевым, когда тот был немногим старше его нынешнего — лет двадцати пяти, не больше. Теперь казалось, всё произошло так давно, что обстоятельства, имеющие отношение ко временам их первой встречи, можно смело отнести в разряд неправды: кануло в Лету наивное, беззаветное чувство к Равацкому, да и сам профессор почти исчез с горизонта; студенческая нищета сменилась относительной защищённостью начинающего и небезнадёжного бизнесмена; оказались поверженными романтические идеалы и подростковые комплексы, но Томашевский, как и прежде, чувствовал себя не в своей тарелке, стоило Вадиму появиться рядом.

Барышев, как назло, почти всегда незримо курсировал на периферии личного пространства Сергея, напоминая о себе невзначай то вскользь оброненным словом, то неожиданным звонком или вызывающим сообщением в социальной сети, то пристальным взглядом, то неясного значения улыбкой и не упускал возможности подколоть, тронуть за живое, спровоцировать на глупую оплошность. Они никогда не обменивались новостями или контактами, и Томашевский старался не задумываться, откуда о нём известно столько подробностей. Они не были ни друзьями, ни даже приятелями, да и быть не могли — слишком разные по сути, образу жизни, ценностям, материальному положению и возможностям, но врагами тоже не стали.

Равацкий не единожды предупреждал: «Держись подальше от этого парня, он опасен, поверь», — и Серёжа верил, пытался обходить Барышева стороной, но ровно с той долей успеха, которую тот сам допускал.

Сергей не мог смириться с мыслью, что категорически невзлюбил человека с первого взгляда только из-за его пугающей внешности и пытался найти иные причины. Барышев не был агрессивен или неуравновешен, но говорил много и неспроста, был хитёр, изворотлив, склонен к лицедейству и казуистике. Несмотря на свою природную интуицию, Томашевский никогда не был уверен в истинном смысле слов Вадима и собственной интерпретации причинно-следственных связей в поступках. За все эти годы Сергею так и не удалось понять, чего от него добивается Вадим.

Неопытным юношей восемнадцати лет Томашевский попал в клуб по протекции профессора и довольно долго воспринимался там исключительно в роли его постельной игрушки — не слишком приятное амплуа, но тогда это было совершенно неважно. Серёжа не строил иллюзий на свой счёт и был уверен, что окажется вышвырнут из «Cherry Pie» в тот же день, как расстанется с Равацким, однако ошибся — когда разрыв с профессором оказался слишком очевиден, чтобы продолжать визиты в одиночку, Вадим позвонил сам с приглашением в роли постоянного гостя. Томашевский, отчаянно скрывая смущение, пытался объяснить, что работа в службе эскорта не интересует его, а клиент с пустыми карманами не интересен самому заведению. В ответ тут же было получено клятвенное заверение, что никто ни к чему принуждать его не станет, а бармен всегда готов налить завсегдатаям порцию «Мохито» за счёт заведения.

Сергей всегда был немного склонен к опрометчивым поступкам, поэтому принял приглашение на свой страх и риск. Не откладывая дела в долгий ящик, он отправился в клуб в тот же вечер, и, о чудо, строгий дядечка на входе посторонился и пропустил его без лишних вопросов. Барную стойку Томашевский предпочёл обойти стороной и отправился прямиком на танцпол, не занимая места за столиком. «Началось!» — запоздало напрягся он, когда минут через сорок чья-то властная рука обхватила его поперёк талии и потащила за собой.