Мультяшка (СИ) - Романова Наталия - Страница 38

— Я знаю, — поморщился. — Уже знаю. Извиняться не буду, не перед тобой, ты точно с этой сделки свой кусок пирога получишь, не за красивые глаза Мирославы ты пошёл на это, дедуля оплатит за моральные издержки. Я про объятья говорил, — продолжил, как ни в чём не бывало. — Нам, детдомовским нужны объятья, мы хотим их, мечтаем о них, только ни хрена не понимаем, что с ними делать, как себя вести. Так и Мирослава…

— Слушай, Мира — не детдомовская!

— А какая? Какая она, твою мать?! С тринадцати лет по пансионам, её даже на каникулы не забирали домой. Знаешь, в чём отличие между мной и Мирославой? У меня семьи не было, никогда, я так и рос, зная, что семьи нет, а у неё была, так себе, дед, похожий на кусок коряги. Родственников не выбирают, но и этой семье она была не нужна. Дебиловато, согласись. Единственная внучка — и не нужна. Поздравление на день рождения и новый год — и то, уверен, это безумная старуха поздравляла, не он. Ещё — таких, как я, всегда пожалеет какая-нибудь сердобольная тётка среднего возраста, старушка, сосед — местный алкаш. Чаще мы ими манипулируем себе на пользу, но факт, что тебя пожалели, греет. Кто пожалеет наследницу состояния деда-коряги, а? Да, у неё всё есть! Она же не то, что нужды не знает, она, даже если прочитает значение этого слова в словаре — не поймёт. Никто не станет жалеть такую девочку, никто её тупо не обнимет лишний раз.

— А ты, значит, благодетель, жалеешь и обнимаешь, — вскипал Максим.

— Да какой я благодетель, нахрен? Ей бы от меня и от таких, как я, держаться за сто вёрст. Я наркоман, это правда, и это не секрет. Не распространяю, вообще не одобряю, но я наркоман. У меня есть бабло на это дело, я не убиваю и не граблю ради дозы, но я наркоман со всеми вытекающими последствиями, ломкой, неврозами, галлюцинациями, перепадами настроения. И я вообще не в курсе, что Мирослава нашла во мне, кроме музыки, тут я бог, уж прости. Только оттолкнуть её, не обнять эту девочку я не могу, хотя и мечтаю, чтобы она нашла правильные для себя объятья. Я не гожусь ей в любовники по возрасту, мне и в голову такое не приходило, никогда. Отец тоже из меня дерьмовый, сам понимаешь, и опять же, по возрасту не вписываюсь. Я — дерьмо в стакане её жизни. Но пока её некому обнимать, это буду делать я. В итоге она даёт не меньше, уж поверь, столько света в одном человеке я не видел никогда в жизни, и вряд ли увижу.

— Ты прав. Ты — дерьмо. И лучше тебе не приближаться к Мирославе.

— Ну, смотри сам, — Данила взмахнул рукой, показывая на себя, потом на Максима. — Не думай, что это будет просто.

— Не думаю.

— О чём разговор? — подошёл Дэн и взял третий стул.

— О погоде, — ответил Данила. — Хорошо здесь, в России сейчас зима, снег валит, а тут, ты посмотри, почти лето.

— О погоде, так о погоде, — выразительно посмотрел на Максима, тот взгляд не отвёл, не имел такой привычки.

Было ясно, что увидел и понял Дэн за этот день больше, чем хотелось бы Максиму, но вмешиваться и давать свою характеристику он не станет.

— Мирослава уснула, растянулась на диване, — обратился к Максиму. — Может, останетесь?

— Нет, завтра после обеда самолёт, а ей ещё отойти надо будет, спасибо.

— Да уж, — Дэн усмехнулся. — Маша столько не пила.

— Достал ты, — Максим сложил руки на груди. — Я не скажу отель, где остановилась Маша. Выкинь из головы.

— Выкинул, — Дэн улыбнулся, и Максим понял, что ничего Дэн не выкинул и не выкинет. Оставалось постараться не вскипеть слишком сильно, а лучше — наплевать на ситуацию и Машу.

У него есть заботы важнее — Мультяшка. Её он разбудил и полусонную довёл до такси, попрощался с Дэном, захватил небольшой презент для тёти Зои — матери Дэна, уселся на заднее сидение и усадил с собой Миру. Та ворчала, потом подняла ноги на сиденье, вцепилась двумя руками в Максима, он обнял в ответ и укрыл своей курткой, было тепло, просто для уюта. Мира ещё немного поёрзала и крепко уснула.

