Шантаж чудовища (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 23

— Ты следил за мной без моего ведома и согласия. Это шпионаж, — говорю я, стиснув зубы.

— Смирись с этим, — беспечно отвечает он. — Это Лондон, мировая столица с камерами слежения. За тобой все время следят. Многие агенты. Не бывает такого, чтобы кто-то за тобой не приглядывал или не прослушивал.

— Это тебя не оправдывает. Ты преследуешь меня.

— Ну, это ты украла у меня, — говорит Торн. Сдержанно и низко, но волоски у меня на шеи встают дыбом, несмотря на то, что я отказываюсь сдаваться.

— Да, я украла у тебя, но я выплачиваю тебе сполна, не так ли? Каждый раз, когда ты меня трахаешь, я выплачиваю тебе долг, — кричу я еще больше разозлившись.

Если я даже хочу причинить ему боль своими словами, меня ждет фиаско. Ему как с гуся вода. Он полностью игнорирует мои слова.

— Зачем ты это сделала, Челси? — вдруг спрашивает он. — Почему ты украла у меня деньги?

У меня сжимается сердце, поэтому я отворачиваюсь в другую сторону от его пристального изучающего взгляда. Я не могу ему сказать. Это слишком длинная история. У меня нет сил залезать так глубоко в свои темные воспоминания. И самое главное, я не доверяю ему настолько, чтобы излить душу.

— Я наблюдал за тобой неделями, прежде чем, наконец подступился к тебе. Ты не купила себе дизайнерскую одежду, не приобрела модную новую квартиру, ты работала в офисе. На что ты потратила столько денег или они просто исчезли? — спрашивает он. Я постепенно успокаиваюсь и его голос тоже становится более спокойным. Но даже его спокойный и размеренный голос не заставляет меня открыться ему.

— Что я сделала с деньгами — не твое дело, — скрестив руки на груди, говорю я.

— Мое дело, потому что ты принадлежишь мне, — отвечает Торн.

— Мне почему-то кажется, что ты решил, будто все принадлежат тебе. Так у меня для тебя имеются новости, Торн Блэкмор. Ты можешь контролировать мое тело еще несколько недель, но ты никогда не будешь владеть мной, моими мыслями, моим сердцем, моей свободной волей, ты на самом деле и не владеешь мной. У нас имеется соглашение, и все, что оно влечет за собой: я оказываю тебе чисто сексуальные услуги в течение трех месяцев. Затем все будет кончено. Между нами ничего не будет. — Я чувствую, как слезы льются у меня по лицу, и я до конца не понимаю, что лепечу, но таким образом я высвобождаю свой сдерживаемый гнев.

Его серые глаза хотят прожечь дыры у меня на лице. Я вижу насколько он в ярости, как сжата его челюсть, а ноздри дергаются при каждом вздохе. Торн наклоняется, и я застываю на своем месте, не зная, чего ожидать, он замирает в нескольких дюймах от моего лица.

— Не волнуйся, Челси. Когда все закончится... ты больше никогда меня не увидишь, — выпаливает он.

Я с трудом моргаю.

«Все в порядке, Челси. Все нормально. Ты уже привыкла к этому. Все, кого ты любишь, всегда уходят от тебя, но ты всегда раньше выживала и боролась за свой следующий день».

Девятнадцать лет назад

Мой грандиозный план вернуть и привезти сюда Момо на следующее утро мгновенно превращается в прах. Оказывается, у дедушки аллергия на животных. На всех животных. Будь то млекопитающие, рептилии, земноводные или даже насекомые.

Но меня пугает это меньше всего, потому что в течение следующих нескольких недель меня проводят по всем врачам, которые выглядят очень добрыми и очень заботливыми. Они задают мне разные вопросы, оценивая мое психическое состояние, они говорят, что хотят мне помочь.

Но я знаю, что это не так.

Они всеми средствами пытаются заставить меня признаться, что дядя Дейв не приставал ко мне, и что мама ударила его по голове подсвечником, совершенно без видимых на то причин.

Поэтому я ни разу не потеряла бдительности.

Даже когда добрая медсестра принесла мне мандарин, поинтересовавшись била ли меня мама, не причиняла ли она мне каких-либо увечий. Я медленно очистил мандарин от кожуры, потом открыто посмотрела ей в глаза и ответила: «Нет».

