Без права на жизнь (СИ) - Рейн Роман - Страница 45

Он остановился возле входа в пещеру и огляделся. С левой стороны он нашел относительно ровный пятачок земли и начал ногами распинывать в стороны пожухлые листья и щепки. Затем, положив пакет, он подошел к стоящему неподалеку сухому кусту и наломал веток.

Сидя на коленях, Овальд начал руками копать маленькие ямки. Они нужны были ему для того, что бы вкопать ветки и соорудить нечто вроде маленького забора.

Почва была мягкая и податливая, не нужно было опасаться напороться на осколок стекла или арматуры.

Ковыряясь в земле, Овальду подумалось об отце. Воспоминания детства нахлынули на него. Отец часто брал его маленького с собой на рыбалку. Было множество специализированных магазинов, в которых продавались искусственные наживки-приманки, но отец всегда презирал их и предпочитал добывать наживку сам. И в этом был какой-то смысл: если ты покупаешь приманку, то не проще ли купить в магазине сразу и рыбу? Отправляясь на рыбалку, всегда хочешь почувствовать себя диким человеком, который способен добыть пищу так, как делали предки и, когда ты придешь домой усталый и пережаренный на солнце, мог смело сказать своей семье: «Я мужик, а это — моя добыча!», и гордо сунуть под нос жене солитерного окунька. Именно поэтому все настоящие рыбаки презирают тех, кто приносит с собой консервы, электроудочки и эхолоты. Эти атрибуты портят атмосферу первобытности.

Отец любил рыбачить на дождевых червей, потому рано-рано утром они забредали в самое сырое место, которое им только попадалось по пути. Отец всегда считал, что именно в таких местах обитает много червей, а Овальду казалось, что именно там обитают все комары и мошкара всего мира.

Отец неторопливо закуривал сигарету, по привычке поддернув штанины, чтобы на коленях не вытянулись пузыри, садился на корточки и начинал голыми руками рыть землю.

Копать лопаткой или, на худой конец, палкой — это было не для него. Вгрызаясь сильными пальцами во влажную почву, он с хрустом вырывал пласт земли, который до последнего цеплялся корнями травы, отец переворачивал ком и начинал выбирать пальцами удирающих червяков.

В такие моменты у маленького Овальда была сверхважная задача — подставлять для червей жестяную баночку из-под растворимого кофе. Комары, издавая нудные звуки, облепляли все открытые участки кожи. Никакие репелленты не спасали. Кровососы были повсюду, лезли в глаза, нос, рот… Овальд стойко терпел. Высунув из рукавов куртки только два указательных пальца, он героически держал баночку, в которую отец складывал добытых червей.

Странное дело: отца комары всегда игнорировали. Покружат над ним, понюхают и с удвоенной яростью бросаются на Овальда. Иногда, когда становилось совсем невыносимо терпеть авианалеты москитных ассов, Овальд забегал за спину отца и там переводил дух, поскольку дым от отцовской сигареты был спасителен. Но долго отсиживаться в спасительном табачном облаке не получалось, поскольку раздавался характерный хруст очередного вырванного пласта земли, а это означало, что нужно подставлять баночку под червей. Без него отец никак бы не справился…. Во всяком случае, в те моменты Овальд думал именно так.

Сидя возле пещеры, Овальд копал ямки, втыкал палочки и закапывал обратно. Он вспоминал руки отца… Сильные, грубые, мозолистые…. Всегда казалось, что этими руками отец мог копать не только землю, но и способен ломать бетон. Он помнил каждую вену, каждую мозоль, негнущийся безымянный палец на левой руке — следствие полученной травмы на работе.

Родители — странные люди, которым ты никогда не будешь равным. Сначала ты будешь смотреть на них снизу вверх, восхищаясь ими, подражать, учиться у них. Пройдет время — и ты будешь смотреть на родителей сверху вниз, оберегать их, умиляясь странностям и старческим причудам. Ты будешь сверху или снизу, но как не старайся, ты никогда не будешь с ними ровней.

Когда со штакетником было покончено, Овальд натаскал внутрь различных трав, маленьких веточек и обернул вкруговую самодельную клетку широкими, плотными листьями.

Все было готово.