Глава 22. Мирослава

Свет пробивался сквозь тяжёлые гардины номера, струился в просвет между полотнами тёмной ткани и оставлял след на полу, прорезал полумрак комнаты, там кружились пылинки. Мира смотрела на солнечный след, потом перевернулась на кровати с одного бока на другой.

Какое странное, неспешное утро. Такое же, как любое другое, и всё же отличается. Посмотрела на спящего Максима, он закрыл рукой глаза, будто солнце могло проникнуть всей своей мощью и помешать покою гостей одного из самых дорогих отелей Сан-Диего. По телу скользил один единственный луч, тот же, что и прорезал полумрак. Светлые волосы на грудной клетке светились в этом луче, отливали рыжиной.

Мира никогда не обращала внимания на такую деталь, как волосы на груди Максима. Светлые они или тёмные, есть ли, или он делает эпиляцию. При мысли об эпиляции, Мира улыбнулась. У Максима были сильные, накачанные руки, покрытые светлыми волосками, крепкие и длинные ноги, тоже с растительностью, вряд ли Максим стал бы делать эпиляцию груди.

Она потянула простынь, скрывавшую всё, что ниже пояса, за исключением ноги, которая выскользнула из-под светлой ткани и была согнута в колене. Простынь скользнула до паха, показывая поочерёдно мелкие волоски вокруг пупка и дорожку, убегающую под резинку широких трусов, больше похожих на шорты. Такие называли «семейными». Мира слышала, что подобная модель была популярна в Советском Союзе, вряд ли там была известна марка Лакост. Максим был консервативен даже в выборе нижнего белья. Для сна — точно.

Мира продолжала скользить взглядом, задержалась на пахе, отметив про себя, что утро — и на другом континенте утро. Нестерпимо захотелось потрогать завитки волос на груди, пробежаться пальцами ниже, до резинки трусов и даже ниже. Максим был похож на экспонат в музее, к которому нестерпимо хотелось прикоснуться.

Она задумалась на минуту и протянула руку, остановившись в паре миллиметров, отдёрнула, ещё раз внимательно посмотрела на спящего мужчину. Спит.

Мира никогда не испытывала трудности с тем, чтобы прикоснуться к Максиму — конечно, чаще всего при этом он был одет, а вот ночью он редко спал в пижамах, так что, просыпаться в захвате его рук стало почти привычным, — а сейчас заробела. Она собралась с духом, быстро выдохнула, и вдруг услышала:

— Хочешь потрогать? Смелее.

В ужасе она увидела, что Максим рассматривает её из-под руки, которой прикрывал глаза, и неизвестно, насколько давно.

— Не очень-то. И это не то, о чём ты подумал!

— Даже не представляю, о чём я мог подумать, — Максим стал приподниматься, устроился, облокотившись на подушку и спинку кровати. — Красивая девушка сидит в моей постели и изучает меня масляными глазами.

— Какими-какими?

— Похотливыми, — Максим так широко улыбнулся, что его в этот момент можно было снимать на рекламу стоматологической клиники ведущего врача-ортодонта.

— Это неправда.

— Правда, как и то, что эти глазки выбивают из меня дух, — скользнул взглядом по Мирославе, на ней не было ничего особо сексуального. Майка и шорты из мягкой вискозы, как обычно. — И не только глазки.

Максим протянул руку и провёл пальцем по руке Миры. Просто провёл, не гладил или ласкал, ничего такого он не делал, а вёл пальцем по тонкой коже внутренней стороны руки, остановился у запястья, скользнув гладким ногтём по венкам, очертил косточку, пуская мурашек по всему телу Мирославы.

Потом так же, почти царапнул ямку на внутренней стороне локтя — и Мира чуть не вскрикнула от острого ощущения, — двинулся выше, до подмышки, очертил ключицу, притронулся подушечками пальцев к ярёмной ямке, улыбнулся чему-то. Мира подумала, что её сердцебиение не только видно, но и слышно, с такое силой неслась кровь по венам. Пальцы двинулись дальше, по другой ключице, к подмышке, очертили круг на внутренней стороне локтя и опустились к запястью на другой руке, как будто совершили обряд. Оборот или приворот. Мирослава замерла.

— Я бы хотел поцеловать тебя, — услышала сквозь гудящий шум в ушах. — Но вчера я перебрал, и бургеры с луком…