Без права на жизнь (СИ) - Рейн Роман - Страница 21

Зависнув над человеком, оно протянуло к нему руки…

Нервы Овальда не выдержали, он начал метаться по комнате и швырять попадавшиеся под руку предметы в прыгающее по стенам существо.

Шансов на победу у него не было, он понимал, что просто тянет время.

Хвала странным архитекторам и строителям, построившим эту квартиру проходной: с входом из коридора в квартиру и сквозным выходом из неё в тот же общий коридор всего дома.

В несколько прыжков одолев расстояние до выхода, Овальд рванул на себя дверь и выбежал наружу.

Коридор этого странного дома оказался лабиринтом, у которого вместо стен были, идущие бесконечной чередой, закрытые двери. Когда он распахнул следующую дверь, то там оказалась маленькая, совершенно квадратная комната, из которой было только два выхода: первая дверь — в которую он заходил, и вторая — стоящая с противоположной стороны комнаты. Пробегая очередную комнату, Овальд всегда выходил в тот же коридор и снова суматошно выбирал дверь в поисках выхода.

Он бежал по коридору и открывал в хаотичном порядке двери. Они никогда не повторялись. Некоторые мягко открывались, а другие сопротивлялись заржавелыми, скрипучими петлями. Попадались и те, на которых стояли старинные, стальные пружины-доводчики, которые после того как он входил, подгоняли его дружественным, ободряющим хлопком двери под зад. Деревянные, с дерматиновой обивкой приколоченной декоративными гвоздиками, металлические, фанерные, стеклянные… Двери… Двери… Двери…

Бег отнимал слишком много сил и, было ощущение, что к его спине прикрепили толстые жгуты, которые медленно тянули назад. Казалось, что стоит чуть замедлить бег — и натянутые жгуты, утянут тебя обратно…

Овальд не видел, но чувствовал, что существо продолжало его неотвратимо преследовать: то по полу, то по потолку, то по стене. Никакие двери и замки не были для него преградой. Оставался только один способ для спасения — найти выход из этого треклятого дома.

Комнаты, в которые он забегал, были, как и двери в них, очень разными. Сходство было лишь одно: людей в них не было. Создавалось ощущение, что они пропали за миг до того, как он забегал в комнату. Чаще всего попадались благополучные комнаты, в которых царила семейная атмосфера, в виде накрытого к ужину стола, разбросанные детские игрушки, дымящаяся сигара в хрустальной пепельнице возле кресла-качалки, лежащая на кровати раскрытая книга, или же откусанное, но еще не успевшее потемнеть, яблоко. Но бывало и так, что Овальд забегал в прокуренные, грязные притоны, где на полу раскатились бутылки, и вместо календарей или икон, на стенах и по углам висели тенеты. В одной из таких неблагополучных комнат Овальд обнаружил еще и детскую кроватку. Овальд, осторожно обходя по пути рвотные лужицы на полу, подошел к кроватке. Она оказалась пуста. Откинув в сторону дурнопахнущее тряпье, он потрогал рукой желто-оранжевый от мочи, полосатый детский матрасик. Он был еще теплым. Выругавшись про себя, он подскочил к продавленному дивану, который уже начинал тлеть от лежащей недокуренной сигареты, и выплеснул какую-то жидкость из стоящего рядом стакана.

Пробежав пару десятков комнат, Овальд обнаружил еще один странный факт — везде, где ему встречались часы со стрелками, было совершенно разное время. Стрелки просто хаотично вращались, выдавая оборот за оборотом, словно заправская динамо-машина.

Мучила жажда. В любой из комнат, когда он подбегал и начинал крутить барашек с холодной водой, в ответ кран натужно сипел впустую. В одной из комнат Овальд подошел к обшарпанному пухлому холодильнику и открыл дверцу. В нос шибанул резкий запах старого холодильника. Такой запах ни с чем не перепутать и ничем не вывести. Чувствуя себя мародером, он нашел бутылку с прокисшим молоком и жадными глотками осушил ее до дна. В его положении влага была важнее собственного здоровья.