— Уверена?

— Да, — ответила я. — Мама хорошая. Она любит меня. — И я начала плакать.

А потом последовали вопросы, что со мной делал дядя Дэйв.

— Он дотрагивался до меня, — говорю я.

— Где? — спрашивают они.

Я пытаюсь предугадать их реакцию, показывая на плечи, у них фактически и реакции то нет, они равнодушно посматривают на меня, но как только я касаюсь своей груди, в их глазах появляется заинтересованность. А когда я прикасаюсь к своей промежности, их заинтересованность просто зашкаливает.

В результате я смогла убедить их всех, что дядя Дейв до меня дотрагивался. А потом начинается осмотр, для которого я должна раздеться. И они начинают смотреть у меня между ног. Они улыбаются и, кажутся очень довольными полученным результатом.

Месяцы проходят быстро.

И как-то бабушка говорит, что мама пока будет жить в тюрьме, десятью... она осуждена за убийство и получила пятнадцатилетний срок. Пятнадцать лет кажутся мне очень, очень долгими по времени, но бабушка говорит, что мама сможет выйти раньше, если будет хорошо себя вести.

И так мама осуждена, поэтому больше нет никаких анализов, ни врачей, ни социальных работников. Я живу в розовой комнате с мамиными упакованными куклами. Мне нельзя с ними играть. Упаковка не должна быть разрушена, иначе они потеряют свою инвестиционную ценность.

Недели превращаются в месяцы, а месяцы в годы.

Мне не нравится жить в доме бабушки и дедушки. Трудно объяснить, почему. Слишком много раз, я даже не могу сосчитать, мне хочется убежать от них, но я не могу. Раз в месяц бабушка водит меня навестить маму. И если я убегу, то не смогу с ней видеться. А она нуждается во мне. Я все, что у нее есть.

Маму отпускают за хорошее поведение, когда мне уже шестнадцать. И если для меня раньше мама была совершенно чужим человек, то теперь и подавно. Ей выдают квартиру, и я переезжаю к ней.

27.

Торн

https://www.youtube.com/watch?v=euCqAq6BRa4

(Позволь мне любить тебя)

У меня есть письмо в электронной почте, которое помечено, как срочное. От Ника Паттерсона. Тема сообщения: Мисс Челси Эпплби. И то, что я его не открыл, напоминает тупую боль на периферии моего сознания. Никто не может быть таким быстрым и дотошным к деталям, как Ник. Этот человек способен раскопать секреты, о которых никто даже не задумывается, что такое вообще возможно. Сегодня утром я попросил у него отчет, и через шесть часов — вуаля! Все, что мне необходимо знать о Челси будет содержаться в его докладе.

Голос у меня в голове предупреждает – «Это неправильно».

Возможно, но меня когда-нибудь волновало, что я делаю что-то не так? Всю свою жизнь я делал то, что хотел. Если это могло принести мне хоть какую-то пользу, я даже не задумывался о последствиях, просто делал. И при этом никаких извинений. Никаких идиотских извинений. И совесть меня совершенно не беспокоила на этот счет. Совесть — это для слабаков, которые делают вид, что заботятся друг о друге.

Ничего этого нет, когда все сводится к обнаженной правде. Единственный человек, о котором способен заботиться сам человек — о себе, своем отражении в зеркале. И если уж пошел такой разговор между нами, то, пошли все нах*й, я хочу быть на сто процентов уверен, что независимо от того, что я делаю, я точно вылезу из этой змеиной ямы. Любой, кто притворяется, что не хочет вылезти, либо лжет, либо полностью заблуждается.

Я готов признать, что есть нечто такое, чего она не хочет, чтобы я знал, но мне необходимо узнать, кто такая Челси на самом деле. А потом я смогу полученную информацию о ней спокойно спрятать за спокойным фасадом. Но я хочу понять, почему ей снятся кошмары, почему она просыпается от ужаса. Почему она ходит в этот Богом забытый район. Что она сделала с моими украденными деньгами, поскольку я не увидел ничего, на что бы она могла их потратить? Если она что-то скрывает, то я хочу знать, что именно, хочу, чтобы у меня было преимущество в этой ситуации.