Джокер (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 50

Истинное чудо природы и дар свыше. К нему так и относились… а потом родилась я, и, видимо, это очень сильно расстроило Диму. Намного больше, чем могло бы расстроить другого ребенка. Конечно, это нормально — ревность старшего ребенка к младшим детям, такое случается сплошь и рядом. В этом нет ничего сверхъестественного. Мама иногда, смеясь, рассказывала, что Дима предлагал выкинуть меня в окно или отнести на помойку, а еще лучше — вернуть обратно туда, откуда она меня принесла… И ей сейчас с трудом в это верится, конечно же, он шутил, "ведь Димочка так любит своих брата и сестру. Димочка вообще ангел во плоти. Если бы не он…" и так далее и тому подобное.

Только я не думала, что мой старший брат в тот момент шутил. Он искренне этого хотел… и не переставал хотеть довольно долгое время.

Много лет назад, когда еще не было Саши, произошел один странный инцидент. Я хорошо его помнила и, наверное, никогда не забуду. Иногда я даже пытаюсь забыть и убедить себя, что мне это приснилось, привиделось, что это плод моего воображения. Детская обида за что-то. Но я помнила. Это было летом. В разгар жары. Мне тогда исполнилось лет шесть или семь.

Я проснулась утром и не нашла своего любимого плюшевого медведя. Кто-то забрал его, а, может, это я забыла и оставила игрушку где-то в саду, в гостиной или в игровой. Но медведя я увидела из окна своей спальни. Он сидел возле бассейна. Все еще спали, а я спустилась вниз. Только медведь теперь плавал в воде прямо у бортика. Возможно, его опрокинуло от порыва ветра. Я подошла к нему, наклонилась, чтобы вытащить, и меня кто-то толкнул в спину. Не помню, как я тонула. Помню только, как из-под воды видела стоящего надо мной Диму. Он смотрел, улыбался и махал мне рукой, пока я захлебывалась и шла ко дну. Казалось, эта агония растянулась на вечность, а на самом деле прошли считанные секунды. Я наглоталась воды и потеряла сознание, а когда очнулась, оказалось, что это Дима меня спас.

Мать зацеловывала мое лицо, лихорадочно прижимала к себе, пока мы ехали в скорой помощи. Рядом Дима в одеяле и с мокрыми волосами. Все его хвалят и подбадривают, говорят мне, что я должна быть ему благодарна… а я не перестаю видеть, как он смотрит и улыбается, пока я тону. Мерзко улыбается, с издевкой, и машет рукой.

Позже, спустя несколько дней, я рассказала об этом матери, но она мне не поверила. Уверяла, что мне привиделось, я ведь тонула. А Дима любит меня. Выбежавшая на шум прислуга видела, как брат бросился за мной в воду. И это несправедливо — всегда пытаться все внимание забрать себе, придумывая отвратительные гадости. Она даже разозлилась на меня и не хотела со мной разговаривать, сказала, что разочарована во мне и я должна всю жизнь быть благодарной Диме за то, что спас меня, а не клеветать на него из ревности.

Это были дни его триумфа. Ему накупили новых игр, о нем говорили за завтраком, обедом и ужином. О нем рассказывали друзьям и даже написали статью.

С тех пор не повторялось ничего подобного никогда… но я больше ему не доверяла. Я-то прекрасно помнила, что именно видела. Хотя, бывали моменты, когда я и сама в этом сомневалась. С появлением Александра все внимание матери переключилось на него. Младший брат родился с синдромом Дауна. Он часто болел, и мать возила его по заграничным клиникам, по санаториям. Мы с Димой не стали ближе. Нас не объединило то самое детское одиночество, когда ищешь поддержки друг у друга, если родители слишком заняты. Мне иногда казалось, что он вообще мечтает, чтобы меня с Сашей никогда не было.

Но я все же его любила, несмотря ни на что, я переживала, если он сбегал по ночам. Нервничала, что с ним что-то случится, или что отец узнает о его выходках и выгонит из дома.

С отцом у Димы были напряженные отношения. Они никогда не находили общий язык. И чем старше становился брат, тем хуже относился к нему отец. Впрочем, мой отец всегда был довольно сложным человеком, с которым справлялась только мать, которая во всем с ним соглашалась.

В ту ночь старший брат куда-то уехал, и мы с Сашенькой остались одни. Ему было тогда семь. Он был самым милым и ласковым ребенком на свете и обожал меня. Часто больные дети компенсируют свои физические недостатки в чем-то другом — Саша невероятно красиво рисовал, а еще… он компенсировал все своей безграничной любовью. В нем не было ни капли агрессии. Он плакал, если на него повышали голос, он расстраивался, если видел, как плачет кто-то другой. Он любил все живое. Каждый листочек и каждого паучка.