В какой-то момент Овальд заметил, что стены коридоров начали сужаться. Обернувшись назад, он заметил, что позади него, там, где шло обгорелое, черное существо, пространство не уменьшалось. Сужение происходило только впереди коридора. Овальд бежал, задыхался, спешил, а гулкое эхо от его собственных шагов толчками било прямо в сердце… Пару раз он в спешке вырвал вместе с петлями ветхие двери. Было тяжело рассчитывать силу, прилагаемую для открытия той или иной двери. От запахов, доносящихся из комнат, хоть порой они были и приятными, начинало подташнивать.

Когда передвигаться по коридорам стало уже слишком тесно и затруднительно, он остановился на пару секунд, для того чтобы выбрать последнюю дверь, из которой он уже не сможет выйти. Его глаза уже плохо видели различия между дверями, они привыкли выхватывать вход в комнату чисто схематически, без деталей и подробностей.

Стены неумолимо сдвигались. Повернувшись боком, он просочился к первой попавшейся двери, чуть-чуть приотворил ее и, сделав выдох, протиснулся во внутрь.

Это была последняя комната, выбраться из которой он уже никогда не сможет…

Шаркающих шагов за спиной не стало слышно.

Это была уже не комната, а просторный, забитый до отказа сидящими людьми, концертный зал, а сам Овальд стоял в центре сцены. Его появление было встречено шквалом аплодисментов. После оваций зал моментально стих и люди, с неподдельным восторгом в глазах, заворожено уставились на него в ожидании чего-то сверхъестественного. Вот только чего именно?

— Здравствуйте, — растеряно, хриплым голосом поприветствовал Овальд, переминаясь с ноги на ногу, от чего доски деревянного помоста противно заскрипели.

Сказал он это очень тихо, но абсолютно каждый сидящий в зале услышал его. Люди ответили ему очередной бурей аплодисментов и снова выжидательно уставились на него. Они даже не моргали, словно боялись хоть на миг прикрыть глаза и пропустить начало представления.

Овальд был растерян. Он понимал, что от него что-то ждут, чего-то такого, на что не способны все эти сидящие в зале люди.

— Что? Что мне делать? Я не понимаю, — бормотал Овальд, щурясь из-за бьющих в глаза ярких светодиодных прожекторов, и с тревогой всматривался в зал.

Он невольно начал вспоминать о своих, возможно, незаслуженно забытых талантах, но ничего на ум не приходило. Танцевал он всегда отвратительно, а пел и того хуже. Даже читать стихи с выражением было для него проблематично. Конечно, он бы мог удивить их своей стойкостью во время сверхперегрузок… Но как это продемонстрировать без специальных тренажеров? Крутить сальто три часа кряду, а потом пройтись с закрытыми глазами по прямой линии? Бред…

— Овальд! Овальд! Овальд! — начал ободряюще скандировать зал, поднимаясь с кресел.

— Я…. Я ничего не понимаю! — закричал Овальд, скользя незрячим взглядом по зрителям. — Что? Что? Что?

Звук от громкого скандирования бился о стены и, отражаясь, кидался из стороны в сторону, как тенистый мячик.

— Овальд! Овальд! Овальд! — ревел зал.

Оглушенный, ослепленный и обессиленный он упал на колени и поднял лицо к потолку, которого не оказалось. Он увидел на фоне голубого неба свое собственное, гигантских размеров лицо, в глазах которого читалась жалость и сочувствие. Огромные губы гиганта-двойника циклично шевелились, скандируя имя:

— Овальд! Овальд! Овальд!

***

Овальд проснулся от резкого стука. Было раннее утро.

Вскочив с лежащего на полу матраса, на котором провел ночь, он осмотрелся. Вердена в комнате не было.

Прошлепав босыми ногами по коридору, Овальд заметил, что свет включен только в ванной комнате. Значит, Верден был там.

«Не случилось ли чего со стариком?» — лихорадочно билась мысль в голове.

Овальд постучался в дверь. Ответа не последовало.

— Верден, ты в порядке? — крикнул он через дверь.

За дверью послышалось шевеление.

Дверь распахнулась, и в проеме возник хмурый, гладковыбритый Верден. Волосы его были аккуратно пострижены и зачесаны с элегантным пробором.

— Все в порядке? — спросил Овальд. — Я просто услышал шум и подумал, что тебе плохо стало…