Манускрипт - Марченко Геннадий Борисович - Страница 35

— Айн момент! — поднял вверх указательный палец гитлеровец. — Ми есть немного… как это по-вашему… плутать. Ви говорить мне, как есть проехать на Ровно?

— На Ровно? — переспросил я с задумчивым видом. — А у вас есть масштабная карта?

— Масштаблихе карте? О, я, я! Дитрих, гиб мир дие карте.

Водитель достал откуда-то между сидений сложенный вчетверо плотный лист, протянул мне. Я развернул его и почесал затылок:

— Тут у вас почему-то половина населённых пунктов не указана. Подозреваю, что мы сейчас находимся здесь. А Ровно… А, так вот он, ваш Ровно!

Я провёл пальцем линию на северо-восток, фашистский майор внимательно следил за моими телодвижениями, равно как и перегнувшийся в мою сторону водитель. Ему это вообще было нужнее, всё-таки ему рулить в указанном направлении.

— Очень мелким шрифтом написано, — пояснил я.

— О, я, данке шён!

И в этот момент улыбка немца погасла, а взгляд переместился на моего кучера. Я тоже глянул на Медынцева и понял, отчего фашист так напрягся. Лицо майора искажала плохо скрытая гримаса лютой ненависти, казалось, ещё мгновение — и он выхватит из кармана пистолет и откроет стрельбу.

— Он есть на меня так смотреть, будто хотеть убить, — нахмурясь, произнёс немец и расстегнул кобуру на своё выдающемся животике. — Можно я видеть ваш аусвайс? Ви иметь папирен?

Ефрейтор тоже потянулся за лежавшей между передними и задними сиденьями винтовкой. Карабин «Маузер», автоматически определил я модель оружия.

— Аусвайс? Да пожалуйста!

И я с наглым видом протянул майору свой поддельный швейцарский паспорт. Тот открыл документ, и глаза его едва не полезли на лоб. Наверное, в том числе и оттого, что физиономия на фото в паспорте явно не совпадала с физиономией стоявшего перед ним человека, поскольку к этому времени я избавился и от липовых усов, и от не менее липовых очков. А вот выбрасывать паспорт почему-то стало жалко. И пока майор пялился в мой «аусвайс», а вместе с ним туда косился и водитель, я резким движением выхватил свой «ТТ-33», ещё в кармане снятый с предохранительного взвода, и выпустил пулю в лоб ефрейтору. Выбил из руки майора «люгер», после чего излюбленным ударом в гортань на какое-то время лишил фашиста возможности соображать. Этих мгновений мне хватило, чтобы с помощью известного мне метода отправить его в бессознательное состояние.

— Василий Карпович, — спокойно сказал я осоловевшему майору, — вы отгоните в лесок телегу, а я следом машину. А то ненароком кто поедет, увидит это безобразие, а нам лишние свидетели ни к чему.

Обосновавшись на небольшой полянке, я в спокойной обстановке смог приступить к допросу. Для начала обыскал пленного, обнаружив при нём документы на имя майора интендантской службы Вилли Фогеля, а у ефрейтора — на имя Дитриха Вальке. Снял с обоих личные жетоны. Покопался в портфеле, где документов не обнаружил, зато нашёл предметы гигиены и нижнее белье. Приведя фашиста в чувство, на немецком языке спросил ещё толком не соображавшего, что к чему, пленника:

— Майор Фогель, с какой целью вы направлялись в Ровно?

Тот несколько секунд пялился на меня, поигрывающего экспроприированным «люгером», после чего, видно, до него дошла вся паршивость ситуации.

— Вы партизан? — так же на немецком задал он встречный вопрос, потирая всё ещё побаливающее горло.

— Вам-то какая разница? — продолжил я пинг-понг с вопросами. — Ещё раз спрашиваю: с какой целью вы направлялись в Ровно?

— У меня в Германии остались жена, двое детишек и старая, больная мама. Если я скажу, вы сохраните мне жизнь?

— Это будет зависеть от степени вашей откровенности. Итак?