Я рассказывала ему сказки по ночам, а он перебирал мои волосы. Он называл меня "Мима". Никто не знал, почему именно так, но его первым словом было именно мое имя. Хотя все решили, что это своеобразное "мама", только потом Шурик все же назвал маму "мама", а я так и осталась Мимой. Он просто еще очень долго не мог выговорить букву "р" и букву "л".

"Моя Мима" кричал младший брат, когда я возвращалась из школы, и обнимал меня за колени. А вот Диму он боялся. Всегда прятался от него в своей комнате. Старший брат называл ребенка гоблином и уродцем. Подшучивал над ним. Зло подшучивал. Мне не нравилось… а малыш чувствовал, что его не любят. Старался не попадаться Димке на глаза. При родителях и при мне Митя себе этого не позволял, и я не сразу поняла, что он обижает Сашу. Младший брат рисовал страшных карликов, и когда я спрашивала, кто это — он показывал на себя. А потом я услышала, как Дима его так называет тихим вкрадчивым голосом: "Ты — урод. Понимаешь? Ты просто тупой идиот, и тебя никто не любит. Ты — обуза". Мы тогда сильно разругались.

Той страшной ночью я играла с Сашей в его любимую игру. Зажгла везде свечи, и мы праздновали его очередной День Рождения. Понарошку. Он очень любил, чтобы ему приносили торт и пели для него песни. Торт я купила в супермаркете, а свечи остались с прошлого "понарошного" Дня Рождения.

Шурик уснул, а я ушла вниз. Смотреть фильм. Помню, как хрустела чипсами, когда вдруг услышала это жуткое потрескивание наверху. А потом и запах гари. Он начал забиваться в ноздри. Бросилась вверх по лестнице, но дверь на второй этаж оказалась запертой. И я уже понимала, что там что-то не так. Что там что-то горит. А потом я услышала, как кричит ребенок. Это был жуткий крик. Я никогда его не забуду. Он преследует меня в каждом моем кошмаре.

Его не успели спасти. Он сгорел заживо в своей комнате. Кто-то не только закрыл дверь на второй этаж. Кто-то и его запер на ключ. Который потом оказался в кармане моих джинсовых штанов… как и спички, которыми я поджигала свечи.

Это был страшный для меня период. Психологи, расспросы полиции, социальные работники. Мамины истерики и уволенный персонал в доме. Они мне не верили… они считали, что это сделала Я. Что я просто отказываюсь это вспоминать, потому что не хотела. Потому что я жалела Сашеньку и думала прекратить его мучения. Конечно, я сделала это из благих намерений. Я могу рассказать об этом и не бояться, меня никто не накажет. Я же ребенок.

И я сходила с ума. Это страшно, когда тебе никто не верит… это дико и ужасно, когда все уже давно решили за тебя, обвинили и даже пытаются оправдать. Мне начало казаться, что я могла это сделать. Потому что последние анализы младшего брата были плохими, потому что он снова болел три раза подряд. А потом я вспоминала, ЧТО НЕ ДЕЛАЛА ЭТОГО. Что я бы никогда не убила Сашу, потому что безумно его любила.

Моя жизнь превратилась в ад. Я смотрела в глаза матери, и мне казалось, что она видит во мне убийцу, я смотрела в глаза отцу и видела в них осуждение. Я не ходила в школу и не читала ни одной газеты. А потом Дима шепнул мне, что он знает, что это сделала я. И что я могу больше не притворяться, ведь он так хорошо меня понимает. Хватит терпеть уродца в доме. Всем стало лучше, когда он исчез. Наверное, это было последней каплей. Я нашла мамины антидепрессанты, снотворное и наглоталась таблеток.

Меня спасли… но именно тогда мать с отцом испугались, что могут потерять и меня. Наверное, им что-то насоветовали психологи, и из дома пропали фотографии Саши, его вещи и игрушки. Все, что могло напомнить о нем и свести меня снова с ума. Эта тема стала табу в нашем доме, и ее никогда не обсуждали. Только это не избавило меня ни от ночных кошмаров, ни от дикого панического ужаса перед огнем, ни от жутких депрессий и галлюцинаций, когда мне казалось, что я слышу запах костра и вижу языки пламени. Приступы случались все реже, но, когда они наступали, я начинала задыхаться от самого настоящего удушья. Мой психиатр говорила, что это нервное состояние и мне нужно обязательно принимать курс лечения при малейших симптомах обострения.