Овальд отсыпал несколько сырных крекеров в задний карман шортов, оставшиеся крекеры он положил обратно в пакет и, взяв Абаддона, пакет с припасами, вошел в пещеру.

— Зари — сказал в пустоту Овальд.

Достаточно продолжительное время не было ответа, потом послышался едва слышный шорох.

— Здравствуй, Овальд — услышал он знакомый голос Зари. — Я вижу, ты тут не один?

— Я ненадолго зашел, а то Зонг ревнует. Познакомься, этот тот самый Абаддон, про которого я тебе рассказывал — представил питомца Овальд.

— Какой маленький и пушистый — умилялась Зари. — Можно я его потрогаю?

— Конечно можно — разрешил Овальд и протянул руку с зажатым Абаддоном.

— Теплый…. И сердечко-то как быстро бьется.

— Зари, у меня к тебе просьба…

— Какая?

— Можно он будет жить у тебя? Ему нужно жить на природе, а не чахнуть в кладовке у меня на корабле.

— Конечно можно, но разве он сможет жить в темной пещере?

— Нет, тут он жить не сможет. Возле входа в твою пещеру я построил ему жилище. Летать он давно уже разучился, так что никуда не убежит.

— А чем он питается?

— Жуками, червями, зернами. Ах, да… — спохватился Овальд и протянул пакет с кормом — Там есть корм для него. Ест он мало, так что хватит надолго. И еще — там лежат квадратные штучки — это для тебя. Они вкусные, думаю, что тебе понравится.

— Спасибо — поблагодарила Зари, принимая пакет. — Я позабочусь о нем, не переживай.

— Значит, я в тебе не ошибся.

В темноте зашелестел пакет, затем послышался мягкий хруст крекеров.

— Очень вкусно. Люди всегда питаются такой вкуснятиной? — прошамкала Зари с набитым ртом.

— Бывает еда намного вкуснее.

— Везет вам, людям. А мне вот приходится есть личинок, пока Зонг ест свежее мясо — с тоской в голосе пожаловалась Зари.

— Важно, не что ты ешь, а что ты при этом чувствуешь. Можно хрустеть соломой и быть самым счастливым на свете. У людей жизнь тоже не сахар. У нас ведь как? Родился. Потерпел немного. Умер.

— Все равно, это несправедливо. Несправедливо! — возмущалась Зари.

— Согласен несправедливо, потому что справедливости не существует вовсе.

— Как это не существует?

— А вот так — не существует. Несправедливо то, что у алкашей рождаются гении, а у гениев — идиоты. Некрасивый — несправедливо, тупой — несправедливо, а если умный и красивый — то это еще большая несправедливость. Существует только слепая удача. Кому как повезет в этой жизни.

— А тебе повезло в жизни?

— Первые двадцать лет моей жизни — везло. А потом я перестал быть удачливым. Я старался. Очень старался, но так и не смог поймать удачу за хвост. Видимо, от излишнего усердия я промахнулся и попал рукой под хвост этой самой птице счастья.

— Овальд, забери меня с собой — неожиданно попросила Зари.

— Куда? — растерялся Овальд.

— Да хоть куда, лишь бы подальше отсюда.

— Не могу. Правда, не могу.

— Почему?

— Потому, что мне некуда лететь. Я каждый день рискую своей жизнью, летая по галактикам. Рисковать собой — это просто, а рисковать тобой — это выше моих сил. На это я не смогу решиться.

Зари больше не настаивала, просто молча хрустела крекерами. Все-таки она была еще ребенком и быстро увлекалась чем-то другим. К разговору про полет она уже больше не возвращалась, так как еда для нее была куда занимательней.

— Мне пора, Зари. Больше мы не увидимся.

— Никогда? — ее голос дрогнул.

— Никогда — ответил Овальд. — Но мы можем с тобой видеться каждый день на другой планете.

— На какой?

— Помнишь, вчера светила яркая звезда? Та, которая самая яркая на небе.

— Тайдгюнтеры называют ее Ихди. В отличие от других огоньков на небе — она никогда не двигается. Каждую ночь она появляется на одном и том же месте.

— Это хорошо, — кивнул головой Овальд. — Когда тебе будет грустно и одиноко, смотри на Ихди. И я тоже буду на нее смотреть. Будем встречаться взглядами на ней.