— Я майор интендантской службы, — немного помявшись и пряча глаза, начал офицер. — Занимаюсь обеспечением войск Вермахта всем необходимым, от носков до сухпайков. Формирую эшелоны, контролирую доставку груза до места назначения на передовой. Неделю назад получил приказ о переводе из Латвии, где служил в составе 18-й армии группы «Север», сюда, под командование Гюнтера фон Клюге, возглавляющего группу армий «Центр». До Киева летели самолётом, там нам выделили автомобиль. В Ровно находится штаб интендантской службы. Мы туда как раз и направлялись с моим денщиком, которого… которого вы убили. Дитрих находился при мне последние два года, и был предан как никто другой.

Мда, оказывается, даже фашисты способны на проявление чувств. Однако данный факт никоим образом не может служить оправданием тех зверств, которые гитлеровцы вершили на оккупированных территориях.

— Каков был план ваших дальнейших действий?

— Я должен явиться в штаб, принять дела и заниматься тем же, что делал до этого. То есть снабжать армию всем необходимым.

— Признайтесь, делаете эту работу не без выгоды для собственного кармана?

— Да как вы можете?!! Я честный офицер…

— Ага, конечно, честный… А я по вашим глазам вижу, что приворовываете. Само собой, трудно удержаться от соблазна, когда через твои руки проходят такие объёмы. Всегда можно что-то сплавить налево, да, герр Фогель? Что, нечего возразить? Ладно, это пусть остаётся на вашей совести, а у меня к вам ещё один вопрос. С кем-нибудь из штабных знакомы? Есть в Ровно люди, которые могут вас узнать?

— Вряд ли, это новое место службы. Я даже никогда не видел в глаза генерал-лейтенанта интендантской службы Адама Вильхельма, которому обязан представиться по прибытии в штаб.

— А где он в Ровно находится?

— Я не помню точный адрес, он у меня записан в приказе о переводе. Все бумаги в портфеле.

— Что ж, спасибо за откровенность, герр Фогель.

Я не стал тратить патроны, оказалось достаточно удара рукояткой «люгера» в висок. Когда майор с всхлипом завалился набок, я деловито принялся его раздевать.

— Ефим Николаевич, зачем вы это делаете? — выразил своё недоумение Медынцев.

— На ближайшее время стану майором интендантской службы, а вы моим денщиком, ефрейтором Вальке. Так что не тратьте время, раздевайте второго немца и влезайте в его шмотки. Понимаю, неприятно одевать тряпьё с мертвеца, но это война, так что чего только во имя Родины не сделаешь. Кстати, жетон тоже не забудьте. А старую одежду выбрасывать не будем, пригодится, когда будет переходить линию фронта. Спрячем её пока под сиденьями.

Форма ефрейтора Медынцеву оказалась впору, а вот обмундирование майора мне было одновременно коротковато и свободнее, чем нужно, учитывая габариты покойного. Самое неприятное, что сапоги были на размер меньше моего, и я с ужасом представлял, во что превратятся мои ноги спустя час-другой ходьбы.

К счастью, пока идти никуда не требовалось, коль уж под рукой имелся трофейный «Хорьх». Лошадку мы распрягли и отправили гулять восвояси, может, по памяти доберётся до хутора, если по дороге кто-нибудь не приберёт её к рукам. Подводу бросили там же, на полянке, винтовки хуторян закопали рядом, у кряжистого дуба, хоть какой-то опознавательный знак на будущее, если вдруг какими-то судьбами доведётся сюда вернуться, в чём я сильно сомневался. Трупы мы тоже прикопали, подальше, в надежде, что в ближайшее время их никто не обнаружит, разве что лесные падальщики. Как нельзя кстати пригодилась штыковая лопата, притороченная к задней части подводы.

— А очки-то убиенного зачем нацепили? — спросил Медынцев, занимая место за рулём немецкого джипа.

— Я так на него больше похож. Хотя пока можно и снять, некомфортно сквозь эти линзы смотреть. Морда, конечно, у меня не такая упитанная, как у герра Фогеля, но, мне кажется, есть что-то общее.

— Я про свою морду вообще молчу. Между прочим, они у нас небритые, в отличие от тех, кого вы убили.

— А я в вещах майора нашёл безопасную бритву с запасными лезвиями, мыло и помазок плюс стаканчик, в котором можно развести мыльный раствор. Сейчас в первую же деревню заявимся и потребуем тёплую воду.

— А вообще, я так понимаю, мы двигаемся в сторону линии фронта под видом немцев?

— М-м-м… А может, заявиться в штаб интендантской службы под видом майора Вилли Фогеля.